Фиалка

      Буцума почуял.       Зуд под кожей, под мышцами и связками, в костях — желание боя. Пот по спине кипит и испаряется, а корень языка подпирает предвкушение. Алчущая, злая лихорадка дыбит инстинкты. От неё не избавиться, не пустив кровь.       Час полуночи скрыл шаги. Месяц проводил к реке. Деревья скрыли силуэт. Буцума растворился среди кустов в холодном ожидании, на острие слуха и чутком восприятии. Обманчивая тишина затаилась в траве, глядит из густых ветвей глазами ночных птиц.       Свист сюрикенов справа. Три очерёдно воткнулись в ствол рядом с виском. Буцума не шелохнулся. Глазами прощупал кусты.       И вдруг поймал себя в моменте, когда искрами над головой рассыпается металл о металл.       Таджима отскочил, остановился в двадцати шагах. Похрустел шеей, потряс руками, разминаясь. Давненько они без спаррингов.       — Принцессу Сенджу выпустили из селения?       Буцума пропустил мимо ушей скабрезности. Дёрн вылетел из-под стопы, лезвие свистнуло снизу вверх над носом Учихи. Раз, другой. Третьим он с маху ударил рукоятью в лицо. Голова Учихи отдёрнулась, царапина рассекла бровь и лоб по касательной. Учиха перехватил локоть, ушёл под мышку и пробил локтем в печень. Буцума успел отвести корпус чуть назад. Удар смазался, хоть и промял душевно. Другой рукой Буцума ухватил его за волосы, но пальцы скользнули по затылку, там, где раньше был хвост. Ругань непроизвольно полилась в ночь.       Взмах катаной назад, просто на удачу, рассёк воздух. Таджима ехидно усмехнулся и провалился в темноту.       Катана глухо клацнула о ножны.       Лес притворился спящим. Шум крон в небе застыл и прислушался — в немоте слишком знакома ползущая по шейным позвонкам гадюка плетущегося гендзюцу. Перед глазами стремительно развернулись томое, и Буцума инстинктивно отдёрнулся.       Впрочем.       Добро пожаловать, Учиха, мать твою, Таджима! — на миг в блеснувшем удивлением шарингане, он рассмотрел свою довольную ухмылку.       Таджима от неожиданности хапнул воздуха. Мешковато попятился назад, с придыхом хлопнулся спиной о дерево. Пару минут, сгорбившись, он выдыхал мелкими порциями, затем медленно накрыл нос и помассировал переносицу. Густая капля сползла по губе на подбородок. Буцума ничего не сделал, лишь со злорадным удовлетворением насладился глухим ударом бритого затылка о ствол.       — К-ку-с-с-со…       Ох, как приятно ругательство поверженного Учихи целует слух — Буцума даже хохотнул в голос.       Сюрпри-и-из!       Шаринган ему не страшен, но считать информацию Таджима сумеет, а потому несколько дней к ряду Онрё-сан с менталистом из клана Курама изобретали защитную печать от Шитуризенчи — этакие ментальные молот и наковальню, чтобы непрошенный гость вспомнил: не стоит лезть в чужую бошку, не протоптав дорожку. Ловушка одноразовая, второй раз не сунется. Не дурак же. Таджима разделался бы с ней в лёгкую, как чайку попил, но нужен обездвиженный Буцума и пара часов свободного времени, которое, само собой, никто ему не предоставит. Тем не менее, результат превосходный — каждая затраченная монета окупилась кровавой соплёй. На беду, Буцума знает о стычке в Молнии с императорским мастером Кунг Ци, после которой Таджима возымел стойкую аллергию к райтону. Случилось оказия в день его семнадцатой весны, жаль Буцумы не было рядом, чтобы позлорадствовать — с днём рождения, Учиха.       — Я не заплатил. Так что не планирую лишиться рассудка.       — Кур-рама… — грубовато, должно быть разряд райтона в лоб ему не понравился.       Наблюдая за приятной глазу капелью из учиховского носа, Буцума приложил ладонь к груди и театрально поклонился.       — И тебе здравствуй.       Таджима бросил злой взгляд, смачно высморкался и утёр рукавом кровь.       Поболтаем?       Ну, давай поболтаем — перекинулись они взглядами.       В подлесок нырнули молча. Наперегонки ушли ближе к верховью, куда много лет не возвращались, и где много лет остаётся навес.       Дожди и зимы сделали их общий уродливый обрубок детства заброшенным — дружбы между Учиха и Сенджу не существует. Ветошь на входе изорвалась, колтуны и трава нависли на нити. Ветки, грязь, паутина с мелким гнусом, сухой паук в углу. От времени стёрлись надписи на деревянной дощечке, которую вытёсывали вдвоём: счёт так же — пять на пять, победителя нет. Краска полиняла, стекла серыми разводами, листы пергамента истлели. Буцума угрюмо оглядел беспорядок. На полу перевёрнутый сова-зен. Рядом засохшие бугры — раньше они были самодельными гуйноми из глины у пещер. Глина размокла и превратилась в грязь, а воспоминания остались. Они потягивали речную воду, приправленную песком, солью и частичками ила из этих «гуйноми» — мнили себя аристократами, попивающими настоящее виноградное вино из Лаванды. В закусках водилась пойманная здесь же и пожаренная катоном рыбёшка, но они — были детьми.       Загремели склянки на кривой полке, Таджима смахнул истлевшие листья, начал перебирать бамбуковые коробочки.       Он ищет тот огарок. Свеча из настоящего воска, спёртая в зажиточном аристократическом доме. В ту ночь они едва не попались страже, а злость до сих пор подкидывает нутро — возжа из-под какой жопы попала ему тогда под хвост! Нужна свеча, хоть убейся. Буцума истёр словарный запас, отговаривая — вечером оба сидели в засаде под забором. Руки так и зачесались хлопнуть подзатыльник по лысине. Очевидно, огарок Таджима скрупулёзно здесь хранил. На всякий случай, и случай представился.       Сова-зен проворно перевернулся, поддетый носком варадзи. Ногтем он ковырнул фитиль, и по глазам ударило резью вспыхнувшего в кромешной темноте пламени.       Лезвие катаны мгновенно придавило руку Учихи к стене. Кожа вскрылась тонкой раной, кровь лениво стекла к большому пальцу. Он замер — лишиться половины кисти, думается, ему не охото. Из-под чёлки показался опасно-лисий взгляд.       — Темно ведь.       — Думаешь, я не знаю, что ты делаешь?       — Хорошая память, Босеки.       С плохой памятью шиноби долго не живут.       Вскоре Буцума понял, на кой сдалась ему свеча. Чуть позже узнал, что в то время шарингана у Таджимы не было, но было желание незаметно владеть чужим рассудком. Он изощрился зажигая свечу, зажигать гендзюцу. Элементарный гипноз — одна вспышка, и сознание словлено.       — Не зови меня так. Хочешь ответов — придётся или верить на слово, или идти на хер.       — Захотел информации бесплатно?       — Ты же захотел.       Глаза его усмехнулись. Таджима демонстративно погасил меж пальцами огонь, плечом подпёр ствол дерева, служащий балкой и свободной рукой подал знак, что готов к диалогу.       — Ивоками, — не откладывая, начал Буцума. — Знаешь о них?       Учиха измерил его метр восемьдесят скептичным взглядом, невнятно дёрнул плечом и вопросительно развёл ладони. Челюсти Буцумы зло заскрипели — сучара, в открытую насмехается над его благородным неведеньем. Правда Таджима путает неведенье с тупостью и не стесняется говорить вслух. А ведь прабабка лупила указкой, если внук засыпал за чтением. Практика показывает — метод успеха не достиг. Читать с интересом, ради знаний и читать ради навыка — понятия разнополярные.       — История кланов Огня. Первый свиток после полигона.       — Чит-тал…       — Тебе что, процитировать?       — Они были здесь.       Бровь Учихи подпёрла низкий потолок — шикарный навык, не меньше чем кеккей генкай. У Буцумы так не выходит.       — Здесь?       — Прямо в селении, — с досадой констатировал Буцума.       — Трупов много?       — Хватает.       Учиха призадумался, найдя в пыли под ногами нечто интересное.       — Что ты хочешь знать?       — В идеале? — уточнил Буцума и скопировал позу Учихи. — Их планы с Инузука. Мои старейшины визжат, как та свинья в заборе…       Таджима прыснул коротким смехом. Обоим сразу вспомнилось — жирная хрюшка, не рассчитавшая габариты щели с собственной тушей, жжение от щетины на ляжках и первые попытки не катонщика в катон.       — Визжала она что надо.       — Да уж, — усмехнулся Буцума.       После вспыхнул хлев. Случайно, конечно, но скотник блажил не тише свиней.       — Ивоками — лесной клан, родичи Инузука, — Таджима пожал плечами. — Обитают где-то на севере Молнии, точнее не скажу. Думаю, их приход — волчья свадьба, обмениваются породами.       — Союз?       — По родству.       — У-гу-у, — протянул Буцума, ковырнул носком камешек. Старейшины-то должны об этом знать. Тогда к чему Арайгума устроил спектакль?       Но Таджима не Таджима, если Буцума рядом не напрягся.       — Но… — Таджима поймал взгляд. — Ивоками в Огонь не приходят. Даймё не одобрят визита — они об этом знают.       — Хочешь сказать, Инузука укрепляют позиции? Диверсия?       В тишине неспящей ночи они молча обменялись взглядами. Догадками.       Сверчки в подлеске на соседнем берегу устроили соревнования по громкости. К ним присоединились лягушки и счастливые поужинать цапли. Издали послышался вой, в ответ из деревни Хару-но залаяли собаки.       Инузука почуяли отсутствие руки на глотке, перестали оглядываться, на Учих нападают, но насколько же оборзели, что не боятся даймё. Огонь с Молнией не в ладах, любая нечаянность ставит страны перед конфликтом, а намерение — перед войной, погибать в которой прежде всего шиноби. Если Сенджу не удавят зародыши, биться им всем за чужие интересы и наглую спесь. Бойню нужно остановить на берегах Нака-но-кавы в пределах клановых угодий. А Учихи найдут способ помочь нахлопать шерстяные морды.       Таджима утвердительно покачал головой.       Буцума нехотя согласился.       А после он рассказал о Древе, о Тени, о Каримате. Таджима вычерпывал каждую деталь. Обстоятельно, в подробностях. Буцума не хитрил. В конце концов, он знал, что перо задаток будущей информации. Помощь неоценима, а сказать спасибо иначе — не позволят. Может и впрямь, однажды, Зенчи возьмёт Духа за яйца.       Возвращение в селение без внимания не осталось. Бусина на козлиной бородке заговорщически подмигнула, а хитрый взгляд обогнул кусты гортензий и стрельнул в тясицу, где расположилась званая гостья — Онрё-сан одобряет любовный настрой. Знал бы сенсей с какой «девицей» и где на самом деле тусил глава клана, повторно обложил бы старыми задами.       Буцума тоскливо оглядел светлеющий горизонт. В том тясицу ждёт шикарная женщина, готовая к любым горячим затеям. Умелая, покладистая, как в лучших заведениях столицы. У неё плотная грудь и сильные бедра, способные выбить из головы мысли. Таких ему подбирали в юности. Он не сможет игнорировать её постоянно, как и своё здоровье. Тело требует ласки, и радо бы поддаться искушению, расстаться с проблемами на короткий миг, расслабиться в женских объятиях, но расслабиться не светит — старейшины ждут наследника, и она будет всеми силами стараться забеременеть. Только вот незадача — наследника Буцума согласен зачать только на супружеском ложе. Поэтому он исполнил камень-лицо и поинтересовался о самочувствии его госпожи. Ничего определённого и не думал услышать — Суйрен плоха, питать иллюзии нет смысла. Гораздо больше озадачил ждущий в рабочей комнате помощник Сои. Точнее — помощница.       Светловолосая, веснушчатая куноичи просияла соловьиным взглядом, резво подскочила и с глубоким поклоном протянула Буцуме свиток.       — Ояса-чан прибыла справиться о состоянии милочки, — плоско улыбнулся Онрё-сан. — Заодно доложить как дела при дворе.       — И как?       — Соя-сама, — бойко вмешалась Ояса, подавшись вперёд. — Охраняет Хьюга-сама круг-ло-су-то-чно! Они вместе сидят в камере!       И резко замолчала, хлопая огромными голубыми глазами, словно информация в ней закончилась.       Буцума немножко опешил.       — А Хьюга молчит?       — Как фуга!       Брови поехали к переносице, хоть Буцума усиленно им запрещал.       — Э-эйэ-оо-ой-ии, — затушевалась Ояса, — я имела в виду, не фугу, конечно, а рыба! Просто у некоторых рыб такой большой рот, что можно подумать, будто они этим ртом могут тако-ого наговорить, ха-ха. Я сказала фугу, потому что у неё крошечный ротик. Видели, вот такой! — она пальцами показала размер. — Как таким ртом можно что-то рассказать. Но рыбы ведь вообще не разговаривают, поэтому какая разница фугу Хьюга или нет.       Цветастый наряд на Онрё-сане мелко затрясся от хохота, пока Буцума пытался сохранить ясность рассудка. Ему вдруг почудилось, что свечу Учиха всё-таки зажёг.       — Ояса-чан, — Онрё-сан мягко положил на плечо девушке ладонь. Она резко повернула голову и вперилась в него щенячьим взглядом. — Только нужную информацию. Вдохни…       Ояса со свистом втянула через ноздрю воздух. Задержала дыхание, подчиняясь руке Онрё-сана. Буцума в этот момент очень захотел, чтобы сенсей руку так и оставил.       Буцума проплыл мимо, уселся за рабочий стол.       — Во-от, а теперь выдохни.       — Я просто, ух! Так жарко. И нервы… — она обмахала себя руками.       Повинуясь всё той же руке, Ояса уселась на татами рядом со столом. Онрё-сан опустился следом.       — Да-да, я понимаю. Готова?       — Да! — горящим взглядом Ояса вернулась к главе клана, звучно шлёпнула ладони о колени.       Буцума икнул.       — Соя-сама, — она качнула чёлкой и сделала паузу. — Хотел… допросить Хьюгу-сама… когда он пришёл в себя…       Ояса замерла на несколько ударов сердца, прокатилась взглядом по потолку, и сминая губы, разразилась:       — Э-э-э, он — это Хьюга-сама, не Соя-сама. Хьюга-сама пришёл в себя после ранения, весьма, надо сказать, серьёзного. Акане-сан такая молодец! — она сжала кулаки в поддержку, — а Соя-сама и был в себе, то есть с ним ничего не случалось, вернее, конечно, случалось — все эти битвы, страдания, и, о Ками, смерть уважаемой госпожи Рису — как такое пережить! Так вот! — предотвратила она отвисающую челюсть Буцумы. — Хьюга-сама ни с кем не разговаривает! Даже с Цукидой-сама. И что произошло на острове никто не знает. Но у нас есть полномочия, держать Хьюга-сама под арестом до выяснения. Даймё разрешил! Весь двор ждёт возвращения Белой Госпожи.       — Главное, чтобы дожил.       — Верно-верно! Мы перехватили призыв: Цукида-сама пытался нанять Каримату. Теперь он под тайным надзором.       — У Иэясу душевный раздай, — покачал бородкой Онрё-сан, но не для поддержки Оясы, а для спасения главы. — Шиноби ему не бывать. Да и пленником. Милочка очнётся и, когда мы узнаем правду — его казнят.       — И ещё, Соя-сама просит простить, что не смог навестить Сенджу-годзэн лично, — нежный девичий лоб уткнулся в татами. — Он не в силах покинуть свидетеля!       — Спасибо, Ояса-чан, — похвалил Онрё-сан. — Навести Аканэ, она расскажет о состоянии госпожи.       Ояса порывисто поклонилась и исчезла как истинная куноичи.       — Ояса-чан очень им гордится. Иногда — слишком, — Буцума одарил вниманием, Онрё-сан мягко улыбнулся. — Сои. Рису-сан покинула этот мир, и Ояса, как ты понимаешь, решила взять крепость измором. Но, думаю, ему пойдёт на пользу.       — Да, уж, — Буцума снова уткнулся в свиток.       Онрё-сан в тишине дождался, когда большую часть рутинного донесения Буцума осилит. Непримечательный особенностями отчёт о состоянии Хьюга, с подробностями Акане, формальность быть в курсе событий.       — При дворе поднялся страшный переполох, когда ты вернулся с милочкой. Никто не верил, — Онрё-сан выпятил вареником губу. — Не представляешь как тяжело удавить слухи о всяких там… духах…       Буцума лишь дёрнул бровью — оправдываться не про него. Сенсеи прекрасно понимают как и с кем он искал жену, и даже не удивится, если они знают и о встречи с Учихой в Хароне.       — Даймё пустил пыль в глаза столице, но настойчиво требует наказать виновных. Цукиду, ясное дело, за хвост не взять, Иэясу можно живьём резать — не расколется. Соя испробовал на нём разные приёмы.       — Почему не допросить менталистами?       — Кто ж позволит? Прессовать Хьюга нет причин. Ни доказательств, ни свидетелей, одни эмоции и подозрения, скорее даже — стечение обстоятельств как уверяет уважаемый Цукида-сан. Вот так. Остаётся надежда на совесть Иэясу…       — Или на Суйрен, — закончил мысль Буцума. Следующую он недолго подержал в голове, но всё же озвучил. — Если окажется, что Хъюга не при чём, мы получим конфликт и уроним статус при дворе.       — Что очень дорого нам встанет, — согласно вздохнул Онрё-сан. — Двор — не поле боя, там всё куда серьёзней.       Буцума верит на слово. Онрё-сан занимается делами вместо Суйрен. Отсутствие его в столице чревато последствиями, однако состояние госпожи важнее змеиного кубла придворных интриг.       — Насчёт Кариматы… правда?       — Я спросил бы у тебя то же самое, — Онрё-сан поджал губы и выждал время, которое Буцума решил не тратить на ответ. Тогда он продолжил: — Мы ожидали что-нибудь в этом роде. И теперь точно знаем — Цукиде есть что скрывать. Нам очень нужна милочка.       Повисло ожидающее молчание, какое Буцума с детства переносит с трудом. Ему не задали вопрос, но ждут ответ, и жжённым пятаком свербит висок, куда сенсей устремил выразительный взгляд.       — Ты сказал она плоха.       — Верно — плоха. Но милочка — сенсор. Физически восстановить её гораздо проще, чем — подсознательно.       Буцума отложил свиток на стол и посмотрел на сенсея.       — К чему ты клонишь?       — Порой очень нужен повод вернуться…       Допёк же — подметил До, когда довольный, как натрахавшийся мартовский котяра Онрё выплыл из дома и посадил тощий зад на доски рядом, блаженно, что юродивый, сложил пакостные ручонки в расписные рукава, а вскоре Буцума, задумавшись, уселся рядом с постелью Суйрен.       До смотрит на него, повзрослевшего, на взгляд ставший мужским и жёстким, на то, как неуклюже он кормит с ложки супругу — не приведи Ками кто увидит. Мужчиной вырос нескладный галчонок, тощий, сопливый со слишком длинными руками и ногами. Главой стал, за чьим плечом сотни жизней.       В день, когда погиб Сума, тренировка зашла дальше простого боя — сражались на поражение. Призыв с известием явился в самый разгар.       До тогда ревностно следил за реакцией Буцумы — не дрогнет ли в ударе рука, не споткнется ли о весть, не замостит ли глаза слезами. Не замостили, не дрогнул. Добил последнего, после поклона соперникам и сенсею, отвёл внимание смерти отца.       До небрежно бросил ему полотенце, чтобы утёр с хари кровь, и отдал последний приказ:       — Веди.       Потому что ученик перестал быть мальчиком. Потому что До перестал быть ему сенсеем и встал под его руку подчинённым.       До никогда не пожалел.       В тот день Сенджу Буцума стал главой клана.

***

      Передача дел затянулась до ночи. Компания лёгкого саке и закусок скрасила удручающие обстоятельства. Сугуру согласен с советом — что делать с Узумаки. Возможную попытку бегства он пресечёт исключительно убийством. Ладно, просто бегство, так ведь может нагадить селению. Таджима не беспокоится. Уникальность техник Ашины не в мощи фуиндзюцу. Он— мастер пространственных переходов, одно желание, и те печати, которыми утыкали импровизированную тюрьму, не остановят. Равно как и Учихи — дела с фуин в клане хуже, чем с ирьёнинами. Остаётся уповать на благоразумие отдельных личностей, во избежание массовых жертв. Таджима знает, что Ашине выгодно оставаться пленником в селении Учих — свиток лиса ли причина или иная, но интересно — страсть. Он как раз находился на середине объяснения, когда их потревожила поздняя гостья.       Обычно, Таджима визиту советников не удивляется.       — Старейшина?       — Доброй ночи, Таджима-сама.       Унылая, как осенняя полночь, старейшина Зоё беспрепятственно проплыла мимо мужчин, устроилась за столиком сбоку от главы клана. Старость давно взяла над ней правление, некогда тёмные волосы превратила в грязное месиво седины, собранное в жидкий пучок и заколотое на затылке гребнем из черепашьего панциря. Морщины исчертили лицо, хотя братья не припомнят её молодой. Призрак, лишь глаза горят остро и живо. Опытный взгляд её окинул свитки на столе.       — Что не так?       — Всё-таки собрались в Сталь, — констатировала она скрипучим голосом. — Вы с братцем не привыкли думать наперёд.       Таджима возвёл глаза в потолок.       На малом совете старейшины дружно брызжали слюной, подробно обсасывая своенравную прихоть главы не подохнуть в первом же бою с Босеки безоружным. Мастерски разыграли партию, выкладывая одну за одной выигрышные комбинации, гораздо важнее, чем поход к они' на рога. Отправить можно и брата — помрёт не жалко, а Шитуризенчи у них один! Сталь всюду — сталь, платить втридорога всего на всего за танто, всего на всего для главы клана — полное безрассудство! Хорошего оружия пруд пруди, мастера Огня ничуть не уступают заграничным — и к селению ближе, и трат меньше, а он — капризничает как дитя. Нока, заручившись поддержкой старика Ву, предостерегала о витиеватой связи рогов с копытами и откуда растёт хвост — честно, Таджима не слушал. Он вдоволь наглотался её нравоучений о четвёрках в судьбе сына. В конце разгромного совета козырем вышел казначей и заявил — деняк нет! На всякие там левые траты! Зоё-сан необходимо обновить запасы трав, дурные полукровки растеряли все сюрикены — надо закупиться, обмундирование — надо, в конце концов подумать над запасами на зиму. Надо! Надо! Надо!       Только главе клана ничего не надо. Он у них такой искусный, что убивает одной только харизмой, не говоря о взгляде и тем более бесподобном бритом затылке. Так что — оружие ему незачем. Отличный аргумент, Босеки прям наповал рухнет при следующей встрече. Мыслями Таджима с любовью обласкал отвоёванный, звенящий монетами подсумок. Не обошлось без помощи брата и сломанного пальца.       Но как же он, блять, устал. В мечтах лелеется надежда на жизнь без старейшин, но на его веку, похоже, мечты не сбудутся.       Совет лишь формальность — официальная передача дел Сугуру, показательное уважение к старшим, а убедительные речи — рекомендации и стремлении образумить глупого пацана у власти.       Зоё, как и прочие Учихи, имеющие вес и давление, не считает зазорным тыкать в ошибки, а пришла она именно — тыкать. Совет прогнул даже Кано, но нынешним главой вертеть не выходит. Он лоялен, во многом соглашается — старики впустую тешатся почтением, всякий раз надеясь, однако решение остаётся за Таджимой, и ничего с этим поделать не могут. Есть вопросы, в которые усердно суются седые носы, но тщетно, носами и остаются. Один такой — оружие. Кано, к слову, согласился бы и урезал деньги зарвавшемуся сыну, но Кано и не имел такого оружия, как имел Таджима. Наследный вакизаши семьи — скорее дань уважению предкам и средство добивать поверженного — Сугуру не пользуется им в бою.       — Благо клана превыше всего, старейшина, но мне сложно отстаивать его безоружным.       — Оружейники в столице готовы взяться за любой заказ, — ядрёная смесь упрёков. — К примеру мастер Хагануи.       Таджима знаком с ним — высокомерный лизоблюд — удивительное сочетание несочетаемого. Его считают главным столичным мастером оружия. Шиноби, однако, к нему не обращаются. Возможно, для не боевого он и сгодиться мастером, но Таджиме не нужна побрякушка. Гордыню и известность Хагануи заработал, когда наследник даймё — старший из трёх сыновей приобрёл у него помпезную катану, а потом растрезвонил как геройски победил Ао-андона во время «Ста историй». Конечно — чушь, но клиентов у оружейника прибавилось. Хагануи неплох в резьбе по металлу, неплох в изготовлении рукоятей — аристократам меряться красотой обмотки или тонкостью резьбы самое дело. Таким, наверняка, можно вскрыть немало придворных глоток, но шиноби — убивают. Других шиноби. Ни резьба, ни обмотка в ремесле не помогут.       За красоту Хагануи берёт много. Боевое не так красиво, и в разы дороже.       — И не так дорого, да?       — Читаете мои мысли, Таджима-сама?       — В этом нет необходимости. Если бы вы держали в руках оружие, то знали бы ему цену.       Зоё вспыхнула. Напоминание о неспособности быть куноичи из-за ранения в далёкой юности тенью прошлось по сомкнутым в линию тонким губам. Она резко вздёрнула острый подбородок, но насмерть разбилась о мнение Таджимы. Он прям почувствовал как посыпались старые зубы.       — Я спасаю жизни.       — А я — отнимаю, — чёлка качнулась перед глазами, и Зоё раздула ноздри, — во благо клана.       С десяток оттенков эмоций и едких слов пронеслось в сизых от времени глазах старейшины. Много она могла бы сказать, но ограничилась меньшим из ядовитых:       — Разница огромна, не так ли? Но я пришла не спорить.       — Тогда зачем?       — Наследник.       — Под охраной.       — Вы уходите в опасное путешествие, — проигнорировала Зоё. — Нам стоит обсудить право наследования.       — Не хорони моего брата раньше времени, — предупредил Сугуру.       — И тем не менее, — прагматично продолжила Зоё. — Вы стареете, Таджима-сама.       Стареет, отрицать бессмысленно. Век шиноби короче века гражданских. Да, он не так сморщен, как Зоё, но встретил и проводил двадцать шесть вёсен. И слишком много ранений.       — И?       — Насколько силён катон наследника?       Таджима сузил глаза, придирчиво зацепился за скрытое пудрой и морщинами выражение лица. Зоё собрана, словно перед ней на белой ткани лежит кусунгобу и присутствующие ждут, когда проявится её решимость. Разговор простым не будет.       — Что это за вопрос такой?       Зоё сглотнула.       — Дальний поход в одиночку — безрассудство, но я понимаю, отговаривать — впустую. Если вы не вернётесь через три луны, ваш сын возглавит клан. В таком юном возрасте, — она с силой сжала кулаки, но тут же успокоилась. — Вы должны понимать: при всём уважении, мать наследника — Хагоромо, и тема чистоты его крови должна быть закрыта. Совет желает знать насколько наследник — Учиха?       Сугуру грохнул ладонью по столу. Посуда ошарашенно звякнула.       — Ты в своём уме, старуха?!       Таджима потрясённо склонил голову к плечу, краем глаза отмечая как от гнева побледнел Сугуру.       Зоё наоборот — спокойна. Согнутая от горестей и лет спина под слоями простого цумуги сдержанно выпрямилась. Едва заметная дрожь на долю мгновения коснулась седых ресниц. Черта, за которую шагает смертник пройдена — замершая в ожидании, она готова встретить любое решение главы клана. Риск смертелен. Совет бросил на растерзание эту хрупкую, словно выветренная кость, низкую выцветшую женщину, заведомо поминая и слабо надеясь на хладнокровие главы, и зная, что только она может задать в лицо Таджиме настолько щепетильный вопрос. Вот так — напрямую упрекнуть в несовершенстве его крови, женитьбе на не-Учихе, которую выбрал сам Кано, а старейшины поддержали — надо быть отчаянным настолько, насколько отчаянным может быть единственный в клане ирьёнин. Зоё одобрила кандидатуру Мидзуэ лично, и она хорошо понимает как ныне звучат её слова в адрес его детей. Наверное, в этот момент Зоё прочувствовала всю прелесть отсутствия у главы клана танто под рукой.       Благоразумием Таджима понимает о чём идёт речь, а инстинктами жаждет подражать Сенджу Буцуме в начале его правления. Негодование отбивает в ушах пульсом, желваки проминают кожу. Он втянул носом воздух и медленно, порциями выдохнул.       Несколько бесконечно долгих мгновений прошли в молчании, и когда голова не слетела с плеч, Зоё позволила себе невесомо выдохнуть.       — Может подвергнешь сомнению чистоту моей крови? — сквозь зубы протянул Сугуру.       — Если будет нужно — подвергну, — не менее опасно ответила старейшина.       Таджима закрыл глаза, подождал, когда звон в ушах стихнет, и, хоть в груди клокочет ярость, заставил себя мыслить трезво. Кровь медленно отливает от лица, а рассудок становиться яснее. Ладони прошлись ото лба до подбородка, стягивая желание превратить старейшину в пепел.       — Перестаньте.       Учиха ли? При матери Хагоромо.       Блядье старичьё!       Чистка крови пламенем Ямари его детям обеспечена с момента выбора Кано невесты. Учихи не были в восторге, когда оказалось, что место главы займёт совсем не тот сын, и проблема чистоты крови наследников стала актуальной. Таджиму выпяченная проблема не смущает. Так или иначе большая часть рядовых шиноби — полукровки. Раздавать Ямари на каждого Учиху — затратно и не по статусу. Самому Таджиме невероятно повезло — его мать была одной из сильнейших катонщиц, а отец — владел футоном. Их союз дал силу, помимо изворотливого ума, которую клану приходиться уважать и бояться.       Катон его старшего сына на уровне четырёхлетнего ребёнка, профессионально выпаливаемый с достойной скоростью. Он достаточно силён, чтобы возглавить в будущем клан, но слишком мал сейчас. Вместо него справляться достанется Сугуру.       — Мой сын владеет техникой Великого Огненного Шара, — Таджима расслабил плечи и сложил на груди руки, наблюдая за реакцией из-под чёлки. — Теперь изучает технику Пламени Феникса.       — Уже? — ахнула Зоё.       — Он талантлив. И задатки додзюцу вам хорошо известны, ведь это вы принимали его.       — Что ж, — Зоё уложила сухощавые ладони на колени. Много раз эти руки спасали ему жизнь. — Полагаю, принять решение касательно будущего наследника вы оставите нам?       Таджима вопросительно поднял бровь.       — Невеста, Таджима-сама. В наших обстоятельствах совет договорился о достойной девочке. Румины Ямари предоставят невесту во плоти. Амэя-сан и Мидзуэ-сама отправятся в качестве послов и выберут подходящую. Их обручат вскоре. Ваши внуки останутся Учихами, — Зоё отвела взгляд в сторону и добавила. — Без примесей.       Сугуру блеснул шаринганом, старейшина ответила. Таджима прозрачно намекнул:       — Если это всё…       Зоё поклонилась и тенью покинула дом главы.       Сугуру долго молчал. Наверное, чтобы не начать зверствовать.       Таджима тоже молчал, обдумывал каждое слово. Мидзуэ и дети не слышали, но границы настроений в клане очертились окончательно. Зреет мерзкое семя. В клане всегда найдётся парочка отбитых Учих, способных усомниться в праве наследника из-за смешанной крови, а дальше — захват власти силой. Возвращение Талги взбудоражило притихшую было тему полукровок, но Таджима надеялся, что дерьмо не всплывет раньше, чем он вернётся. Он не планировал загружать брата головной болью, старейшины, однако, решили прикрыть задницу. Видимо, чтобы Сугуру веселей жилось. Немного странно осознавать, что совет хоть и ждёт возвращения главы, особо не рассчитывает, а Таджима не намерен обеспечивать им злорадного ликования потрясать клюкой — мы же говорили! А потому вернётся. Даже, если придётся переплыть Сандзу.       Ему нужен клинок. И как можно скорее. Хмель выветрился, осталось опустошение, как степь после катона.       — Я завидую тебе… — наконец вышел из ступора Сугуру.       — У меня нет оружия, — напомнил Таджима.       — Ву перешёл все границы.       — Ву может уснуть и не проснуться.       — Хорошо, организую, — согласно покачал головой Сугуру, — но позже. Кстати об оружии.       Сугуру развернул свёрток и протянул Таджиме вакизаши.       — Возьми его. Меня не будет рядом, — с нескрываемой досадой вздохнул он. — Пусть защитит.       С зарёй, Учиха Таджима поцеловал на прощанье сыновей, попросил предков хранить их. Мидзуэ мелькнула в полутьме дома рядом с детьми, пристально, безмолвно посмотрела в глаза мужу, и тем безмолвием много наговорила. С тяжёлым сердцем он покинул дом.

***

      Все города воняют одинаково.       Центральная площадь растеклась под ногами калённым камнем. Полдень пролился безжалостным солнцем. Вокруг людская суета, недовольное бурчание стражи, подгоняющей хининов снять трупы. Висят под жарой они уже давно — сначала ими хотели хвастаться, ведь полгода, ныне почившие, трепали нервы всем трём даймё. Не рассчитали хвастуны одного — трупы на солнце весело тухнут, и похвастушки мигом закончились. Главное, весь фестиваль — напротив гостиного дома, который в это время года забит гостями. Постояльцы от вони разбежались, и владельцы сношают жалобами градоначальника.       Долгое время между Насури, Ми-сой и Соба-Мурой состоятельных господ терроризировал тот самый дорожный Дух, с той самой пачкой асигару. Вырезал Ярмошник, обзавёлся луком и приютился неподалёку в богатом на грешки местечке, перекрыл дорогу, стал требовать плату за безопасность и гарантию, что обозы не подведут в пути хозяев. По началу казнил и грабил, потом всё же сумели договориться. Аппетит асигару рос вместе с карманами купцов. Попросить помощи в Огне или Ветре дайме очень боялись, ведь известно — придёт ночью и никакая стража не помешает пристрелить прямо на любовнице. Правда, Дух оказался глуп — купцы извернулись уводить у него денежки из-под носа — чем хари толще, тем платили меньше. И вот в один расчудесный день — оказался Каримата прибитым стрелой к столбу. Вместе с соратниками.       Косматый мужик вывалил на грудь язык из развороченной челюсти — Каримата. Соседствует с ним тощий подросток, похожий на жердь — помощник и правая рука. Ещё несколько по обе стороны, а особняком, на отдельном столбе — знаменитый ворон, размером, правда, с голубя. Жаль, не видно цвет.       Позади — шепотки и пересуды: местные власти в ступоре. Кто же самого Каримату победил. А если этот Каримата был не Каримата, и прибил его тот Каримата, что — Каримата, стоит ли скинуться денюжкой и поблагодарить? Или для бандита слишком много чести? Сплошные непонятки!       Сумире стоит и пялится, если могла бы, то глазами, а так — сенсорикой. У неё нет привычки и тяги к тканой дорожке, распростертым объятиям, хлебу и соли, но это уж — слишком. Только-только нюх обрадовался чистоте и свежести, а стоило ногам переступить ворота цивилизации — сразу трупы. Сумире остро слышит как в плоти шевелятся черви. В Зерне быть без малого две недели — нюхать смрад выходит за рамки мечтаний. Она не любит катон, но не снимут сами, плюнет с удовольствием.       — Я опоздал.       Низкий голос у самого уха, шершавый, будто перерезанные связки неудачно срослись, заставил плечи непроизвольно вздрогнуть. Сумире чуть повернула голову.       — Каримата, должно быть, сильно охерел, застав тут конкурентов.       — Почему конкурентов?       — Грабители потому что, убийцы, трусы и ублюдки. Но слишком туповаты.       От мужчины отвлекло улюлюканье. Хинины безуспешно пытаются сбить шестом тело. Зеваки подбадривают, советуют — они всегда знают как лучше, пока инструмента в руках нет. Труп издевательств не превозмог и вздувшийся живот натужно лопнул, нечистоты хлюпнули вниз. Едкий смрад накрыл площадь зловонной ватой, бабы завопили, в стороне кто-то смачно разразился рвотой.       Сумире инстинктивно зажала нос:       — Кто это сделал?       — Понятно кто — Каримата. Тот, про которого слухи не лгут. А эти — хотели на его имени разживаться богатством.       Сумире развернулась лицом к мужчине, поправила на плече лямки мешка.       — Здравствуй, А-ача.       — Чем промышляешь в Зерне, Кадайра-кенсей? — прогундосила она. — Ты не землепашец, и не крестьянин.       — Тебя выслеживаю.       — Разве я прячусь?       — Снова пришла за мной?       — М-м?       — Ты наёмница, а мудак Гунрэй не давал отбоя.       — Он даймё вообще-то, — напомнила Сумире. — И твой родной брат.       Кадайра цокнул, как цокают те, кого ткнули в вынужденное родство.       — Твоя голова не стоит столько, сколько я беру. Почему ты здесь? Что с ней стало? С твоей возлюбленной?       — Каримата забрал её душу, она сама захотела.       — А ребёнок?       — Умер.       Говорит легко, а надрыв в голосе как наживо вспоротая глотка. Рано или поздно убийцу настигает расплата будь то внезапная смерть или жизнь, полная отчаянья. Кадайру стороной не обошло.       Знакомство случилось пару лет назад, когда даймё Тишины объявил за его голову трехзначную цифру. В тот год не выслеживали его только мёртвые, и то не все, первой оказалась Сумире, и застала бывшего карателя-наёмника в Водопаде за прополкой дайкона. Рядом суетился малыш, а на энгаве сидела тщедушная женщина в запахе лекарственных трав и болезни. Так бывает, на пути, полного жажды крови, нашлась тростинка, о которую приклонились колени. Он ценил её больше жизни. В апреле, под нежный шелест цветущей сакуры она покинула его, и рана оказалась так невыносима, что Кадайра искал смерти, где только мог, но успокоение всегда на шаг впереди. Охотятся за ним по сей день, однако статус кенсея не дают за красиво изуродованную рожу.       — Какая трогательная история, сейчас расплачусь. Теперь ты хочешь отомстить, нэ?       — Я заплатил сполна. Пусть он вернёт их.       — Нести бремя грехов бывает не под силу? — Сумире язвительно сдула чёлку с глаз.       — Интересно за что ты глазами расплатилась, — не меньше уколол Кадайра.       Сумире закусила губу. Снизила обоняние чакрой и убрала от лица руку.       — Вы встречались? Серьёзно? — она скептично вывернула губу. — Каримата оставляет живых?       — Меня оставил.       — Из жалости что ли?       — Слухи не лгут, — тихо засмеялся Кадайра. — Язык острее лезвия.       — Так не говори со мной.       Сумире дёрнула плечом и направилась в сторону гостевого дома. Кадайра увязался следом, неспешно, явно обдумывая следующий шаг.       — Слышала о призыве? — вдогонку бросил он.       — Нет.       — В начале осени, в Куросаки. Намечается большое дельце, хорошие деньги, ну-у и… немного славы. Не желаешь присоединиться?       — К чему?       — К охоте.       — Како-ой ещё охоте?       — На Каримату.       Сумире остановилась, развернулась на пятке, попутно складывая на рёбрах, за отсутствием груди, руки. Губы, с трудом сдерживая ехидство, вытянулись в трубочку — могла бы окинуть скептичным взглядом, так бы и сделала. Ясугари был таким пылким, рассказывая о затее с рисом: мы возьмём Духа, — порывисто жестикулировал он. — Выставим его в клетке как бешенную тварь на всех ярмарках мира. В Мизуоки он станет гвоздём представления! В его голосе было столько лихорадочного азарта — а потом начнём продавать его по частям, как оберег от злых духов! Сначала пальцы, потом глаза, потом… могильные черви с тем же азартом поедали до костей его плоть.       Вот и вся охота. И она — снова одна.       — Помнится, такое уже было.       — Ага, было, — ткань зашуршала совсем близко. Кадайра остановился в нескольких шагах.       — И где эти охотники сейчас?       — Тогда мы не знали с кем имеем дело, сейчас — наоборот. Да и группа собирается сильная. Мастера в деле не помешают.       — Слушай, у меня нет глаз, но мозги на месте.       — Где твой соревновательный дух, А-ача? — он развёл руками. — Ты ведь матаги. Неужели не хочешь сразиться с легендарным лучником?       Сумире скорчила гримасу и постучала пальцами по лбу, визуально повторяя только что сказанные слова.       — Очевидно не такой уж ты и мастер, — на слабо её не взять — Кадайра об этом не знает. — Даже обидно, Гунрэй так низко меня оценил.       Сумире пожала плечами на прощание, и, прежде чем скрыться за скрипучей дверью гостевого дома, ответила:       — Очевидно.       Сумире разместилась в небольшой комнате на чердаке, где доски воздушно дышат щелями. Хозяин — потный, с отдышкой, мужчина пообещал не беспокоить и не приходить, от части потому, что забираться по лестнице мешает много канмэ лишнего жира.       Большая часть дня ушла на сортировку трав. Горькие, сладкие, ядовито-медовые — нюх не подводит. За несколько недель в лесах Реки она отдышалась от Карьоку, от тесного уюта и зажратости достатка. Вспомнила о росе по утру, о монотонном прохладном течении, смывающей с тела усталость, о дрожащих жаждой свежести лёгких, о крапиве на голой ляжке, о распухших кончиках пальцев, о занозах. Сумире, наконец, расслышала как изнылась душа по свободе. Старик подкинул хитрый дар, никогда она не наслаждалась собирательством трав. Заказ почти выполнен. В Зерно её привели пижма, что наберётся силой к концу июля, и спорынья, поля с которой она приметила по дороге.       К вечеру трупы убрали, воздух пронесло сквозняком. На улице то там, то тут вскоре послышались женские крики, созывающие детвору по домам. Напомнили — скоро возвращаться. Но Карьоку ей не дом, просто там — её жених. Хотя, она не уверена, что её дом — Темоцу. Если не возвращаться, его жизнь станет намного проще.       Сумире легла на жёсткую постель лицом к небольшому окну, куда ещё проникал солнечный свет, поджала ноги и замерла, ловя уходящие во тьму мягкие лучи. Цуруги свернулась в коленях на манер кошки.       Выдох тяжко сорвался в глубину подступающей ночи.       Так хочется видеть свет.       На другом конце, в сердце Огня безмятежное правление кланом началось безрадостной кипой бумаг, в которую вынужденный заместитель главы предпочёл закопаться в доме брата. И продолжилось несправедливой смертью безвинного.       Прямиком из боя, растрёпанный, окровавленный Мадока с искажённым от злобы лицом, спешно явился в селение. Поклонившись, он положил перед Сугуру мешок.       С головой ребёнка.