Еternity is in your hands

      Всё произошедшее ночью казалось сном, тяжёлым и очень страшным. Наверное, Элизабет так и решила бы, если бы не ноющие ноги и исцарапанные лицо и тело. Она проснулась незадолго до рассвета на мягкой траве, укрытая плотным чёрным плащом, который всё ещё хранил аромат изысканного парфюма, вина и чего-то ещё, терпкого, но едва уловимого. Девушка встала и ткань тёмным туманом упала к её ногам — по плечам, шее, рукам сразу побежали мурашки. Элизабет подняла плащ, накидывая его на плечи, и снова мысленно поблагодарила графа.       Порванное кое-где платье, синяки и царапины, внезапное исчезновение, чужой мужской плащ… Да, объяснять придётся многое. Хорошо ещё, что отец вчера напился и проспит теперь до полудня. А мама… Элизабет вошла в особняк через кухню. Умиротворённая и сонная тишина окутывала коридоры и комнаты. Даже слуг не было видно. На цыпочках девушка поднялась к себе, сбросила платье, заперла дверь. Она потом придумает, что сказать маме. Элизабет растопила камин и укуталась в плащ вампира, затем легла на кровать и глубоко вздохнула. На небе медленно гасли звёзды, розовел восток. Сегодня ночью на неё напали и хотели убить вампиры, но и спас её тоже вампир. И не просто вампир, а сам Влад Дракула. Он намного сильнее и могущественнее, чем его невесты, но почему-то именно он решил сохранить ей жизнь. Согласно словам отца и горожан граф — жестокий, бездушный и беспринципный зверь, убивающий без разбора. Проклятие её семьи. Мертвец, не принятый Богом. Элизабет рано научилась разбираться в людях: по глазам, по манере говорить. С ней вчера Влад не был жесток, не был холоден… И это пугало. Зачем бессмертному вампиру спасать дочь из рода, который вот уже триста лет ведёт с ним непримиримую войну?       Эти мысли постепенно убаюкали девушку. Сон был глубоким, исцеляющим — он лечил израненную страхом душу. — Простите меня, Элизабет… — прошептал Владислав, осторожно меняя свой плащ на пуховое одеяло. — Но у вашей семьи могут возникнуть вопросы. А мы ведь этого не хотим, верно?       Он взял её лицо в свои руки, пригладил светлые шелковистые пряди. Осторожно приподнял за шею и застегнул на ней тонкую цепочку с красивым рубином в золотой оправе. Было в этой девушке нечто притягательное, светлое. Она возрождала давно забытые чувства, к ней хотелось прикасаться, с ней хотелось говорить. Элизабет была так сильно не похожа на Валериусов. Мужчина сел на край кровати, проводя рукой по хрупкому телу, спрятанному одеялом. Девушка во сне потянулась, как кошка, и чему-то улыбнулась. Тонкий солнечный лучик скользнул по её лицу и окончательно разбудил Элизабет. Она приоткрыла глаза, невидящим взором окидывая комнату и прогоняя остатки сна. Владислав ухмыльнулся, когда девушка наконец-то обратила на него внимание; вскрикнула и отпрянула, подтягивая к себе колени и обхватывая их руками, натягивая одеяло до подбородка.       Мужчина не сдержался и рассмеялся, но в этот момент за дверью послышались шаги и голоса. Владислав внимательно посмотрел в глаза Элизабет, приложил палец к губам и встал с кровати. Бесшумно отступив к окну, Дракула скрылся за тяжёлыми шторами.       В двери повернулся ключ, и она со скрипом открылась.       Элизабет окончательно проснулась, попросила горячего супа и нагреть воду, чтобы можно было ополоснуться. Долгий и спокойный отдых превратил и ночь, и утро в смутный, расплывчатый сон. Матери она сказала, что гуляла в заброшенной деревне, устала, прилегла в чьём-то доме и там уснула. На рассвете её разбудило солнце и она пошла домой, упрекая себя за беспечность и волнение, что, несомненно, вызвало её внезапное исчезновение. А поцарапалась она, когда возвращалась в город в рассветном мареве. Порванное плате Элизабет успела бросить в горящий камин, а медальон спрятала под подушкой.       Марина кивнула, прекрасно видя, что дочь обманывает, но не стала её обличать. Элизабет была её первым и единственным ребёнком — Велкана у неё забрали Борис со своими охотниками, как только мальчик встал на ноги. Поэтому всю свою нерастраченную нежность она отдавала дочери. Любила, потакала прихотям, защищала от отца. — Как же ты так, моя маленькая?.. — причитала мать, осторожно поливая распущенные волосы дочери тёплой водой. Тяжёлые от влаги они блестели в тёплом свете свечей расплавленным золотом. Когда она вошла в комнату, ещё утром, и увидела перепуганную, трясущуюся Элизабет с исцарапанными лицом, плечами и руками, Марина не стала её допрашивать или наказывать. Женщина слабым голосом приказала служанке напоить дочь тёплым молоком, зажечь пряные травы и уложила Элизабет в постель. Она просидела с ней до полудня, поглаживая мягкие пряди волос и тихо напевая песню. Для неё не важно было, где провела эту ночь дочка. Намного важнее было, что она вернулась, живая и здоровая. Когда выспится и успокоится, тогда и расскажет всё, что сочтёт нужным.       Лето было в самом разгаре — мухи, палящее солнце, пыль, а Марина тяжело переносила жару. Особенно сейчас, когда снова почувствовала в себе ребёнка. Старый, глухой лекарь Лукерий настаивал на прерывании беременности, даже пытался подлить ей в напитки настой полыни и белладонны, называемый в народе «горьким молоком». Но Марина не хотела терять младенца, она и так убила двоих, когда забеременела почти сразу после рождения Велкана и прошлой зимой, когда её сразила «огненная лихорадка». Женщина ненавидела себя и корила. Муж приходил к ней всегда пьяным, жестоко брал её, не лаская, не оглядываясь на состояние жены или её желания. А ведь когда-то она его любила, очень любила. Теперь же ребёнок нужен был ей как воздух, как свет, как искупление за смерть двух нерождённых младенцев.       Искупавшись, девушка отвела мать в её спальню, помогла раздеться, уложила на кровать и взяла на себя роль сиделки — пела колыбельную, читала приключенческий роман какого-то французского писателя. Она ясно видела, что Марина плохо себя чувствует, и догадывалась о причине. Мать тошнило, она несколько раз за вечер прочищала желудок. У неё дрожали руки и срывался голос. Элизабет гладила её руки, целовала их. Женщина притянула дочку, прикоснулась сухими губами к её лбу и закрыла глаза, медленно проваливаясь в тяжёлый сон. Осторожно прикрыв за собой дверь, Элизабет хотела пойти к себе, но столкнулась в коридоре с Борисом. Он шёл, шатаясь из стороны в сторону, глядел на неё мутными, посоловевшими глазами. Девушка остановила его тихим, но твёрдым голосом: — Мама уже спит. Она больна. Не тревожь её, отец.       Пьяный мужчина, слишком толстый и грузный для своих тридцати семи лет, медленно развернулся к ней и посмотрел так, будто видел впервые в жизни, а потом спросил: — Где ты… была сегодня ночью? — В саду спала. Там прохладней.       Вряд ли он понял ответ. Борис кивнул и направился в свою комнату по другому коридору. Элизабет выдохнула и вдруг почувствовала прикосновение к своей руке. Велкан, худенький мальчик семи лет с огромными зелёными глазами, не мигая глядел на неё, вытирая слёзы: — Я боялся, что ты… тебя… — он уткнулся лицом в её бок и разрыдался. Девушка опустилась на колени, обняла его. — Тише, не плачь. Отец может услышать. Не плачь, братик, — она гладила его по спине, слегка раскачиваясь с ним из стороны в сторону, будто баюкая. — Со мной всё в порядке, не плачь… Послушай, — Элизабет немного отстранилась, — я завтра возьму меч и пойду в старые руины. Хочешь со мной?       Глаза мальчика загорелись: это была их маленькая тайна — играть в рыцарей в старом полуразрушенном замке. Сестра учила его владеть мечом, стрелять из лука, выпускала своего ручного сокола. Она придумывала сказки, рассказывала легенды. Порой они могли проводить там целый день, когда отцу было не до воспитания молодого Дракона.       Велкан кивнул, поцеловал сестру в щёку и убежал к себе. А Элизабет села на каменный подоконник, поднимая глаза к небу, к звёздам, улыбаясь полной луне. Память тут же перенесла её в прошлую ночь, когда она шла рука об руку с самым заклятым врагом её семьи. С вампиром, который спас ей жизнь. Девушка всё ещё чувствовала вокруг себя аромат вина, парфюма и чего-то ещё, терпкого, но едва уловимого…