Важнее правды, честнее лжи

Что-то случилось, и теперь кто-то кричал. Чужие голоса пробились сквозь муть в сознании, обрушились жестокой резью дыхания. – Сэр! Сэр!.. Арнав попытался пошевелиться, но голова казалась неподъемной, словно впаянной в причудливо вывернутый подголовник. С трудом приоткрыв глаза, он увидел покореженный проем пассажирского окна и вздыбившийся рваный металл за усыпанным осколками стекла разбитым пластиком передней панели. Глаза щипало от странной липкой влаги. Она переливалась багряными отблесками, мешая видеть. Арнав медленно моргнул и потянулся к лицу, но правая рука не послушалась, хлестко обжигая резкой болью в ладони. Покосившись на нее, он понял, что кисть застряла сбоку от сидения. Вмятый, словно гнутая жестяная банка, кузов крепко держал ее в своих тисках. – Не двигайтесь! Мы вас освободим! Заклинившая дверь не поддавалась... Воспоминания возвращались вместе с болезненными, горячими толчками крови в груди. Авария. Резко выстрелившая подушка безопасности с такой силой придавила его к спинке кресла, что он потерял сознание. В носу еще чувствовался запах порохового облака, выброшенного вместе с ней. Слабый, испуганный прилив сил от осознания близости смерти рванул тело, стремясь вырвать его из опасного плена, пронзил грудь раскаленным лезвием и угас с хриплым раскатом в горле. Вновь навалилась темнота.

***

Его руку кто-то сжимал. С назойливостью москита звенело в ушах. Хотелось зажать их ладонями, прогнать пульсирующую, отвратительно тошнотворную головную боль в затылке. Веки казались опухшими и тяжелыми, словно придавленными камнями. Совершив усилие, Арнав разлепил их и недовольно поморщился, когда мягкий свет ночника ударил в глаза с яркостью прожектора. Чья-то тень заслонила его от раздражающих лучей. Он поморгал. Расплывчатое пятно обрело узнаваемые черты... Нани. Она смотрела на него – нежно и встревоженно, полными слез глазами. Уголки ее губ кривились в жалкой улыбке, полной облегчения. – Чоте? Я позову врача. Ее шепот показался слишком громким. Нани торопливо исчезла, и Арнав шевельнулся, склонил голову на неповоротливой чужой шее. От сгиба локтя на правой руке, кисть которой была обвязана пропитанным чем-то желтым бинтом, по постели змеилась трубка капельницы, убегая в невидимую вышину. Чуть дальше, за закрытыми жалюзи, пряталась темнота. Лампы на потолке в плоских казенных плафонах не горели, отчего больничная палата утопала в полумраке. Справа, в единственном неудобном кресле перед окном, спала Анджали. Она навалилась на подлокотник, подложив руки под голову и подвернув под себя окутанные бледно-голубым сари ноги. Белый вдовий цвет ее одежды постепенно приобретал пастельные оттенки, словно она открещивалась от вдовства, но не решалась на полный отказ от традиций. Это радовало и пугало одновременно. Даже сейчас Арнав не мог избавиться от беспокойства за сестру. Что же происходило в ее голове? Какие мысли устало ложились тенями под веками? Дверь бесшумно распахнулась. На пороге возник невысокий полноватый мужчина в медицинском костюме – по-видимому, врач. Он стремительным уверенным шагом вошел в палату в сопровождении пожилой медсестры, строго поджимающей губы. За ними показалась седая голова семенившей следом нани. Мужчина задал вопрос своей спутнице. От звуков его раскатистого голоса Анджали открыла глаза, встрепенулась и, увидев вошедших, торопливо поднялась. Она рванулась к постели брата, но медсестра осадила ее, попросив подождать за дверью обеих женщин Райзада. – Как долго я был без сознания? Распухший язык шевельнулся с трудом, но, на удивление, говорить оказалось несложно. – Вы спали, мистер Райзада. Мы дали вам успокоительное. Он спустил одеяло, и Арнав только сейчас обнаружил, что полностью раздет. – Я не помню, как здесь оказался, – произнес он, зашипев от давления ощупывающих его крепких пальцев. В груди сильно заныло, боль растеклась на ключицы и плечи. Врач отдал указания медсестре и посветил фонариком Арнаву в глаза. Свет резанул по нервам. – А аварию вы помните? С едва слышным щелчком фонарик погас. – Да. – Вот и прекрасно. Это самое главное. А небольшая замутненность сознания вполне нормальна при сотрясении мозга. Вы легко отделались, сэр, если не считать пары трещин в ребрах, множественных ушибов и порезов. Мы вколем вам обезболивающее. После этого должно стать легче. В палату вернулась Девиани. Благодарно улыбнувшись выходившему врачу, она села на край кровати и заботливо расправила покрывало на теле внука. – Нани... Где ди? – Она сейчас придет. Не разговаривай. Ты должен спать. – Нани, отправь ее домой. – Она не поедет, – покачала Девиани головой. – Даже Манораму я выгнала с трудом, а уж Анджали... – Со мной все будет хорошо. Она должна отдыхать, и ты тоже. Отправляйтесь домой. – Я постараюсь ее уговорить, но сама никуда не поеду. – Нани! – Я не буду это обсуждать! И даже не пытайся делать страшные глаза и угрожающе шипеть! Арнав попытался протестовать, но боль притупилась, и тяжелая сонливость уже одолевала его. – Спи, – донеслось будто издалека.

***

Мир вокруг глубоко и расслабленно дышал, набираясь сил перед новым днем. Все спали. Все, кроме Кхуши. Она резко села на кровати и обхватила колени руками. – Что с тобой опять? – Не знаю, диди. Не могу уснуть. Будто душа не на месте. – Так. – Паяль тоже села. Обхватив ладонями голову сестры, она заставила ее повернуться к себе лицом. – Ну-ка, посмотри на меня. Что тебе сегодня сказал господин адвокат? Этого твоего Хасура скоро прихлопнут, как усатого таракана. Пооээтому... – пропела она, укладывая Кхуши обратно на подушку, – ты больше не должна беспокоиться. А теперь спи. Удовлетворенно посмотрев на замершую рядом сестру, она снова легла рядом. Однако уже через минуту Кхуши опять вскочила, заставив сестру тяжело, безнадежно вздохнуть. – Рассказывай. – Паяль повернулась на бок и подложила сложенные ладони под щеку. – Это не из-за Хасура. Просто как будто что-то случилось. Плохое. От которого тянет вот здесь. – Кхуши приложила руку к груди. – Целый вечер болело, – пожаловалась она. Не только это не давало покоя. Мужские руки все еще прижимали ее к себе, заставляя сердце замирать. Дыхание обжигало шею, посылая россыпь мурашек и путая мысли. Но разве об этом расскажешь? И все же, нечто иное весь вечер давило на грудь, выворачивало ее наизнанку. Она никак не могла подобрать ему имя, но оно было. Сидело внутри, больно царапая душу. – Я нагрею тебе молока, – вырвал ее из задумчивости голос Паяль, озабоченно глядевшей на сестру. – Даже не думай. Кхуши сползла с кровати и нащупала босыми ногами обувь. – Я посижу на крыльце. Подышу, и все пройдет. – Я с тобой. – Спи, диди. Со мной все в порядке. – Ты меня прогоняешь? – разочарованно протянула Паяль. Кхуши испуганно округлила глаза. – Диди? Я... просто... ты же знаешь... – залепетала она растерянно, поскольку совсем не хотела обижать сестру. – Знаю. – Паяль вдруг улыбнулась, показывая несерьезность предыдущих своих слов. – Я знаю, что тебя нельзя оставлять наедине с твоей головой. Поэтому я иду с тобой. Причем, с молоком. Все, – протянула она руку, останавливая открывшую рот, чтобы ответить, Кхуши. Жаркая ночь пела стрекотом цикад, пахла цветами и городской пылью. Под темным бархатным небом о чем-то своем перешептывалась листва. Кроны деревьев сплетались ветвями, тянулись к алмазной россыпи звезд в вышине. Устроившись на верхней ступени заднего крыльца, Кхуши прислонилась плечом к столбу перил и устало прикрыла глаза. Ей хотелось покоя, а жизнь никак не упорядочивалась. Она приводила к ней новых людей – плохих и хороших, штормовой волной бросала ее на каменистый берег, а затем опять ласкала прибоем... И во всем этом хаосе последнего времени Кхуши совсем потеряла ориентир. Все смешалось: плохое становилось хорошим, а безобидное – злом... Так не должно было быть, но так было. Шьям – жертва или палач? Мандипе – зло или добро? Арнав – счастье или боль? А может, такое болезненное счастье – это правильно? Неожиданно какая-то смазанная тень шевельнулась в сумраке за оградой. На миг Кхуши показалось, что кто-то наблюдает за ней из темноты. Она вздрогнула, выпрямилась и широко распахнула глаза. И так напряженные нервы натянулись до предела. Это мог быть кто угодно – сосед, корова, собака... Но отчего-то тревога сжала горло нехорошим предчувствием. – Кто здесь? – неуверенно спросила Кхуши. Легкая рука опустилась ей на плечо. Она резко обернулась и чуть не врезалась в колени стоявшей Паяль, державшей стакан с молоком. – Что с тобой? – Там кто-то есть... – Ну и что? Глупая, мы же не в джунглях, – Паяль улыбнулась и протянула стакан. – Пей, – сказала она, усевшись рядом. – Хватит придумывать ерунду. Взяв молоко из рук сестры, Кхуши с опаской посмотрела в сторону тени. Та исчезла. Уж лучше бы они были в джунглях...

***

Когда Арнав проснулся, то чувствовал себя намного лучше. Голова уже не болела, но тело казалось абсолютно разбитым – непослушным и слабым, словно набитым ватой. Через приоткрытые жалюзи в пустую палату проникало солнце. Косые полосы света и тени бледными мазками ложились на нежно-зеленую стену напротив. Висевшая на ней фотография гималайской Долины Цветов дружелюбно смотрела на пациента, будто предлагая набраться оптимизма. Все же, наличие денег могло сделать приемлемым даже пребывание в больнице. Странно, но мысли мгновенно закрутились не вокруг аварии или отсутствующих членов семьи, душевное равновесие главной из которых – Анджали – должно было беспокоить его больше всего. Нет. Воспоминания о запахе Кхуши... вкусе Кхуши... ее взволнованном, частом дыхании ворвались в больничную палату, заливая все вокруг радужным светом. К тому времени, как Арнав почти сошел с ума от присутствия Кхуши в собственной памяти и вынужденного бездействия – после обхода и ближе к полудню, как показывали простые круглые часы на стене, – в щели чуть приоткрытой двери показалась мужская рука. Уверенно постучав с внутренней стороны, посетитель, не дожидаясь ответа, появился полностью. Им оказался Умеш. В голубой рубашке-поло с коротким рукавом и выбеленных «левайсах» он выглядел молодо и свежо, будто в противовес бледному Арнаву с его бинтами и заклеенными пластырями порезами на лице. – Как ты? – спросил Чандра, устроившись в кресле у окна. – Как из мясорубки. – Стараясь не скривиться от боли в туго забинтованной груди, Арнав поднялся повыше, прислонившись к спинке кровати. – Но в целом – нормально. Могло быть и хуже. – Могло. И должно было быть, если бы не везение. Арнав вопросительно поднял бровь, ожидая пояснений. Умеш внимательно смотрел на него. От этого взгляда по спине прошел тревожный холодок. – В общем, все не так просто, – неторопливо ответил адвокат, четко проговаривая каждое слово. – Похоже, тебя хотели убрать. Сердце ухнуло вниз. Неверие поднялось словно шипучая пена, а затем тихо осело, оставляя лишь легкий осадок сомнений. Арнав помрачнел. – Ты уверен? – глухо спросил он. Чандра молча кивнул. – Полиция предпочла бы пустить это дело на самотек. На их беду, ты оказался важной птицей... – Это не может быть случайностью? – Сомнения не давали покоя. – Машину только что ремонтировали и, возможно, не слишком удачно. – Шланги подрезаны. Один еще можно было бы списать на случайность... Вдруг Умеш чуть подался вперед, словно почуявший след охотничий пес. – А где это было? – Что? – Ремонт. – В Лакшми Нагар. Не стоило доверять этому оборванцу... – сердито процедил Арнав, но внезапно осекся и севшим голосом спросил: – Думаешь, это он? Чандра вновь откинулся на спинку кресла и хмыкнул. – Не знаю. На некоторое время повисла тишина. В оконное стекло билась муха – с яростным жужжанием отчаянно рвалась туда, где шумел огромный город. – Кто еще мог хотеть твоей смерти? Упоминание об ужасном конце, которого чудом удалось избежать, скопилось на языке горькой желчью. Ее хотелось сплюнуть. Губы дернулись в непроизвольном желании. – Что? – поинтересовался адвокат, заметив гримасу Арнава. – Звучит неприятно, – качнул тот головой. Умеш усмехнулся. – Скажем иначе. Кто хотел причинить тебе вред? – Кто угодно. Ты сам сказал, что я – важная птица. Юмор никогда не был сильной стороной Арнава. Лишь язвительность сидела привычно, как старые башмаки. Вот и сейчас он совершенно не намеревался веселить Умеша, однако тот широко улыбнулся, будто услышал хорошую шутку в стэндапе. Арнав недовольно нахмурился, собираясь бросить какую-нибудь колкость, но улыбка Чандры уже погасла. А вместе с ней притупилось и желание огрызаться. – Скажи, как давно твой механик проверял машину? – продолжил расспросы адвокат. – У меня его нет. – Слова сухо щелкнули, словно кремень пустой зажигалки. – Водители регулярно проводят техобслуживание, но я не контролирую процесс. – Могли они?.. – Не думаю. Оба работают в доме несколько лет. – И ты можешь им доверять? – Другие у меня не задерживаются, – жестко ответил Арнав. – А кто-то из охраны? Прислуга? – Каждого из них проверяла служба безопасности. Чандра помолчал, о чем-то сосредоточенно размышляя. – Любопытно... – пробормотал он себе под нос. Никому и никогда Арнав не позволял держать себя в неведении. Он терпеть не мог быть в стороне от проблем и событий, особенно, если они касались его самого или семьи Райзада. Только крепко сжимая все концы в своем кулаке, он чувствовал уверенность, силу, власть... Имея возможность действовать – быстро и решительно. Понимая суть. Подчиняя обстоятельства своей воле. А сейчас у него словно выбили почву из-под ног. Его раздражало бессилие. Злило непонимание. Кто? Почему? И что там бормочет Чандра? – Может, поделишься мыслями? Умеш задумчиво посмотрел на Арнава. – Убийство, ремонт, авария... – перечислил он, поочередно загибая пальцы. – Лакшми Нагар стал слишком неспокойным местом, тебе не кажется? – О чем ты? – Мне нужно подумать... – Умеш? – Ммм? – Не говори ей пока. Не надо. Отчего-то Чандра понял. Арнав не назвал имя, но тот сразу догадался, о ком идет речь. А поняв – согласился. Он молча кивнул, и в этом согласии Арнаву послышались отголоски капитуляции. Умеш отступил. Иногда так просто понимать друг друга, когда молчишь... Чандра уже ушел, а его слова все крутились в голове Арнава. Похоже, Лакшми Нагар действительно стал странным местом. Или все в его жизни вдруг замкнулось на Кхуши... Мир вращался вокруг нее, а она билась в центре – маленькая испуганная птица, попавшая в силки. Что-то было в этой мысли. Нечто важное ускользало, не желало задерживаться в травмированном мозгу... И лишь беспокойство росло и росло, прогоняя недавний радужный свет. Его подмывало позвонить ей, услышать голос. Только голос, который скажет ему, что все в порядке. «Выписка, мистер Райзада?! Постельный режим минимум два дня!» А он должен был... Должен выйти отсюда! Должен сбежать, чтобы к ноющим ребрам не добавлялась эта грызущая сердце боль, так сильно похожая на страх... За Кхуши.

***

Кхуши металась от шкафа к столу, заталкивая в яркую сумку телефон, кошелек и, зачем-то, статуэтку Богини. – Остановись! – Паяль тщетно пыталась воззвать к голосу разума будто ополоумевшей сестры. – Кхуши! Уймись! С ним все в порядке! – Почему? Почему мне не сказали?! – воскликнула та, на ходу набрасывая дупатту на шею. – Стой! – Паяль метнулась к двери, перегораживая выход. – Куда ты собралась? – Ты не понимаешь! – Не понимаю. Объясни, что я сейчас вижу? Кхуши замерла. Действительно, что? Почему она вдруг сорвалась с места, узнав через Акаша об аварии? Она не знала. Просто вдруг стала понятной ее тревога, не отпускавшая со вчерашнего вечера. Вылившись в ночные кошмары, в которых мрачная оборванная Малати тащила по выжженной пустыне маленькую Шити, она засияла кристальной чистотой, явив миру свои истоки. Это ее душа рвалась к Арнаву. – Кхуши? – Да... – Почему ты сходишь с ума? – Паяль всматривалась в лицо сестры, пытаясь увидеть ответ, и наконец охнула. – Ты... любишь его? Смятенная Кхуши застыла, глядя на сестру, а затем, отодвинув ее с прохода, вырвалась на свободу. Несказанное «люблю» толкнуло ее вперед, сжало нутро томительным чувством. «Люблю?» – шептала она себе, пока ловила рикшу. «Люблю?..» – спрашивало сердце всю дорогу до больницы. «Люблю!» – взорвалось, заискрилось полное осознание, когда она толкала тяжелую больничную дверь. – «Немыслимо, безраздельно, полностью...» Уверенность наполнила ее до краев, выплеснулась отчаянными, но счастливыми слезами. И, врезаясь в мужскую широкую грудь, мешавшую ей пройти, Кхуши уже больше не сомневалась, не мыслила себя без Арнава. «Богиня, за что?!..» Подняв глаза, ошеломленная собственным признанием, она жалобно улыбнулась смотревшему на нее Умешу.