Еternity is in your hands

Написано 30 августа 1887 года Трансильвания, замок Бориса Валериуса

      Пишу Вам, святой отец, стоя на коленях перед ликом пресвятой Богородицы. Прошу простить мне, Вашему верному ученику, если я ещё имею счастье и честь так называться, столь недостойное обращение к Вам. Смиренно и покорно отдаю в Ваши руки судьбу моего дома.       Прежде всего хочу сказать Вам, что это письмо попадёт в Ваши руки только тогда, когда моё тело упокоится в холодной земле. Таково моё последнее желание, и именно его услышала моя милая сестра. Вы, возможно, помните её имя, я писал Вам — Анна. Сейчас ей почти девятнадцать лет, святой отец. Ровно столько лет назад Вы, имея позволение Папы, благословили нас на борьбу с Дракулой. Да, я помню, что Вы приказывали мне воздержаться от имён на бумаге, но я преследую лишь одну цель, ради которой готов пойти на любые жертвы и даже на нарушение Вашего запрета. Повторюсь, я мёртв. Неважно, как я погиб: в бою с вампирами или от болезни. Важно другое — моя сестра, моя Анна, остаётся один на один с исчадием тьмы. Гибель отца подкосила нас, но не сломила. Сейчас же я опасаюсь за безопасность Анны, ведь её больше некому защитить. Она своенравна и хладнокровна, но всегда нарушала одну из догм, которым нас учили (я хорошо усвоил её ещё в стенах монастыря Ордена, но сестра так и не приняла её), — мы должны отказаться от собственных желаний во имя служения Миру и Свету. Так учили её и меня всю жизнь. Осознание истинной цели нашей миссии помогло мне совладать с собой в первые дни после гибели отца. Анну же спасло от разрушительной силы ненависти и гнева то, что я был болен, и она все дни проводила около моей постели. Потом же, когда совесть (о, святой отец, как горячо в ней это чувство!) взяла своё, я помог сестре выбраться из оцепенения и снова встать на стезю борьбы со злом. Но сейчас, когда меня больше нет рядом и некому ей помочь, я даже не могу представить, что Анна может натворить. Она, как бы мятежно это не звучало, сражалась больше за себя, за свои чувства, за свою ненависть, чем за благо для мира. Пусть у вас не возникнет ложного мнения относительно неё: сестра готова умереть и убить за наши идеалы. Но в её душе слишком много ран, которые не смогло вылечить время, и слишком много пустоты, которую не смогли заполнить ни уроки, ни молитвы.       Святой отец! Она беззащитна, она в руках вампиров! На коленях перед Богородицей молю Всевышнего: защити её! И на коленях прошу Вас: дайте ей защитника! Я знаю, я сам им был, у вас много воинов света. Так помогите же Анне Валериус, последней из рода, победить зло, которое угрожает не только моей бедной стране, но и всему миру.       Вы благословили день её рождения. Так не дайте свету, в который вошла её душа, обернуться тьмой.

В свой последний миг я буду молиться, святой отец. За Вас и за неё. Велкан Валериус.

      Отец Иоген аккуратно сложил желтоватый листок бумаги по линии сгиба и спрятал в конверт, скреплённый красным сургучом с родовым гербом — драконом, разинувшим пасть. Священник хорошо помнил Велкана: щуплого мальчишку с огромными глазами, полными веры в свои силы и верности своему делу. В тот день, первой и последней их встречи, единственный сын Бориса Валериуса вступил в Орден. Сколько ему было? Двенадцать, кажется. С тех пор они общались часто, но только письмами. И всегда точное соблюдение строгого правила — никаких имён или названий. Иоген постоянно опасался шпионов, в чьи руки могли попасть послания.       Святой отец сидел за широким письменным столом тёмного дерева в одном из подвальных помещений Ордена, служивших ему кабинетом. Здесь не было роскоши, присущей католическим соборам, только самое необходимое. Из-за прочной двери доносился несмолкаемый и монотонный шум, производимый служителями Ордена. В него, помимо католических священников и рыцарей, входили молчаливые православные отцы, говорившие только на греческом, и тибетские монахи, языческие колдуны с тихоокеанских остров и бесстрастные евреи, мусульмане и жрицы добрых богов из далёких лесов Сибири. Орден стирал грани национальностей, языков и веры. Здесь даже непримиримые враги забывали о вражде, ведь все они служили одному — Свету.       Священник вышел в коридор, и его окутали жар и шум, в которых обычный человек вмиг бы дезориентировался. Но Иоген был не просто человеком. Он — магистр Ордена Дракона. — Если Ван Хельсинг вернулся, пусть пришлют его ко мне немедленно. Если нет — отправьте кого-нибудь ему навстречу, — святой отец остановил жестом какого-то юнца в робе, и тот испуганно закивал.       Ван Хельсинг пришёл к нему весь в пыли и грязи: он загнал трёх лошадей и, не переодеваясь, поспешил к Иогену. Лучший воин Ордена, верный пёс — человек без прошлого и будущего. Последние три года он жил в Стамбуле, перед этим, почти пять — в Тибете. — Ну что, сын мой, муллы обещали пробудить твои воспоминания. Получилось?       Уставший мужчина с проницательными и очень холодными, будто равнодушными ко всему глазами, хмуро посмотрел на серебряное кольцо на своём пальце. Потёр кожу под ним. — Ничего, святой отец. Всё покрыто мраком — впрочем, меня всё меньше беспокоит это… неведение, — Гэбриел убрал с лица несколько мокрых прядей и гордо вскинул голову, словно сбросил с себя груз прошлых нет. — Неужели? — Иоген улыбнулся одними губами и поманил воина за собой. — Идём, сын мой. Для тебя есть работа. И, возможно, место, в которое ты отправишься, поможет нам пролить свет на твою жизнь.       Ван Хельсинг действительно устал. Много лет под мощными крыльями Ордена, в его тени, давили мужчину к земле и не давали обещанного успокоения. Тысячи часов тренировок и медитаций, бессчётное количество убитых им людей превратили Гэбриела в жестокого и равнодушного монстра, каким он сам себя считал. Он думал, что будет стоять на страже Добра, а стал пособником Смерти. Орден давал чёткие указания — уничтожить. Иногда, привести живым, то есть в таком состоянии, когда чудовище не может защищаться, но способно отвечать на вопросы. А ведь все они, его жертвы, когда-то были людьми или даже продолжали ими являться. Но никто в Ордене не допускал мысли о прощении этих несчастных душ. Кроме самого охотника, которого ненавидел весь цивилизованный мир.       Несмотря на всю свою неприязнь к Иогену, Гэбриел очень внимательно слушал его, запоминал каждое слово. Каждый ферротип, который для него отображали на белой простыни, Ван Хельсинг откладывал в памяти. Особенно последний, с изображением красивой темноволосой девушки, Анны Валериус. Вокруг будто бы стало тише. Замолчал Иоген и удалился отдавать распоряжения по поводу очередной поездки охотника, а тот всё стоял и смотрел на юную принцессу, погружённую в свои мысли.       В момент, отображённая на ферротипе девушка отвлеклась, посмотрела куда-то в сторону. Солнечные лучи осветили её лицо, застыли в светлых глазах, замерли бликами на коже. О, если бы она улыбнулась! Хоть на короткое мгновение, в которое мастер успел бы запечатлеть Анну…       Гэбриел вздрогнул и мысль об улыбке растворилась в шуме, который разом окутал его. Рядом стоял неизвестно откуда взявшийся Карл — тщедушный, но безмерно одарённый англичанин, затмевавший своим талантом всех мастеров Ордена. Холодные ветра его родины и вечная слякоть вырастили его слабым юношей, но подарили его мозгам редкий гений и незаурядные способности. Он был верным другом, за что Ван Хельсинг и ценил Карла. Если кого и брать в Трансильванию, то только его. — Идём, Гэбриел, — позвал послушник. — Покажу тебе пару новинок.       Ван Хельсинг кивнул и пошёл за мастером вглубь подземелий, на несколько этажей вниз. Стало намного тише, но жарче. Они были в кузне, где от дыма и пара невозможно было чётко рассмотреть лицо собеседника. В воздухе царил запах пороха, железа и пота. — Мне потребуется что-то… огнестрельное… — задумчиво произнёс охотник, разглядывая двуствольное ружьё. Карл усмехнулся: — Ты много с кем имел дело, но с вампирами еще не сталкивался, верно? — Они наиболее умные из всех нечестивых созданий, — пожал плечами мужчина. — Умеют скрываться среди людей и не привлекать к себе внимание. — Да. Но простыми пулями их не убить, — Карл остановился и всмотрелся в лицо друга. — Сколько дней ты не спал? Не забывай, что я не только твой единственный друг и гений, но ещё и врач. Иди и отдохни. Я сам соберу тебя в дорогу, а как проснёшься, всё расскажу. — Нет, Карл, и не надейся: ты едешь со мной, — ответил Гэбриел и широкими шагами покинул кузню, не обращая внимания на протестующие вопли монаха.

***

      Вновь за окном шумел дождь, жестокий и холодный, немилосердно сбивающий с деревьев последнюю тусклую листву. Анна с трудом подняла голову с согнутых рук и посмотрела в окно, через которое было видно клочок тёмного неба, заполненного тяжёлыми тучами. Их вечный спутник — ветер — гнул к земле молодые деревца, поднимал в воздух опавшую листву, тут же погибающую под косыми потоками ливня. Ветер выл, тоскливо, протяжно, как раненый волк. Как оборотень, попавший в силки, слепой в своей звериной ненависти, жаждущий лишь чужой горячей крови.       Непослушные кудри упали на лицо, скрыв мертвенную бледность кожи, тёмные круги под воспалёнными глазами, искусанные в кровь губы. Девушка вновь уронила голову на руки, её плечи мелко затряслись. Она была одна в главном зале своего дома, здесь отец часто устраивал приёмы. Сейчас принцесса не заботилась о своей репутации бесстрастной и хладнокровной охотницы. Пусть слуги видят её слёзы. Пусть все наконец-то поймут, что она не механизм и не заводная кукла, умеющая только выполнять приказы. Сегодня принцесса не орудие священной мести, им Анна вновь станет завтра, с первыми лучами солнца. А пока что она лишь сестра, потерявшая брата — последнего родного человека… Вот только слёз не было. Была сводящая с ума истома, будто чьи-то жестокие руки завязывают душу в тугой узел и стягивают, стягивают, стягивают...       Утро последнего дня сентября заполнил густой туман. Его тщетно пыталось победить яркое пламя факелов и костров, которые разжигали охотники. Велкан был молчалив, он бросал на сестру странные взгляды, но не произносил ни слова. И Анна тоже хранила молчание. Этот зверь, на которого они устраивали ловушку, был самым крупным из всех, что когда-либо видела принцесса. И самым умным. Он, не таясь, приходил к окнам их дома, убивал слуг, заливал их кровью каменную лестницу и двери и исчезал во тьме. Оборотень не оставлял следов, и охотникам потребовалось много дней, чтобы найти его логово.       Анна дала брату клятву на кресте, что отправит в Рим письмо, если с ним что-нибудь случится. Велкан как будто предсказал собственную трагическую гибель этим жёлтым листком бумаги. Девушка не знала, что он написал святым отцам, зато она до сих пор — родовой склеп принял последнего мужчину рода вчера вечером — слышала его последний, полный обречённости крик и чувствовала запах пороха, крови и мокрой псины… Над головой Велкана сомкнулись волны быстрой реки, уносившей и его, и оборотня далеко за пределы родного города.       Нарушая все догмы и законы, Анна приказала внести в склеп пустой гроб. В нём лежал меч брата и святое распятие, его вещи и портрет, который когда-то носила на цепочке их мать. На нём Велкану было чуть больше года. Девушка не допускала мысль о том, что он может быть жив, упрямо гнала её от себя. Ведь она хорошо видела, как зубы оборотня вцепились в плечо брата, как они рванули вверх, вырывая кусок плоти. Если Велкан выжил, то Господь жесток к нему: лучше смерть, чем жизнь в обличье монстра. Так учили их обоих. Но где-то глубоко-глубоко в подсознании она молила небеса хотя бы о мимолетной встрече с ним. И тут же принцесса одёргивала себя: все знали, что оборотни служат одному Хозяину. Поэтому действительно лучше умереть, чем быть зависимым от вампира, чем подчиняться его воле…       Тихо скрипнула дверь, и Анна слегка повернулась, чтобы посмотреть, кто вошёл. Гробовщик. В своём неизменном элегантном, но уже потрёпанном цилиндре, с тростью, украшенной головой чёрного пуделя. И бутылкой в руках, в которой переливалась, играя с бликами света, тёмная жидкость. — Принцесса, — тихо позвал он, садясь за стол рядом с девушкой. — Хватит рвать себе душу. Дайте волю слезам, иначе можно и рассудка лишиться. Поплачьте. Это поможет. Знаете, как моя бабка говорила: отвар лечит тело, а слёзы — душу. — Не могу, — проговорила Анна и вздрогнула от звука собственного надтреснутого голоса. Прокашлялась и вновь подняла голову, откидываясь на прямую спинку деревянного стула. — Не могу. — Можете, принцесса, можете, — спокойно отозвался гробовщик и откупорил бутыль. — Я понимаю, вам хочется казаться сильной и стойкой женщиной, но я-то знаю, какая вы на самом деле.       Девушка нахмурила брови: от бутылки исходил запах крепкого алкоголя, полыни и аниса. Гробовщик разлил тёмно-зелёную жидкость в толстостенные рюмки, которые достал из глубоких карманов фрака. Запах усилился. Мужчина проследил за взглядом Анны и усмехнулся: — Это абсент, не брезгуйте. Ваш отец очень любил… Выпейте, — он протянул принцессе рюмку и залпом выпил свою. — Пейте же. Поможет пробудить слёзы, которые вы так тщательно прогоняете.       Анна никогда не пила ничего, крепче сладкой домашней наливки из яблок или слив, или же немного вина по праздникам и на причастии. Принцесса внимательно посмотрела в серые глаза гробовщика и увидела в них странную теплоту. Он жалел её, искренне жалел. Возможно, он и сам пережил смерть близкого человек. Широкая ладонь, покрытая мозолями накрыла её тонкую кисть и сжала. «Позвольте мне помочь вам, принцесса…» — прошептал мужчина одними губами, пододвигаясь ближе, почти касаясь её плеча своим. От боли перехватывало дыхание, а принцессе так не хотелось оставаться один на один со своим горем. И Анна решилась.        Горькая жидкость пылающим шаром скользнула по горлу. Девушка задохнулась и почувствовала влагу на глазах. Но уже через мгновение по телу разлилось мягкое обволакивающее тепло, заставившее принцессу потерять над собой контроль. Боль в сердце отступила, чтобы вернуться в ту же секунду. По щекам неуверенно скользнули первые дорожки слёз. Громко всхлипнув, Анна спрятала лицо в ладонях. — Ну вот, видите. Сейчас вам станет легче, — тихо произнёс гробовщик. — Не бойтесь ничего. Вы не одна. Город любит свою принцессу. Народ встанет стеной между вами и вампирами.       Он говорил что-то ещё, спокойно и мягко, будто укачивал плачущую девушку своими словами. Анна не видела, какой огонь зажёгся в глазах гробовщика в тот момент, когда она прижалась к нему в детской и пьяной доверчивости. Мужчина провёл рукой по её мягким волосам, шумно втянул воздух через нос и через силу отстранил Анну от себя. — Война ещё не закончена, — твёрдо сказал он, стирая с её щёк остатки влаги. — Верно, — откликнулась принцесса, поднимаясь из-за стала. — Распорядитесь о дозоре на воротах, удвойте караул на стенах. Я хочу, чтобы о появлении любого незнакомца в черте леса сразу докладывалось мне.       Отбросив с лица волосы, Анна достала из ножен сверкающий меч. И вздрогнула, увидев в нём отражение окна. — Янко, — обратилась она к гробовщику, — я… я устала. Вы не проводите меня в мои покои? — Конечно, — мужчина изящно предложил ей руку и довёл до дверей спальни по плохо освещённому коридору. Когда дверь комнаты закрылась за его спиной, Анна резко развернулась к окну, выставив меч перед собой. — Доброй ночи, — Дракула улыбнулся и поклонился девушке. Неверный свет от почти потухшего камина бросал красные блики на его бледное лицо и умирал в глубокой тьме его глаз. Анна нервно сглотнула: с момента их последней встречи прошло много дней и ночей. Этого времени хватило, чтобы многое понять. Перед ней стоял не только вампир и Князь нечисти, но и хозяин великолепного дома в Будапеште.       Мужчина слегка склонил голову набок, рассматривая её: — Я думал, что принцесс учат хорошим манерам. Или ваш отец никогда не приветствовал гостя при встрече? — Не смей вспоминать его! — вскрикнула девушка. Нервы натянулись до предела, и она не выдержала. В свете затухающего камина сверкнуло лезвие и, не встретив на пути препятствия, легко вошло в грудь графа. Анна отшатнулась от него. Вампир засмеялся: — Если мне не изменяет память, мы уже установили, что меня нельзя убить подобным образом, — он вынул меч из тела и отбросил его от себя. — Я всё равно найду способ покончить с тобой… Раз и навсегда, — глухо прошептала девушка. Принцесса осталась один на один с чудовищем из тьмы, не имея в руках даже кинжала. Безоружна — значит, убита. — Не стоит давать пустые обещания. Мы оба знаем, кто выйдет победителем из нашего поединка. А я бы не хотел пролить хоть каплю твоей драгоценной крови, — граф опустился в кресло возле камина. Теперь медленно умирающий огонь освещал лишь половину его лица, вторая же была почти неразличима во мраке.       Анна, стараясь не поворачиваться к Дракуле спиной, боком обошла комнату и одной рукой вынула из висящих на стене ножен меч. Кривая улыбка исказила благородные черты лица мужчины, но он промолчал. — С каких пор ты стал беречь кровь моего рода? — гордо вскинула голову принцесса. Она прекрасно понимала, что не сможет победить вампира, но ощущение серебряного клинка в руке придало ей уверенности. — Твоего рода? — переспросил Владислав и вновь улыбнулся. — О нет, я берегу только твою кровь. Всегда берёг и ты хорошо знаешь об этом.       Последние слова он произнёс тихо, но Анна расслышала их. Пальцы непроизвольно сжались на рукояти меча, но ярость, разбавленная презрением к собственной слабости, вдруг отступила. Влад внимательно проследил за эмоциями в её глазах и продолжил: — Поэтому можешь не тревожиться, моя очаровательная мстительница, если уж кому-нибудь и суждено выпить тебя, то это буду я. Ни один вампир не посмеет даже приблизиться к тебе. Но опять же, пока я не прикажу, — тонкие губы обнажили заострившиеся клыки. Свободной рукой Анна нащупала на столе, около которого стояла, распятие: — Великая милость с твоей стороны, спасибо. Только я сама не позволю приблизиться к себе ни тебе, ни твоим прислужникам. — Время покажет, Анна. Смотри, как бы ты сама не попросила меня.       Принцесса вспыхнула, делая шаг к мужчине: — Зачем ты пришёл? Убить меня? Давай, я готова. Нападай! — В тебе говорит абсент, дорогая. Я уже говорил, что эта дрянь не доведёт тебя до добра. Думаешь, пожелай я твою жизнь, она не была бы уже моя? Нет, всё намного сложнее, — граф встал и прошёлся по комнате, остановился у окна, глядя на город сквозь мокрые стёкла. — Хватит играть в кошки-мышки. Наша вражда не стоит всей той патетики, в которой мы тут упражняемся, — Владислав жестом заставил девушку проглотить слова, готовые сорваться с её губ. — Вы охотитесь на меня, я на вас. Клятвы, месть — всё это меня уже мало интересует. Я пришёл не для того, чтобы обмениваться колкостями. Прежде всего, я соболезную твоей утрате. Можешь сострить что-нибудь едкое. Сегодня я прощу тебе это. Сам знаю, как ужасно чувство потери близкого. Можешь винить меня в его смерти, раз так тебе легче перенести боль. Но всё же я скажу: в мои планы не входило убийство Велкана. Я забрал жизнь Бориса, потому что он ненавидел её. Когда я в последний раз смотрел в её глаза, она просила беречь тебя и твоего брата. Поэтому прими мои слова. Ведь ты знаешь, какое место занимала она в моей… жизни.        Анна молчала. В груди бешено колотилось сердце, а на ресницах дрожали слёзы. Яркое пламя отражается в мягких глазах сестры. В её руках тепло и уютно, и маленькая девочка засыпает, слыша обволакивающий шёпот мужчины, чья рука бережно касается её щеки. Думала ли она о том, что этот разговор состоится? Не раз, бессонными ночами и во время молитв. Принцесса надеялась, что сможет стойко вынести это испытание, но почему тогда сейчас камень за камнем рушится стена, которую вокруг неё так кропотливо возводил отец? — Замолчи. Хватит, — попросила она, опуская голову. Граф молча подошёл к ней, вынул из рук меч, отбросил его в сторону. — Я уже говорил, что тебе не за что, ну, почти не за что меня ненавидеть. Но я не хочу, чтобы ты ненавидела меня.       Руки с длинными музыкальными пальцами прикоснулись к тонкой девичьей шее, поднялись выше, приподнимая волосы. Анна охнула и отстранилась, глядя широко раскрытыми глазами перед собой. Но в спальне она была одна. Ветер врывался в комнату сквозь раскрытое окно, шевелил тонкие занавеси. Девушка закрыла окно и, не раздеваясь, упала на кровать, спрятала лицо в подушке. И затихла.       Догорели дрова в камине, комнату наполнил мрак, разрушаемый на мгновение лишь блеском молнии. Ничто не тревожило принцессу. Влад вышел из темноты и сел на кровать. Во сне она шептала имя. Мужчина осторожно лёг рядом с ней, и девушка, не просыпаясь, прижалась к его груди. Анна искала защиты сейчас, оставшись наедине со своей болью. И граф мог её защитить, оградить от всех бед и угроз.       Он уйдёт утром, чтобы принцесса не узнала, что он провёл ночь в её постели. Стену можно взять приступом, раскрошить камни в пыль. А можно осторожно разобрать, так, чтобы побеждённый никогда не пожалел о том, что сдался своему врагу добровольно...