Звезды ни при чем

15. Прогуливаясь по больничной территории, частично засаженной крупными деревьями с раскидистой кроной, я чувствовала рядом крепкое плечо Пулмана. Как бы это глупо не звучало. - Не очень-то люблю зиму. - призналась я, пиная носом ботинка грязный снег тротуара. - Ты несправедлива к старушке-зиме. - покачал говой Пулман. - Не видишь ее преимуществ. Между прочим, она покрыла землю белым покрывалом, чтобы прогуливаясь, ты не видела грязь. - Слишком романтично. - не согласилась я. - На самом деле всё это оттого, что Земля повернулась к солнцу другим боком, у нас, соответственно, упала температура воздуха, в связи с чем водянистые осадки стали падать на землю, изменив агрегатное состояние, в виде замерзших кристаллов, именуемых людьми снегом. Зендай покачал головой. - Экая ты загруженная знаниями. Посмотри, как прекрасна природа! - Фигня. - уже из чистого упрямсва спорила я, смеясь. - Кстати, тебе привет от Айзека. Он ждет-недождется, когда тебя уже выпишут и мы сможем с тобой сразиться в "Цену рассвета" на его глазах. - На его глазах? Хорошо сказал, Айзеку понравится. К нам подошла мама. - Хейзел, Зендай, думаю, прогулку пора сворачивать, доктор ведь огранчил время нахождения на улице. Все-таки не лето. - Конечно, миссис Ланкастер. - кивнул Пулман, увлекая меня ко входу в больницу. - Мы сейчас же вернемся в палату. Лежа в кровати и безуспешно пытаясь заснуть последние несколько днея я размышляла о Пулмане. Я действительно пыталась заменить им Гаса, мама блыла совершенно права. Я не рассчитала только одного: Зендай ивой человек со своей судьбой, своими драмами, трагедиями и прошлым. Отрезать все это и рассматривать его как любопытный полезный для меня экземпляр у меня не получилось. Может оно и к лучшему? Он же вьется возле меня, значит, все не так безнадежно, хотя он и не в моем вкусе. Мы устроились в больничном холле на одном из диванчиков и принялись щелкать пультом, переключая каналы на небольшом казенном телевизоре. - Как думаешь, скоро меня выпишут? - спросила я. Зендай обернулся ко мне с насмешливой улыбкой. - Не далее как три дня назад ты хотела покинуть этот грешный мир из-за справедливости. Точнее, из-за ее отсутствия. - Было такое. - согласилась я. - Но то было три дня назад и я еще не мариновалась в этой дурацкой палате целых три ночи! - Я вчера подходил к доктору Саймонсу, он сказал, что не выпустит тебя отсюда, пока не зафиксирует документально изменения, которые творит в твоем организме селуфил. - Он пишет диссертацию. - поморщилась я. - И я для него отличный материал. Все мечтает перевестись в столичный научно-исследовательский центр.  Ели с кем-то и говорить о моей выписке, то только с доктором Марией. Она более лояльна. - У меня есть одна новость - не знаю, как ты к ней отнесешься - тебе разрешили посетить сегодня вечером группу поддержки. Я застонала. - Серце Иисуса, мотвирующий рассказ Патрика о потерянном мужском достоинстве, но сохраненном здоровье и душещипательные молитвы. - с улыбкой перечислил Пулман прелести этих заседаний. - Это вовсе не мотивирует, знаешь ли, а наоборот наводит смертную скуку. Однако вечером мы с Пулманом уже стояли возле ворот церкви, поджидая Айзека. - Он уже давно должен подъехать! - обеспокоенно сказала я, глядя на экран телефона. Зендай слегка пожал плечами, не выпуская моей ладони. - Раз сказал, что приедет - значит приедет. Не паникуй, Хейзел Грейс, это не в твоем стиле. Айзек с матерью приехали через пару минут. - Мы уже заждались! - сказала я, беря его за руку. - Какого хрена ты так долго? Его мама махнула нам рукой и, шурша шинами, скрылась за поворотом. - Не мельтеши,  Хейзел Грейс из группы поддержки, у меня уже  глаза болят. - У тебя их нет. - заметил Пулман. Айзек сурово повернулся на звук его голоса: - Если их нет в лицевых углублениях, именуемых глазницами,  это не значит, что они не могут болеть, Зендай Пулман! Я улыбнулась. Этот парень не меняется. Патрик был безумно рад снова видеть меня в рядах своих подопечных, от полноты чувств даже пожав мне руку. Его ладонь на ощупь была мягкой и влажной, похожей на остывающую дмашнюю котлету. - Расскажи нам, Хейзел, как ты себя чувствуешь. На меня уставились десятки пар жаждущих глаз. Я откашлялась. - Да как обычно... - Это просто невероятно!  - девочка со смутно знакомым мне лицом взмахнула руками. - Хейзел просто необыкновенная! Я не знаю, как бы я смогла жить после смерти любимого человека! Повисла тишина. Я с превеличенным интересом разглядывала узор на своем свитере. - Ой, я не хотела...  - прошептала девочка. - Все в порядке. - низким голосом сказала я, поднимая глаза и натыкаясь на сочувствующие взгляды. Это меня разозлило: - Мне вовсе не нужна ваша жалость! Можете оставить ее при себе. Пулман предостерегающе положил руку мне на колено. Это заседание закончилось тем, что я, наполнившись внезапной злостью, покинула сердце Иисуса. За мной следом вышли Айзек и Пулман. - Хорошо же ты их вздрючила, Хейзел Грейс! - восхищенно сказал Айзек. Я хмыкнула. Уличная прохлада и забивающиеся за шиворот снежинки выветрили из меня всю ярость. На ее место пришли усталость и какое-то разочарование. Как будто мне что-то обещали и обманули. - Кстати, Пулман, ты знаешь, что Хейзел Грейс звонит мне ночами, потому что ей скучно? Я вздохнула. Вот тебе и старый друг, не выдающий твоих тайн. Зендай повернулся ко мне с веселым удивлением: - Это правда? Я кивнула. Какой смысл отпираться, когда тебя поймали на месте преступления. Передав Айзека в руки его матери, мы побрели в сторону больницы. Снег валил на землю крупными пушистыми хлопьями, цепляясь за ветви деревьев, фонари уличного освещения заставляли замерзшие кристаллики блестеть и переливаться, как дискотечное платье. Мы шли с громким хрустом, ломая резным снежинкам ребра тяжелыми подошвами ботинок. Из-за поворота показались ворота больницы. Взбежав по ступенькам широкого крыльца, освещенного большими круглыми фонарями, мы остановились, глядя друг на друга. - Спасибо тебе за вечер. - сказала наконец я. Отмосфера вечера, этот елый танец свежинок, яркий, но не режущий глаз свет располагали к романтике даже меня, особу весьма саркастичную. - Отработаешь, Хейзел Грейс. - улыбнулся он, и я благодарно уткнулась в его плечо лбом. Он обнял меня за плечи. - И прекрати звонить Айзеку, у тебя еще есть я. Он открыл мне дверь, махнул рукой на прощание и сбежал по ступенькам. Я вошла в освещенный вестибюль больницы и вдохнула ее терпкий запах хлорки и спирта. Привет, бессонная ночь в приятной компании храпящего ИВЛ, неразговорчивой капельницы и открытой форточки!