Еternity is in your hands

Все мы в конце концов станем песнями — если посчастливится. Джордж Мартин «Буря мечей»

      Жирная чёрная земля умылась тёплыми дождями и на её мягких ладонях ярким пожаром вспыхнули дикие тюльпаны. Единственные цветы, которые любила младшая дочь Валериуса. Первый день их цветения вызывал в ней поистине детский восторг и все в доме знали, что она пропадёт на рассвете, а вернётся только с последними лучами солнца, неся в руках охапку цветов. Но в этом году первый поцелуй весны остался незамеченным…       Раны Велкана, как выяснилось, были намного легче, чем казались на первый взгляд, но он потерял много крови, очень много. Его античное тело, будто высеченное из алебастра, было сплошь покрыто глубокими укусами и царапинами, оставшимися от клыков и когтей невест Дракулы. Анна с сожалением смотрела на израненного брата, на эти грубые следы чужой ненависти и жестокости, уродующие красивое тело, как и всякая женщина. Как ни старалась девушка убить в себе это чувство.       Почти десять дней пролежал брат, не в силах самостоятельно подняться с кровати и сделать хотя бы круг по комнате, не опираясь на чужую руку. Сильный, гибкий, полный жизни и молодости юноша превратился в дряхлого старика. Несмотря на свои двадцать шесть лет, Велкан выглядел совсем юным — и от этого его слабость казалась ещё более устрашающей. И всё это время около него было хрупкое плечо Анны, её заботливые руки, тёплый, полный заботы голос. Она не отходила от его постели ни днём, ни ночью, кормила, перевязывала раны. Всякое утро Велкан открывал глаза и видел её подле себя. С каждым днём он всё больше набирался сил, а его сестра, наоборот, бледнела и слабела. Её ушиб, полученный той роковой ночью, оказался много серьёзнее, чем раны Велкана. Нога была сломана, она распухла, налилась соками и посинела. Но Анна упрямо не обращала на неё внимания, только обкладывала опухоль влажной тканью и, хромая, ухаживала за братом. В конце концов в роли сиделки оказался уже сам Велкан.       Свежим солнечным утром он почувствовал себя настолько окрепшим, что смог встать и одеться без посторонней помощи. К его немалому удивлению сестры в комнате не было, хотя обычно она спала у него в ногах, чтобы быстро помочь ему. Поэтому Велкан и пошёл в её покои, хоть и медленно, но уверенно.       Анна, стиснув зубы, осторожно обтирала опухшую, красную ногу травяными настоями. По отёкшей коже синими змеями позли вены, жуткими цветами темнели синяки. Осколки кости повредили внутренние ткани и сосуды. Обычно раны на Анне заживали быстро и безболезненно. Но этот страшный перелом сводил девушку с ума. Последние три-четыре дня она почти не спала, шатаясь бродила по замку и отчаянно гнала мысли о лекаре. Ведь для неё важнее был бледный, медленно умирающий брат, пострадавший намного сильнее, чем она.       Этой ночью Анна ни на секунду не смогла закрыть глаза. Боль пульсировала в ноге, растекалась холодной кровью по венам и собиралась в голове шальным, обжигающим солнцем. Хриплое дыхание вырывалось из лёгких, безумные разноцветные круги танцевали свой дикий танец перед глазами. Началась лихорадка. Не понимая своих действий, уже на рассвете девушка сползла с кровати, на ощупь нашла небольшую чашку с травяным настоем и влажное полотенце. Ей казалось, что прохлада должна успокоить боль, принести такое желанное облегчение. Но стало только хуже… — Сестра! — воскликнул Велкан, неловко садясь рядом с ней на пол, беря её лицо в свои руки. — Что с тобой?!        Девушка взглянула на него и, кажется, узнала. Её кожа была горячей и сухой, опухшие после тяжёлых ночей глаза слезились. Только сейчас, проклиная и ненавидя себя, Велкан заметил её страдания. — Брат… ты жив… а где же наш отец? — тихий, очень слабый голос. Молодой человек понял, что Анна бредит.        Кое-как встав на трясущиеся, непослушные ноги, он поднял её на руки и осторожно опустил на кровать. Девушка откинулась на подушках и забормотала что-то о море и звёздах.       На короткое мгновение Велкан застыл возле сестры. Как всегда она была одета в тугой корсет и белую рубашку, и сейчас скрюченными пальцами Анна пыталась расшнуровать жёсткие нити. В порыве чувства, более глубокого, чем братская любовь, и более греховного, чем торговля телом, молодой человек бросился к ней, пытаясь помочь со шнуровкой. И тут же, словно ожёгшись, отпрянул от неё. Встал, прислонившись горячей головой к стене, и так и стоял, пока не услышал жалобный тихий голос: — Брат, пожалуйста, приведи лекаря и священника… Нет, не нужно лекаря — только святого отца. Я была груба с ним… — Велкан посмотрел на кровать и встретился взглядом с блестящими глазами сестры — сейчас совершенно здоровыми, не скрытыми пеленой боли. Страшный признак, предвестник агонии и мучений.       Её слова жестоким ножом убийцы полоснули по сердцу Велкана. Забыв о своей слабости, он сломя голову выбежал в коридор. Брат проигнорировал просьбу сестры — исповедаться она успеет всегда. Сейчас его больше беспокоило спасение её тела, а не души.       На место умершего несколько лет назад Лукерия из Будапешта приехал уже немолодой мужчина — вдовец, с тремя детьми. Он был умён и добр, но оспа безжалостно испортила его лицо: из-за шрамов казалось, будто на его лице два носа. Та же беда постигла и его старшую дочь, тихую пятнадцатилетнюю девочку, знающую о своём уродстве. — Ужасно смотреть на бессилие врача перед болезнью и на слабость отца, который не может защитить собственную дочь, — задумчиво проговорила Анна в тот вечер, когда семья доктора впервые вошла в их дом. Особняк Валериусов был погружён во тьму, только в коридорах чадили масляные лампы. — Тебе не кажется, что они очень похожи на нас? — спросила она брата, не поворачиваясь к нему. — Наш отец не слаб. Или в чьей силе ты сомневаешься: в его или в могуществе Господа? — сухо бросил Велкан, также не смотря на сестру. — В собственной стойкости, — тихо, но твёрдо ответила девушка, резко разворачиваясь на каблуках и исчезая во мраке.       Велкан услышал её, но промолчал.       Этот разговор вспомнился почему-то именно в эту минуту, когда доктор Алин осматривал распухшую ногу принцессы и качал головой, а Велкан следил за ним влажным, лихорадочным взглядом. Старшая дочь врача помогала отцу, поднося ему инструменты, мази и эликсиры. Почти всё утро было потрачено на поиски доктора, внезапно ушедшего в лес за лечебными травами, а весь день на то, чтобы успокоить молодого фанатика из Будапешта. Со времени смерти Элизабет в доме её отца сменились почти все старые слуги — они уходили тихо и как-то незаметно, а на их место тут же находились желающие служить древнему роду. Новый духовник Валериусов в отсутствие Велкана распорядился готовить тело юной госпожи к погребению и уже начал читать над ней молитвы. Поэтому лекарь только вечером смог добраться до больной девушки. — Скажите, Алин, богом вас заклинаю, что с ней?! — Велкан схватил мужчину за руку, когда тот немного отстранился от Анны. — Перелом дело пустяковое, мой господин. Но вы слишком медлили… — начал доктор, поджав тонкие губы и пряча глаза от старшего Валериуса. — Началось заражение крови. Видите эти красные полосы, поднимающиеся от опухоли вверх, по венам? Крестьяне верят, что когда они дойдут до сердца, человек умрёт. Хорошо, что это лишь предрассудки… — задумчиво протянул лекарь. Он сам раздел девушку, оставив на ней лишь тонкое нательное бельё. Если бы сестра не была при смерти, Велкан убил бы за это наглеца. Сейчас его длинные пальцы с опухшими суставами медленно исследовали опухоль. — Её лихорадит. Сердце бьётся слишком быстро, холодный пот… Здесь уже пошла сыпь. Нужно пустить кровь и… ампутировать ногу.       Алин замолчал и вновь повернулся к Велкану. Тот прекрасно понял значение этого длинного слова и теперь расширенными от ужаса глазами смотрел на девушку. — Это единственный выход? — наконец спросил он, садясь на край постели. — Да. Предстоит долгое и сложное лечение: нужно полностью очистить кровь от яда, в ней сейчас растворённого, восстановить силы, постараться повысить сопротивляемость организма. Но самое важное — полностью уничтожить источник заражения.       Врач говорил ещё долго, но Велкан его не слышал. Он смотрел на милое ему лицо, раскрасневшееся от лихорадки. «Неужели она может стать беспомощной калекой в пору своей молодости, своего цветения?» — мысленно корил себя юноша, страшно злясь на самого себя, как на виновника болезни сестры.       Видя состояние брата девушки, Алин замолчал и коротко сказал: — Я подготовлю всё и вернусь на рассвете, — он положил руку на плечо Велкану и закончил: — Если можно будет обойтись без операции, я не стану… Вы понимаете меня. Я дал ей целебное питьё, спать юная принцесса будет спокойно. Вам тоже следует отдохнуть.       Дверь за врачом закрылась. Его дочь поставила на прикроватный столик небольшую чашу с тлеющими травами, закрыла окна плотными шторами цвета осенней листвы, потушила светильники и зажгла лампу. Мягкий тёмный свет разлился по комнате, изгоняя нечисть из углов и успокаивая воспалённое сознание молодого мужчины, сидящего рядом с сестрой. Дочь врача задержалась совсем ненадолго и тихо выскользнула из комнаты, оставляя их одних.       Пряный запах трав и масла убаюкивал. Свинцом налились веки, голова отяжелела, но Велкан упрямо гнал от себя сон и смотрел на Анну. Он видел, как успокоилось её дыхание, просветлело лицо. Девушка перестала дрожать в ознобе и даже потянулась во сне, разминая затёкшие мышцы. Кожа увлажнилась, как всегда бывает после лихорадки, и только тогда Велкан позволил себе опустить голову на одеяло в ногах сестры и заснуть.       Он не слышал, как тихо скрипнула дверь, не видел, как тёмная тень скользнула по слабо освещённой комнате. Анна приоткрыла воспалённые глаза, когда что-то заслонило от неё свет лампы. Незнакомец смотрел на неё тёмными бездонным глазами, его лицо было холодным и бледным, будто высеченным из осколка мрамора. Анна не узнала его, приняв за сновидение, и вновь закрыла глаза.        Мужчина наклонился к ней, провёл раскрытой ладонью по её шее, на мгновение задержав пальцы на живой венке, и по выступающим ключицам, осторожно касаясь нежной кожи на груди. В другой его руке блеснул небольшой флакон из тёмного стекла. — Ну же, моя принцесса, пей, — проговорил ночной гость, большим пальцем приоткрывая рот девушки и осторожно вливая в него красноватую жидкость из флакончика. Когда последняя капля растворилась на сухих губах, мужчина оставил на них лёгкий, невесомый поцелуй и исчез в тенях. — Удивительно… Нет, просто потрясающе! — шептал Алин, осматривая следующим утром ногу принцессы. Опухоль заметно спала, красные линии, несущие яд к сердцу, побледнели. Лихорадка ушла, сердце билось ровно. — Не знаю, какие гены подарили её организму такую способность, но создаётся впечатление, будто за одну ночь кровь сама очистилась от заражения! Мой господин, прошу у вас хоть каплю для исследований… — И думать не смей! — резко ответил Велкан, накрывая полуобнажённую сестру одеялом. — Прошу прощения. Господин, — опустил голову врач, — я готов поручиться за выздоровление вашей сестры. Восстановить кости несложно — недели через две вы сможете выехать на охоту.        Тело исцеляется быстрее, чем душа. Что такое хворь телесная по сравнению с болью, которая терзает дух человека, наносит глубокие порезы в самые сокровенные, самые незащищённые места?.. Ибо нет палача более жестокого, чем совесть.       Много дней Анне пришлось провести в постели. Её нога была зафиксирована в лубках — тонких деревянных дощечках — и перемотана накрахмаленными бинтами. Кожа под ними ужасно зудела, но девушка стойко переносила все неудобства, храня упрямое молчание, хотя сломанные кости и болели по ночам, мешая спать. Всё это время возле неё был брат. Как и она у его постели, молодой человек кормил её, взбивал подушки, поправлял одеяло. Читал книги и открывал окна, чтобы сестра слушала птиц. Но девушка оставалась глуха к радостям жизни, которая переливалась всеми цветами весны за пределами этой комнаты.       Угрызения совести за ту страшную ночь, за гибель отца, за побег с поля боя не давали Анне покоя ни днём, ни ночью. Девушка вспоминала каждый момент битвы и корила себя за трусость. «Презренная… презренная дочь! Он верил в тебя, он надеялся на тебя, а ты!» — злые слёзы дрожали на ресницах и грубые ругательства слетали с языка. И всякий раз Велкан был рядом: — Ты ни в чём не виновата, Анна. Ни в чём, слышишь меня? — шептал он, целуя запястья и пальцы сестры, прижимаясь к ним. Но девушка лишь горько качала головой и отворачивалась от него.       Так было и этим холодным ветреным утром. Анна лежала на кровати, подтянув к груди ноги, и бездумным взглядом смотрела в стену. Тело её давно излечилось, врач убрал лубки и настаивал на ежедневных прогулках, но девушка оставалась глуха и безразлична к его рекомендациям. Она по-прежнему не вставала с постели, не разговаривала с братом, не выходила из комнаты. Кормили её насильно. За месяц принцесса похудела, осунулась и потухла, словно свеча. Долгий месяц, когда простой народ был предоставлен самому себе: охотники, оставшись без лидера, проводили целые дни в тавернах, и оборотни наводнили леса. После гибели Бориса вся надежда на спасение была переложена на плечи его детей: на обескровленного, трясущегося от каждого движения Велкана и медленно умирающую Анну.       Велкан неровным шагом вышел из комнаты сестры и опёрся рукой о стену, чтобы не упасть. Слабость принцессы передалась и ему: всё меньше и меньше оставалось у него веры в то, что девушка сможет пробудиться от своего оцепенения. — Мой господин, — услышал он скрипучий голос позади себя и обернулся. Перед ним в чёрном цилиндре и старинном наряде стоял гробовщик — беловолосый мужчина, занимающийся самой пугающей в мире работой. В городе его боялись за одну весьма странную привычку: меру для гробов он брал с ещё живых людей. — Что вам нужно здесь? — спросил побледневший Велкан, машинально преграждая путь в спальню Анны. Его движение вызвало кривую улыбку на бледных губах гробовщика. — Не пугайтесь, я не по её душу пришёл. У меня дело к вам. — Не знаю, что привело вас в этот дом и как вы сюда проникли, но раз пришли, то говорите уже, — устало сказал Велкан. — Я никогда не общался с благородными особами, вроде вас, поэтому прошу простить меня за прямоту, — начал мужчина, слегка склонив голову и опираясь рукой на свою трость, украшенную головой чёрного пуделя. — Я глубоко скорблю о вашей утрате, но пока вы здесь прячетесь, вокруг города рыщут оборотни! Сначала они убивали скот и разоряли хлева, но теперь эти твари осмелели настолько, что нападают днём и утаскивают в лес детей! Я приготовил уже пять гробов, но вряд ли что-то удастся собрать! — Мне никто не говорил об этом… — еле слышно проговорил Валериус, чувствуя тяжесть в ногах и опуская голову. — И не скажет, мой господин. Мы несколько раз приходили к вам за помощью, но ваши верные слуги не пускали нас даже за ворота! — Мы? Кто это «мы»? — поднял голову Велкан. — Жители города, — гордо сказал гробовщик. — Раз наши господа не могут защитить нас, мы сами это сделаем.       Кровь прилила к лицу Валериуса. Глубоко в сердце заклокотала ярость. Как можно было забыть?! Как можно было поставить личные страдания выше боли и страха, что терзают людей?! Он распрямился, повёл плечами, разминая мышцы и холодно ответил: — У вас нет господ. Есть свет и тьма, которую нужно уничтожить! Вы возглавили горожан — это прекрасно. Пусть все, кто может держать в руках оружие, придут сегодня сюда — ворота будут открыты. Теперь наш черёд охотиться!       Гробовщик склонился в элегантном поклоне придворного щёголя: — Будет исполнено, мой господин.       Всё время разговора с обратной стороны двери стояла растрёпанная бледная девушка и жадно ловила каждое слово. Когда шаги мужчин затихли в коридоре, она подошла к ростовому зеркалу и внимательно посмотрела на своё вытянувшееся, заострившееся лицо. Потянулась за гребнем и несколько раз провела по спутанным кудрям. Потом, вдруг разозлившись, сбросила с себя ночную сорочку и достала из старинного резного сундука охотничий костюм.       Анна почти бежала по переулкам города, избегая оживлённых улиц. Ветер нещадно стегал её по лицу, выбивал из глаз едкие, колючие слёзы. Но девушка упорно шла вперёд к кованому забору, огораживающему городское кладбище. Сколько лет она не была здесь? Пять? Или, быть может, шесть? Принцесса не могла дать ответ на этот вопрос. Только небольшой серый камень, потрескавшийся от безжалостных рук времени, она узнала без труда.       Анна упала на колени перед ним прямо на холодную землю, протянула руку и дотронулась до шершавой поверхности надгробия. — Я отомщу. Прости, что медлила, — тихо прошептала она и, услышав чьи-то шаги, бросилась назад.       Гробовщик, насвистывая какую-то песенку, шёл копать могилы. Сегодня на охоту выйдет много людей, а значит потребуется много могил.       Тихо перешёптывалась свежая весенняя листва в сумраке тёмного вечера. Ни одной звезды не вышло на небосклон, и люди зажгли фонари. Влад шёл по лесу, прислушиваясь к звукам приближающейся охоты. Он ясно слышал грозное рычание оборотней и крики охотников: от жуткого предсмертного воя до радостного клича. Повсюду жгли костры, где-то трещали сработавшие капканы. Этот месяц был затишьем перед бурей, словно люди копили в себе гнев и ненависть, чтобы выплеснуть их сегодня. Совсем рядом завыл волк, моля хозяина о помощи. Влад остановился в тени перед ярко освещённой поляной и взглянул на поверженное чудовище. Растянутый в путах, с разинутой пастью и бешеным взглядом жёлтых глаз оборотень скалился, силился дотянуться хотя бы до одного человека, чтобы погибнуть не напрасно. В нём много ярости, много жестокости. Но не больше, чем в юном охотнике, почти мальчишке, который целится сейчас прямо в пасть волку. Что его так привлекает в убийстве? Желание показать себя, выделиться или успокоить монстра внутри, требующего крови и насилия? Кем вырастет этот ребёнок, если уже сейчас ему нравится убивать? — Не двигайся, нечисть! — Дракула улыбнулся, услышав знакомый голос. — Сколько чести, принцесса, — насмешливо ответил он. — Значит, сама Анна Валериус убьёт меня сегодня? — Замолчи. И медленно повернись, — прошипела девушка, не спуская взведённого арбалета. — Зачем? Желаешь лицезреть ужас на моём лице? — Да. Хочу видеть твои глаза перед смертью. — Неужели у нас есть личные счёты, принцесса? Не припомню, чтобы мы встречались с тобой один на один. Или ты хочешь отомстить мне за смерть твоей милой сестры?       Анна зарычала и спустила курок. Серебряная стрела вонзилась между лопаток вампира и вышла из его груди. Дракула покачнулся, но не упал. Рассмеялся. Холодный пот выступил на висках девушки. — Моя очаровательная Анна, — Владислав повернулся к ней и выдернул стрелу из своего тела. — Открою маленький секрет… — отточенный взгляд охотницы не уловил одного быстрого движения, которое совершил вампир по направлению к ней, но фразу он закончил шёпотом, обжигая ледяным огнём кожу на её щеке, придавливая её тело своим к мягкой траве: — ...этого, увы, недостаточно.       Девушка дёрнулась в жалкой попытке вырваться. Граф лишь издевательски улыбнулся, сжимая её запястья, заводя их ей за голову и вдыхая запах девичьей кожи. — Ты не представляешь, Анна, какой соблазн видеть тебя такой, чувствовать твой запах, прикасаться к тебе. Мы ведь так близки друг другу. Ты никогда не задумывалась об этом, но всегда чувствовала нашу связь. Не правда ли?.. — клыки тронули мягкую кожу на щеке, царапнули её, и вампир поймал губами крохотную каплю крови. Анна замерла от неожиданности, перестала извиваться. А граф продолжал, не отнимая губ от её щеки: — О, забудь всё, что ты знаешь обо мне — реальность намного страшнее ваших сказок. Но я не трону тебя, — мужчина вдруг отпустил принцессу и поднялся, свысока глядя на неё, говоря спокойным и твёрдым голосом. — Сегодня я побеспокоил память Элизабет. Ты единственная из ныне живущих знаешь, что воспоминания о ней дороги мне. Но сейчас не будем бередить старые раны. Ещё придёт время для долгого разговора, а пока найди другой повод для ненависти. Доброй охоты.       Вампир поклонился и исчез во тьме. На мгновение Анна откинулась на траву и закрыла лицо руками, призывая высшие силы к себе на помощь. Ночной воздух прорезал звук охотничьего рога. Девушка услышала голос брата и бросилась к нему.