Error 404. Gateway not found

      «Дорогая Алекс, у меня всё в порядке. До Род-Айленда добрались быстро и без особых проблем… Если не считать двух засад и одного отряда, который поджидал нас уже в особняке…»       Письмо так и лежало на столе не оконченным уже третью неделю, Коннор кружил над ним, как большой и грозный птах, но стоило ему только собраться с мыслями и сесть писать продолжение, как что-то непременно случалось. Это мог быть очередной набег заговорщиков, контракт на убийство (от родного отца) или что-то из категории вещей, которые Хэйтем называл «семейными развлечениями». И юноша честно не мог сказать, что было хуже. Для него наступили типичные ассасинские будни, когда днём он хлебал кровь всеми пригодными для этого местами, а ночью отмывался и думал над новым контрактом. «Семейные мероприятия» предполагали под собой поездки с Хэйтемом, незаметное проникновение в чужие особняки, чтобы сделать хозяевам предложение, от которого невозможно отказаться. Методы были не самыми мягкими, к тому же иногда тамплиеры всё же отказывались, и Хэйтем без малейшего сожаления пускал их в расход. В такие моменты Коннор начинал сомневаться во вменяемости отца. Столько поставлено на карту, а он рискует нажить себе новых врагов, самолично заявляясь, чтобы расправиться с союзником. Что тогда ждёт самого Коннора, если и он разочарует великого магистра?       На это мужчина ничего не отвечал. Он говорил лишь, что убитые — трусливые предатели, гонящиеся за личной выгодой. Им ничего не стоит зарабатывать те же деньги в какой-нибудь торговой кампании, но орден привлекает их престижностью, властью. Глупцы не задумываются, какой может быть цена. В этих словах была доля правды. Пусть и неутешительная, но Коннору казалось, что отец ещё не стал окончательно выжившим из ума фанатиком. У него словно была цель, которую понимал только он, а другие просто не смогли «дорасти»; поэтому Коннор отчаянно пытался угнаться за мыслью отца, как если бы от этого зависела его жизнь (возможно, так оно и было).       Если бы ассасин описывал их с Хэйтемом совместное проживание, получилось бы, что они совсем неплохо ладят. На самом деле все было... почти так. В свободное от тамплиерских дел время Кэнуэй-старший занимался тем, что «навёрстывал упущенное». В первую очередь — рассказывал сыну о цивилизованной жизни. Коннор действительно мало знал об этом, поэтому слушал больше из любопытства чем из желания наладить семейные узы. Рассказы о музыке, политических течениях, литературе впечатляли, хотя юноша всё никак не мог понять, как жизнь цивилизованных белых людей может заключаться лишь в кровавых интригах и разговорах о королевских чулках. Но это было занятно...       Хэйтем взялся за обучение сына с завидным энтузиазмом. Они часто сходились на тренировочной площадке и фехтовали по несколько часов, выезжали верхом или стреляли. Что не могло не раздражать: у отца на всё находился едкий комментарий. Каждое движение он считал неправильным, дикарским. В течение первой недели Хэйтем решил выбить это из сына и пытался научить его фехтовать и ездить верхом «правильно», как учили самого Хэйтема в британской армии. Это не должно было превратиться в проблему: Коннор вдумчиво молча слушал, правильно повторял все движения отца под его пристальным надзором, но когда они сходились в поединке — юноша возвращался к порывистым и размашистым движениям, непредсказуемым хаотичным ударам и легкому, как танец, парированию. Хэйтем двигался, как идеально настроенная машина, нанося выверенные удары, совершая выпады, а Коннор носился вихрем вокруг него, постепенно заставляя уйти в оборону. Мужчина хотел было сказать сыну, что тот дерётся, как деревенщина, впервые взявший в руки клинок, но потом вдруг понял, что мальчишка прекрасно усвоил урок и теперь мог предсказать каждый выпад противника. Это как-то двойственно кольнуло самолюбие отца: с одной стороны, он чувствовал гордость, с другой — понимал, что вырастил себе на голову хорошего противника. Или союзника. Так или иначе, тот поединок Кэнуэй-старший выиграл, сжульничав.       Ещё один аспект «цивилизованной» жизни, который поразил Коннора до самой глубины души - это охота. Пожалуй, Хэйтем, когда рассказывал об этом светском мероприятии с музыкантами, псами, нарядами и специальным этикетом, не подозревал, что затрагивает что-то священное для сына. Коннор слушал его с распахнутыми глазами, как слушают какой-нибудь бред, пытаясь уловить в нём хоть крупицу смысла. А потом просто встал и спросил: «зачем?» Ответ, что так принято, Коннор не понимал; в конце концов он решил, что отец не знает, что такое охота у нормальных людей, и потащил Хэйтема в лес, как только появилась возможность.       Мужчина не сопротивлялся, но и особого энтузиазма по этому поводу не выражал. Ходил со скорбным лицом, напевая: «чем бы дитя ни тешилось», а сам тем временем придумывал план мести. В какой момент следы медведя пошли в одну сторону, а Хэйтем — в другую, Коннор не сказал бы и под страхом смерти. Просто в какой-то момент юноше показалась подозрительной тишина позади. Он обернулся. Никого не увидел. Выдохнул. А потом снова покрылся испариной, думая, что хуже: Хэйтем, сожранный медведем, или Хэйтем, попавший в медвежий капкан. Преследуемый зверь был послан куда подальше с наилучшими пожеланиями, а сам ассасин ещё пару часов носился по лесу, ища следы отца. Тот путал их, как опытный следопыт. Коннор сперва не мог понять, почему, а потом, сидя на ветке, увидел, как гордый глава дома Кэнуэй гоняется по полянке за кроликом. Треуголка валяется в траве, седые волосы всклокочены... идиллия! Коннор дождался, когда отец примет соответствующий его статусу вид, и только тогда спустился на землю. Компромат на отца у него был незначительный, но вспоминать эту картину все равно было приятно.       Вообще Хэйтем с самого их приезда в поместье на Род-Айленде вёл себя подозрительно, подчёркнуто-доверительно. Порой он демонстративно ходил по особняку без оружия, зная, что у Коннора всегда при себе скрытые клинки. Безо всякой задней мысли он поворачивался к ассасину спиной и говорил спокойно, как будто ничего ему не угрожало. И чем дружелюбнее он себя вёл, тем осторожнее был Коннор. Даже безоружным старший Кэнуэй представлял опасность: юноша не сомневался, что этому человеку хватит хладнокровия, чтобы собственными руками придушить сына, когда тот зазевается. Единственный вопрос, который возникал при таком раскладе - почему Хэйтем не поступил так раньше? Ответ был прост: от Коннора пока что была польза. Но что потом? Юноша не знал, и эта неизвестность начинала давать о себе знать в виде всё возраставшего беспокойства. Однажды, столкнувшись с отцом в библиотеке, юноша уж очень резко отскочил назад, перевернув так не вовремя оказавшуюся рядом коробку с бумагами. Листки с доносами и штампами «совершенно секретно» посыпались на пол первым снегом. - Хорошо, что не вазу, - только и сказал мужчина. - Собирай теперь.       Юноша кивнул и безо всяких пререканий стал выполнять приказ. Долго смотреть на листы он не мог, то и дело поднимая глаза на Хэйтема, чтобы убедиться, что тот не задумывает ничего... такого. Как странно это всё-таки выходило. В определенные моменты, когда они, например, работали вместе, Коннор даже немного доверял ему, а в таком тёплом и семейном кругу — сходил с ума от паранойи. - Что на тебя нашло? - спросил Хэйтем, заметив поведение сына. - Ты заболел? - Задумался, - мотнул головой юноша. - Ну надо же, - фыркнул мужчина, повернувшись спиной к стеллажу с книгами.       На Род-Айленде была огромная библиотека, и почти все книги были в идеальном состоянии. Коннор готов был поклясться, что некоторые книги даже не открывали с того момента, как они были напечатаны, но, тем не менее, Хэйтем знал содержание каждой из них. А юноше приходилось баррикадироваться среди стеллажей за крепким дубовым столом и читать, читать, читать, чтобы догнать отца. - И о чём же ты думал, если не секрет? - ухмыльнулся Хэйтем. - О том, что ты будешь делать потом. Когда Америка победит в войне и ты закончишь чистку в ордене. Что будет дальше? - Я думаю о том, чтобы создать новый орден, - сказал мужчина и, заложив руки за спину, начал расхаживать вперёд-назад. - Он не появится из ниоткуда. Будет легче, если он вырастет, «паразитируя» на ордене тамплиеров. - И что это будет за орден? - наклонил голову юноша и устроился поудобнее на полу. Речь Хэйтема имела свойство затягиваться, и юноша уже привык, что мужчине наплевать, в каком виде его слушают, лишь бы слушали. - Я думаю о том, чтобы создать его по образу и подобию ордена тамплиеров. Пусть и с небольшими изменениями. Орден сроднился с некоторыми своими ошибками, и тут уж ничего не поделаешь. Мы можем начать всё с чистого листа. Найти людей, наладить связи... - «Мы»? - вскинул брови Коннор и тонким театральным жестом указал на себя. - Только не говори, будто ты удивлён, мальчик мой? Или ты думал, что я буду всё делать один? - А так всё буду делать один я. - Коннор, если ты не видишь, как я окунаю руки по плечи в чужую кровь, это не значит, что я не делаю ничего. Я контролирую, ставлю задачи и нахожу решения, и, если приходится, несу ответственность за последствия. Это немало, не так ли, мальчик? - Пожалуй, - неохотно согласился юноша.       Разговор как-то сам собой сошёл на нет и больше к этой теме они не возвращались. Почти. Это было на второй неделе, что Коннор жил у отца. Ещё несколько дней они не заговаривали об этой идее Хэйтема с «новым орденом», пока список заговорщиков не начал таять. Самые трусливые сами пришли просить прощения и протягивали заявления о переводе в другие ложи; от своих противников Хэйтем избавлялся теми или иными методами. Постепенно всё устаканивалось, и Коннор думал, каким будет их следующий шаг. Возьмётся ли магистр тамплиеров за осуществление своего плана? Пока что об этом речи не было: отец и сын старательно заметали за собой следы, чтобы верховный магистр ничего не узнал о чистке в Америке. А если и узнал бы, то встретил бы все действия Хэйтема полным одобрением.       И вот, однажды вечером, когда Коннор сидел в коридоре отца и рассматривал карту Америки, разложенную на столе, Хэйтем всё же снизошёл до разговора. То есть, они и так беседовали, о политике и книгах, но это было пустое, лишь бы занять время и разбавить тишину. Когда они говорили о деле, то и смотрели друг на друга иначе, как вполне себе живые люди. - Чем ты займёшься, когда закончится война? - спросил Хэйтем. Он уверенно снял с карты булавку и приколол в новом месте. Юноша удивился, не боится ли отец доверять ему стратегическую карту тамплиеров. - Не знаю, - помотал головой юноша. - Если орден тамплиеров захватит всю власть, то мне нет смысла оставаться. Уеду куда-нибудь... в Лиссабон. - И что же ты собираешься там делать? - снисходительно проговорил Хэйтем, словно сын только что сморозил несусветную чушь. - Придумаю. - Рыбаком? Торговцем? - допытывался тот. - Какая тебе разница? - отмахнулся юноша. - Мне противно от мысли, что ты собираешься бросить дело, которому посвятили жизни два поколения нашей семьи. - О, так у нас есть семейная традиция? - усмехнулся юноша, выпрямляясь в полный рост. - Может, она и не слишком семейная, но ты разве не думал о том, чтобы стать преемником? Новому ордену понадобится жёсткая рука, когда меня не станет, - спокойно проговорил Хэйтем.       Коннор замер и удивлённо посмотрел на отца. Он был готов поклясться, что ему послышалось, будто бы Хэйтем сказал: «Ты способный мальчик, Коннор, и вполне мог бы занять моё место». Но это только показалось. Конечно, о семейных ценностях тут и речи быть не могло. Сухой расчёт, план, стратегия. Куда от них деться? - Неужели нет более подходящих кандидатов? - спросил юноша. - У тебя наилучшие перспективы. Пока есть возможность, я научу тебя всему, - ответил Хэйтем. - Ты знаешь, что нужно людям. Я знаю, как людьми управлять. Неплохо для начала? - Наверное, - пожал плечами Коннор. - И что мы будем делать? - То, о чём забывают орден и братство, погрязнув в грызне. Как тебе такой вариант?       Коннор хотел бы отказаться, но это был шанс. Не для него, так для кого-то ещё. Для странного, непредсказуемого, туманного будущего. Он согласился. - Если ты меня обманешь… - Мальчик. Позволь напомнить тебе, что с момента нашего знакомства, я ни разу не лгал тебе. Недоговаривал и манипулировал, да. Но не лгал, - сказал мужчина.       После этого работа пошла полным ходом. Семейство Кэнуэев как будто подменили. Они сначала неохотно обсуждали кое-какие идеи касательно нового ордена, названия которому придумать они так и не удосужились – это дело десятое, сперва надо продумать всё остальное. Потом новые мысли начали захватывать их всё больше, и к концу третьей недели ящики и полки ломились от кип бумаг с идеями, планами, эскизами. Там было всё: от инфраструктуры, до планов распространения. Стрелочки переплетались причудливым узором, а отец и сын могли спорить часами, рассматривая новую идею. Даже Коннор, не имевший опыта в управлении орденом, загорелся вдохновением и не спал ночами, придумывая и изобретая что-то новое для себя самого. Впервые ему нравилось то, что он делал. Да и Хэйтем открылся с новой стороны. Он был всё так же невыносим, но это не мешало ему оставаться умелым лидером, который хорошо оценивает свои способности и возможности своих людей. Он спокойно отправлял идеи Коннора в корзину для бумаг, указывал на недостатки, но подсказывал, как их исправить, если считал какой-то момент стоящим. Как бы унизительно это ни звучало, но Коннор был рад стараться, как отличник в воскресной школе.       А письмо Алекс так и оставалось недописанным, и Коннор, наверное, не вспомнил бы о нём, если бы в один из дней в кабинет Хэйтема не вломился дворецкий. Кэнуэи в это время спорили по поводу очередного плана. Они думали, как избежать соперничества нового ордена с уже существующими фракциями. Хэйтем не видел в этом ничего страшного и говорил, что если им удастся объединить тамплиеров и братство против общего врага, то это будет неплохим шансом попасть в ряды мучеников за благосостояние всего мира. Коннор объяснял ему, что это не самое лучшее решение. Именно в этот момент дворецкий сообщил, что мастер Кормак дожидается в гостиной на первом этаже.       Три вымученных непосильным трудом предложения всплыли в памяти и кольнули совесть Коннора. Правда, они почти сразу же забылись. Какая разница, написал он письмо или нет, если сейчас он сможет рассказать Алекс всё лично? Он подскочил и уже бросился было к выходу, как вдруг Хэйтем окликнул его. - Что? - нетерпеливо ответил юноша. Мужчина пару мгновений просто смотрел на него, словно пытаясь разглядеть что-то, душу, наверное. Или фамильное сходство. Не найдя последнего, он вздохнул с едва заметным облегчением. - Я просто хочу сказать тебе спасибо. Я рад тому, что ты здесь, - произнёс он и положил руку туда, где у людей обычно находится сердце. - Я тоже… наверное, - сказал юноша и быстро вышел из комнаты. Он был уверен, что в этих словах был скрыт подвох, но какой – об этом он подумает потом. Сейчас – Алекс и Кормак, ожидавшие на первом этаже. Коннор из последних сил пытался соблюдать приличия и не бежал, а лишь быстро размашисто шагал. Коридоры особняка казались ужасно длинными, почему Хэйтему не нравилось жить по-человечески, в уютных небольших домах? Хотя, магистру нужно было пространство, чтоб развернуться во всём своём величии и припрятать пыточную где-нибудь между гостиными в пастельных тонах.       Кормак встал при виде сына хозяина. Один, бледный, как полотно, и слишком прямой. Его чуть шатало и било крупной дрожью. Коннор сначала удивился, потом понял, что мужчина провёл не один день в седле без сна и отдыха. Такая спешка юноше очень не понравилась. Он огляделся в поисках Алекс, но той не было. - Шэй, что-то случилось? - спросил он, сказав себе, что бессмысленно беспокоиться раньше времени. - Где Алекс? - Мастер Коннор, Алекс… Она исчезла. Храм Предтеч, он… поглотил её, - сказал храмовник. - И, кажется, нас предали. - Кто? - спросил подошедший Хэйтем. - Вашингтон.