Несколько дней после жутких событий в комнате дочери Борис ходил отрешённый, задумчивый. Глаза его были пусты, будто разум покинул мужчину. Говорил он приглушённо и очень часто бросал странные взгляды на Элизабет. Валериус понимал, что что-то забыл, но как ни пытался, никак не мог вспомнить, что именно. И когда он смотрел на дочь, необъяснимый ужас охватывал его грузное тело: потели ладони, тряслись колени, а сердце сдавливали железные тиски. Поэтому Борис старался как можно скорее отвести взгляд и изгнать из себя чувство, связанное с девушкой и её комнатой, куда он вообще с недавних пор не мог заходить — жестокие судороги начинали сводить тело.
Элизабет не обращала на отца никакого внимания. Гораздо важнее для неё сейчас было состояние матери и разлука с младшим братом. Когда девушка узнала, что Велкана оставили в монастыре на попечение монахов — там его должны были обучить искусству боя и латыни — и что это муштрование продлится до его совершеннолетняя, Элизабет долго молчала, а потом разрыдалась. Она с горечью оттолкнула руки матери, не позволила себя утешить. Девушка выбежала из дома, вскочила на своего коня и скрылась в лесу. Она спешила в единственное место, где могла быть сама собой — в родовой замок Валериусов. Элизабет искренне надеялась встретиться там с Владом и одновременно боялась этого. Необъяснимые чувства стесняли грудь девушки: она хотела его видеть, чувствовать его прикосновения, слышать голос. Но также она не могла избавиться от навязчивого чувства тревоги. Ей казалось, что от графа волнами исходят опасность и холод, которые невидимыми щупальцами проникают в сознание и приковывают её к вампиру.
Но опасения Элизабет оказались напрасными: ни в замке, ни в последующие три дня они так и не встретились. Постепенно боль от разлуки с Велканом притупилась. Элизабет все время, словно мантру, твердила про себя: «Я всегда знала, что нам придётся расстаться. Брат не всегда же будет маленьким мальчиком с деревянным мечом за поясом. В конце концов он — Дракон!» Мать обещала, что Велкан вернётся домой на несколько недель, когда родится ребёнок, то есть в конце зимы.
После долгого путешествия и изматывающих молитв, которые очень часто длились часами, Марина выглядела не просто плохо — она еле-еле могла связно говорить и самостоятельно передвигаться. Летняя жара спадала, но появились мухи, злые и ожесточённые вестницы осени. Казалось, матери должно было полегчать, но всё стало ещё хуже — женщина кашляла кровью, а из её груди вырывались надрывные хрипы, когда она ложилась спать. Дочь испытывала к ней жалость, какую испытывают к больным людям здоровые, и ничего больше. Элизабет ей уже не доверяла: мать позволила Борису издеваться над собой и дочерью, отдала в его руки сына. В девушке выросло что-то жестокое и неуступчивое, и оно заставляло ненавидеть женщину за её слабость, безволие. И себя за такое отношение к родительнице. Марина больше не жила, а лишь существовала, оставаясь наедине со своими болями и слабым ребёнком в чреве.
К огромной радости Элизабет, Фридерик, капитан отцовских охотников на нечисть, не вернулся вместе со всеми — он остался устраивать Велкана в монастыре. Этот мужлан, отчаянно строивший из себя дворянина, вызывал в девушке тихое бешенство. Лысый, высокий и широкоплечий, со светлыми глазами и редкой пшеничной бородой, он был самым ярым сторонником Бориса. Единственное, что было в нем по-настоящему привлекательным — это голос: твёрдый, властный, с характерной грудной хрипотцой. И говорил он хорошо поставленной речью. Этот человек завоёвывал симпатию окружающих не лицом, а словом. Несомненно, любая другая девушка с радостью отдалась бы ему, услышав несколько изысканных комплиментов, украденных ним из французских или итальянских романов. Но не Элизабет. Всякий раз, когда она встречалась с мужчиной в коридорах дома, её охватывали страх и омерзение — столько откровенной похоти и жестокого желания было в его взгляде. А однажды он, изрядно выпивший, зажал её в коридоре прямо возле комнаты Велкана. Капитан что-то шептал ей на ухо, пока его руки жадно и неистово мяли её тело. Элизабет еле вырвалась тогда, но синяки на талии и бёдрах не сходили ещё долго. Она хотела рассказать всё Борису, но вовремя вспомнила, что отец точно такой же, как и Фридерик. И неизвестно, чем для неё вообще обернется жалоба на верного друга Валериуса.
Фридерик явился почти через две недели после возвращения родителей. Тогда разыгралась сильная гроза, а он был весь сухой и совершенно не замёрзший, будто провёл эту ночь не под проливным дождём, а у горячего камина. Он отчитался перед Борисом относительно Велкана, оставшегося в руках монахов, а после ужина смиренно постучал в комнату Элизабет. Сказать, что девушка была удивлена, это ничего не сказать.
— Прошу прощения, юная госпожа, но я должен передать вам письмо, — тихо сказал он и, склонив голову набок, протянул конверт из дорогой гладкой бумаги.
— От кого?
— Возьмите, прошу вас. Я не могу говорить с вами слишком долго, — нетерпеливо бросил он, вручая ей послание. Капитан был сам не свой, его била крупная дрожь, а зубы выстукивали дробь.
Элизабет приняла конверт и вернулась в комнату. Тонким ножом разрезала его и прикоснулась к гладкой прохладной бумаге. От неё исходил аромат вина и изысканного парфюма — эти запахи были хорошо знакомы девушке. Пробежав глазами несколько строчек, она радостно засмеялась и упала на кровать, прижимая письмо к груди. Потом уселась перед камином, жадно вчитываясь в каждое слово — слишком долго она не встречалась с графом и теперь цеплялась за весточку от него, как утопающий за брошенную верёвку. Дракула вызывал в ней болезненное желание видеть его, но в то же время в сердце Элизабет поселилось ощущение страха. Девушка опасалась своих же чувств к вампиру. Дочитав, она несколько секунд думала как поступить с этим нечаянным доказательством их связи. Не только красивые слова о тоске излагал Владислав, но и упоминал о Фридерике, как о своём новом прислужнике, который будет защищать девушку от всего, что может ей угрожать в отчем доме.
Огонь жадно пожрал бумагу за мгновение до того, как слуга постучал в комнату и передал ей волю отца спуститься к нему в зал.
***
Борис сидел во главе стола, подперев голову рукой. На удивление, он был почти трезв. Фридерик, устроившись в кресле у стены, дремал.
— На нашу семью, дочь, возложена древняя и святая обязанность — избавить этот мир от проклятого порождения Ада, — начал Валериус, буравя девушку взглядом. — Все мужчины во всех поколениях несут на себе ответственность за её исполнение. Но наш враг оказался слишком силён и жесток, и вот уже почти полвека мы гибнем по воле Дракулы и его приспешников… — Борис налил себе эля и залпом осушил кубок. — Пока твой брат проходит обучение, ты должна будешь просить помощи у Валерия Старшего, нашего предка. Ты — моя дочь, моя кровь. Раньше это делала твоя мать, но теперь… Завтра на закате ты возьмёшь ладан и святой огонь из нашей церкви и пойдёшь в склеп Драконов. Зажжёшь огни в катакомбах, чтобы развеять тьму, окропишь гробы освящённой водой, чтобы нечисть не могла осквернить их, и проведёшь ночь в мольбах к предкам. На рассвете мы придём за тобой.
Его голос звучал безапелляционно. Это была не просьба отца к дочери, это был приказ. И плевать, что ночью на кладбище приходят некроманты и устраивают свои шабаши ведьмы. Что оборотни рыскают по нему в поисках добычи. Неважно, что на семнадцатилетнюю девушку могут напасть мародёры. Главное — чтобы невинная душа пришла к останкам предков, очистившись страхом и ужасом…
***
Элизабет стояла на границе кладбища и нервно мяла в руках ткань белоснежного платья. За её спиной на коне сидел отец и подгонял её словами. Он был недоволен медлительностью девушки. Элизабет прерывисто вздохнула и сделала шаг в сумерки.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом и по небу разлились сизоватые разводы. Негромко переговаривались старые, замшелые деревья. Скрипели под ногами ветки. Где-то надрывно кричала ночная птица, слышался шёпот сумасшедших колдунов, собравшихся для своих кровавых обрядов. Почему они не нападают? Отчего выжидают? Страх липким и мерзким чувством разливался в теле и сковывал сознание. Ноги сами несли её к огромному старому склепу — громадной постройке под мёртвыми ивами, украшенной каменными драконами и скрещенными мечами. Рядом с ним, словно вечные стражи, стояли покосившиеся от времени и непогоды кресты и статуи, венчавшие собой пустые могилы, приманку для мародёров. Вход же в сами катакомбы находился в стене и открывался лёгким нажатием на драконью морду на рельефе. Девушка собралась с силами и толкнула дверь, жалобно скрипнувшую заржавевшими петлями.
Внутри стоял пыльный дух старости и сырости. Элизабет осторожно спускалась по крутым ступеням. Периодически она останавливалась, чтобы наполнить пустой факел маслом и зажечь его. Лестница заканчивалась низким порогом в высокий зал с тремя огромными мраморными саркофагами, в которых находились богато украшенные гробы: Валерия Старшего, его жены и сына. Ещё один саркофаг был разбит на крупные куски. «Интересно, кому он предназначался?» — устало подумала Элизабет, разгоняя мрак святым огнём.
— Мне, милая Элизабет, мне, — услышала она до дрожи знакомый голос за спиной. Холодные руки легли на её плечи и девушка закрыла глаза, медленно поворачиваясь к вампиру.
