Фиалка

      Таджима цепко следит за театральным шагом босыми ступнями по узким жердям хлипкого забора. Каримата предвкушающе скалится, изучает ребёнка. На пальце играючи крутится чёрное кольцо куная. Бечёвки не скрипят под весом, не трещит гнилое дерево.       Дыхание сгустилось в середине груди. По вискам скользит ледяной пот, и дрожь сына за спиной становиться отчётливей.       А как хорошо начиналось.

***

      На столе, под спалым солнцем дремлют дела шиноби. Информация о техниках, заслугах, боях, наказаниях и ранениях — выводы о личности, характере, предпосылки к измене, о семье на три поколения в обе стороны — шаринган — чудо. И писать, и читать досье в двадцать свитков, умещённых на одной маленькой карточке — благодать, подвластная избранным. Места в нише остаётся много. Таджима всякий раз благодарит родителей за то, что родили его Учихой. В сравнении, если бы Босеки нужно было перечитать такое количество дел, в свитках он был бы похоронен с макушкой, меньшее — на неделю. А у Таджима всего лишь стопка карточек на столе.       У претендентов на место охранника наследничку дела много меньше двадцати свитков на нос, но встречаются внушительные успехи. Девушки отсеялись сразу. Сугуру, с его-то опытом, подкинул два значимых аргумента против — одни затискают, другие холодностью и отстранённостью пошлют топтать кривые дорожки сюдо. Растущему шиноби, кроме того — будущему главе, нужна сильная мужская рука. И не замыленное представление о девушках. Так что азы дамоугодничества сынуля станет постигать без участия отца.       Претенденты — в основном подростки. Самому старшему тринадцать — выше брать не разумно.       Учиха Аймура: шаринган в десять, два томое, гендзюцу откровенно слабое, потому что мечник — покачал головой Таджима. Не всем даются иллюзии, но дело не только в неспособности — большинство Учих упираются в боевые навыки. Похвально — ближники выходят изумительные, но со слабым воображением. Другие напирают на гендзюцу, оставаясь доходягами с кунаем. В сцепке на поле боя показывают себя неплохими дуэтами, жаль, в клане мало разумных. Учихи, как полагается, раненные в голову с зачатия — они ведь собачатся между собой. Одних обвиняют в задохлости, других в — примитивности. И режут друг друга втихаря под замес с врагом. Случаев полно. Выявленных Таджима наказывает, но пересажать и казнить всех тоже не может. Растут шиноби не так стремительно как умирают. Каждому сенсея с палкой-вразумлялкой не выписать — обучением занимаются родители да улица, вот и перехватывают знания, как дворняги блох.       Аймура, со вздохом вернулся из отвлечённого Таджима. В катоне сильнейшие — огненный шар, испепеление, пушка пламени — в его возрасте — достижение. Здоровье на должном уровне, сдвигов по голове не замечено. Особо выпендрился в бою против Абураме. Отмечен личной благодарностью Шимура. На его счету пятнадцать Сенджу, трое из которых — взрослые. Учихи давно и безнадёжно меряются количеством голов Сенджу. Сенджу, наверняка, тоже. Лучше бы херами по столу стучали, честное слово. Углядеть за наследником Аймура сможет на сотню даже с запасом, но — технику «испариться из-под надзора» сынок освоил со рвением Хаято к свежей рыбе — хитро и не без подковырки.       Учиха Тауру: одиннадцать, шаринган в одно томое открыл три месяца назад — не подходит. Не освоился с глазами, куда ему за наследником приглядывать. Юный шаринган такая зараза, которая может дать сбой, когда не надо. Редко, в основном пятое поколение от Ямари, если не чистить кровь, не всегда, но бывает — мозг не выдерживает потоков чакры. Особенно, если глаза проснулись позже десяти. Одни сходят с ума, на своих кидаются — итог закономерен. Другие вешаются, третьи подрываются в тылу врага, желая быть шиноби до последнего вздоха. Выживших после сбоя Учих — не существует.       Тауру — четвёртое поколение, сирота. Родители не шиноби, наверняка, заделали по-пьяни, кому там надо за кровью следить. Если доживёт до женитьбы, отличится в боях и сделает себе имя, старейшины, возможно, выдадут за него девушку Ямари.       Учиха Исаму — одиннадцать, шаринган в восемь. Таджима подпёр подбородок кулаком. Припоминается паренёк: сочетание катона и дотона делает его изощрённо-опасным противником. В прошлом году мальчишка отличился, участвуя в заказе на сопровождение. Попали в засаду, но благодаря технике Огненного Разлома к победе пришли с минимальными потерями. Заказчиков доставили в срок и пышущими здоровьем. Весьма достойный претендент, однако есть «но» — самолюбив и заносчив. Три шажка от горшка, а мнит себя великим воином. Однажды гордыня его погубит, и Таджима предпочтёт, чтобы наследника рядом не было. Плохой пример сынуля впитает в себя со скоростью иглобрюха.       Не то. Не те.       Несомненно, они — преданные клану шиноби, беспрекословно выполняющие приказы, ответственные, верные, огненные, но одно мелкое обстоятельство сумеет похерить плоды в зародыше. Четырёхлетний пиздюк, держащий кунай ещё не тем концом к противнику, ввиду соображалки и хитрожопости характера быстро смекнул, что шиноби не смеют противится его капризам и волшебному слову — приказ. Скрежет некоторых зубов Таджима слышит издали, и чувствует — чувствует — что прополоть словарный запас ребёночку пора бы. Не получилось у мелкого кататься только на отце и дядьке, потому что подзатыльники получаются особенно звонкими. Ах, да ещё мать — пятки, пятки…       Вот и охранник не позволит себе ослушаться. Во-первых, побоится гнева главы, во-вторых, шиноби пинками и палками вбивают послушание, и как ни приказывай результат будет одним. Даже заоблачное жалование, рвения встрять в неприятности претендентам не добавит.       Сёдзи шаркнули. Таджима отвлёкся, глянул на вошедшего. Сугуру неторопливо скинул мокрые варадзи, уселся на гэнкан и протёр стопы рукавом уваги. Пятки осветили часть помещения.       — Вообще-то, разгар тренировки, — напомнил Таджима подходящему брату.       — Ага, — согласился Сугуру, уселся за стол напротив и смачно отпил из его кружки добрую половину. Дорогой старший братик может позволить себе наглость. — Твой отпрыск…       Сугуру заглянул на разложенные карты досье. Бровь поползла на темечко.       — А-а-а… выбираешь.       — Так что там с отпрыском?       — Тот, что помельче, — вернулся к разговору Сугуру, — влез под атаку. Молодец, конечно, за рукав ухватил, ну и… проехал на пузе шагов пятнадцать. Неужели рёв не слышал?       Честно говоря, не слышал, слишком увлёкся претендентами.       — Разодрал колени, орал как сумасшедший, а этот, оказывается, не знает, что делать. Отвёл балбесов к Уру-тян. Одного подлечить, другого обучить.       По зиме, мать отправила наследника к старейшине Зоё на обучение лечебным техникам. Знания впитались частично, в основном в плешь от срезанного хвоста. Не хватило смекалки, чтобы помочь брату, потому что испугался и растерялся — плохо. В бою подобная ситуация заканчивается срезанной с плеч головой. У обычных детей-шиноби. У наследника — может тянуться бесконечными муками пыток и страшной смертью. Проработать с ним реакции крайне необходимо.       — Учится?       — Уру-тян долго не церемонится, сам знаешь. Нахлопала по щам, за то, что растерялся, за то, что не слушал каргу Зоё, не помог братишке с ранением. Сидит, глазами хлопает, перематывает. Она внушать умеет же.       Мидзуэ тихонько вошла, поставила поднос с чаем, вагаси, и так же тихо удалилась. Слышала ли она о щах для старшего и коленях младшего непонятно, но очередной виток обоюдной ненависти с Уруми клану обеспечен. Чаще всего, воюют дамы молча. Мидзуэ потихоньку берёт в руки лук. Стрелять у неё выходит всё метче. Уруми тоже владеет луком, но разницу в выучке не выдержит, а потому с наступлением ранней весны зачастила в лес за травами.       — Из Узушио пришли новости, — сменил тему Таджима. — Ближайшие праздники Каёди назначила встречу в Карьоку.       — М-м? Зачем?       — Её беспокоит какая-то мико. Матушка и сёстры отсрочили, насколько могли, переезд монашки в другой храм, но, похоже, Чочоги-сохей добился своего.       — Нас это не касается.       — Не касается, — согласился Таджима. — Но Каёди подозревает заговор.       — Почему?       — Потому что везут её в Серого Змея.       — К Ашине.       — Угу.       — Каёди поймала паранойю. Ну, везут мико в храм у хера на куличках, разрешаться под надзором Ашины. Ему в Узушио ход заказан. Заговор здесь может быть только если вместо пуза в бабе сидит армия Узумаки во главе с Рёске, оружием и тремя конницами. Если бы они готовили диверсию с мико, отправились бы морем, не делая крюк через столицу. В это время воды спокойные.       Обычно — спокойные. Примерно с осени, рыбаки замечают рядом с Багровой Отмелью косяки мёртвой рыбы. К весне дело обернулось худо — шлейф тухнущей дохлятины причалил к берегам Молнии и почти удушил вонью Багряную Отмель. Вода вызвалась разобраться. Оказалось, в здешние воды вернулся Санби, а он видите ли — гурман. Какую попало рыбу не жрёт. Выбирает определённого вида и самую жирную. Ходят слухи, что его мать — черепаха-остров, болтающаяся в заливе у Молнии, и хвостатый периодически её навещает. Насколько известно, Санби свободен, потому морем сейчас перевозить опасно даже грузы, не то что женщину на сносях. Вот Узумаки и не рискнули.       — Братишка, влезем, может статься.       Таджима согласно покачал головой. К внутренним делам Узумаки Учихи не имеют никакого отношения, как и права вмешиваться. Равно как и Узумаки нечего делать в делах Учих. Таковы условия суверенности. Ашина остался один. В дали от Узушио, с отшельниками, которым чужда политика и мирская жизнь, качественного заговора не создать. Нужны ресурсы, люди и время. У Ашины полно только времени, из людей и ресурсов — он сам. Отправленная к нему мико, да ещё и в положении действительно странный ход. Перевозят её тайно, чем Каёди и обеспокоилась. В сводках от её матери нет подозрительных моментов относительно самой мико. Так зачем же она Ашине? Всё же наведаться в столицу надо. Во-первых, успокоить подозрительность Каёди, во-вторых убедиться самому, пообщавшись с Чочоги-сохеем. Заодно, забрать древние свитки, тех времён когда кланы беззаветно друг друга любили, честно украденные из-под носа Рёске.       — Ну-у, чем не повод развеяться в столице? Порадовать жену и детей.       — Заодно поболтать с Узумаки, чтобы булки в тонусе держали?       Таджима улыбнулся, прикрыл глаза и сложил руки в рукава.       — Случайная встреча с союзником на фестивале разве подозрительна?       — Вертел бы я таких союзников…       — Кроме того, нужно отправить Ясэ на обучение.       — Всё же решил?       Таджима утвердительно качнул головой. Молодые шпионы клану необходимы, не смотря на оставленную без мужской руки вдову с двумя малолетними детьми. Запереть Ясэ в селении и позволить заниматься семьёй — похоронить наработанные с отцом навыки. Шинго развил в сыне сильнейшие из имеющихся способностей, утратить — предать его память. Что делать с супругой и дочками Таджима решает. В любом случае клан их всегда поддержит. Проблема в одном — Фуэко слишком гордая, чтобы просить помощи.       — Я тоже отправлюсь, — вздохнул Сугуру, поднимаясь. Размял поясницу. — Со своим выводком.       — Куда ты? Отобедай со мной.       — Не-е-е. Засранцев твоих заберу и ещё немного погоняю. А потом своим скажу, чтоб собирались. Бабы, они знаешь, неделю собираться могут, а такой толпой и все три. И ведь не сбежишь! Если моя милая доченька узнает, что я не взял её в столицу на звёздный фестиваль — это будет пострашней войны с Кагуя. Поверь братишка, если бы Ками подарили тебе дочь, каким бы именем не прозвал тебя мир, но познать всю силу ленточного дзюцу пришлось бы. Повезло, что хвост срезал.       Обед начался не с вкусного риса с яйцом, кусочками нори и овощами, а с ругани и пары затрещин. Седзи распахнулись, внутрь пинком втолкнули мальчишку.       — Таджима-сама! Посмотрите, что этот гадёныш учудил!       Таджима отложил палочки, убрал руки в рукава и выдержанно вздохнул. Гадёныш, из уст Мадоки — каждый его ученик. Степень гадостности различается только по громкости звука в силе негодования — судя по всему, этот — преуспел. Пацан трясётся, от татами боится лоб оторвать, не то что посмотреть в глаза главе клана. На типичного уличного шалопая он не тянет. Скромный, тихий, даже забитый. Жизнь неклановых в клановом селении тяжела. Таджима знает его по сыну. Таскается с ним вне тренировок, отстаивает перед другими, даже более взрослыми мальчишками. Не будь в его жизни наследника, запинали бы пацана ещё пару месяцев назад, когда клановые разобиделись на неклановых за знаменитого сенсея и решили показать какие ученики круче. Решили, увидит Мадока всю крутизну клановых шиноби, прослезится и бросит неклановых. После, сенсеи получили выговор и наказание, за то, что не углядели за учениками. Лупили и тех и тех так, что жопий звон стоял на два селения в округе. Горячие головы слега просветлели, но один хер, то тут, то там ловят неклановых и пинают поодиночке. Сироты не жалуются — Мадока-сенсей не заставит подзатыльник долго остывать в руке. Ещё и накажет за то, что не смогли отбиться, хотя он их исправно дрессирует. С тех пор наследник к другу задир не подпускает. Что нашёл в нём сын, Таджима не разглядывал. Сверстники и окружающие ребятня намного талантливей, но предпочтение отдаётся бедным и убогим.       Таджима вздохнул, долго выдохнул и спокойно попросил:       — Посмотри на меня.       Мальчишка проскулил, будто настал его последний час.       — А ну, показывай!       В тощую задницу прилетел шикарный пинок, такой, что тело подалось вперёд, лицо прокатилось по неровной поверхности, но голова от татами не поднялась.       — Мадока, оставь нас.       Тишина воцарилась моментально. Мадока, гневно сверкнув глазами в сторону ученика, низко поклонился. Сёдзи за ним захлопнулись.       Таджима выждал, когда пацан успокоится. Цацкаться с капризами нет ни желания, ни времени.       — Непослушание — это плохо. Сегодня не слушаешься сенсея, завтра — меня. Паршиво кончишь. Как твоё имя?       Пацан всхлипнул и громко выпалил в татами:       — Ивая!       — Выпрямись, Ивая, — раздражённо надавил Таджима. — Вытри сопли, не забывай, где находишься!       Пацан подобрался, широким махом утёр нос и глаза. Уставился в пол, робко сжимая рваный край старого теннаси — в нём прошло не самое лёгкое детство самого главы клана. Так вот куда подевалась вещичка, выделенная наследничку матерью для полигона, чтоб не жалко, если спалит или порвёт. А ведь соврал же — соврал, что потерялась. Таджима и тогда не поверил, но допрашивать не стал. Выжидал — сознается или нет. Подарил не велика беда — со старой вещи много не взять, но врать-то зачем. Неклановых одевают кто чем может — это правда, всем селением, оттого ходят они как оборванцы, в стром-рваном и не по росту.       — Показывай то, зачем твой сенсей оторвал меня от дел.       Ивая боязливо поднял голову. Глаза медленно разошлись алым, и запятая томое съехала вниз по радужке. Таджима замер, из-под припущенных ресниц рассматривая новорожденный шаринган. Полукровок, один из тех, кого почти шесть лет назад вывезли из горящего селения. Какая кровь в них намешана одним Ками известно, но до сей поры никто не освоил додзюцу. Даже Рихей, имеющий лакомое место под рукой брата главы клана, не приблизился к порогу. Таджима считал это добрым знаком. До сегодняшнего утра.       Мадоке подросшие пиздюки достались скопом, когда приёмные семьи решили, что их дело сделано. Способности у неклановых разные, но подавляющее большинство не составит конкуренцию в бою. Их ждёт жизнь в селении, в качестве постовых, исполнителей несложных миссий — животину отыскать, письмо отнести — на большее не допустят. Мадока не ненавидит их, но и не любит, ждёт, когда скинет группу, займётся, наконец, подготовкой шиноби для клана. Таджима пообещал, что результаты тренировки этих детей напрямую повлияют на подбор групп в будущем. Старается Мадока на славу. Сплавить неклановых поскорее появился шанс неделю назад. На полевой тренировке в условиях приближенных к боевым, на группу напали Инузука. Зло, исподтишка, как любят. Троих загрызли на месте, двое в госпитале едва живые. Один позже скончался. Остальные — рваные. Мадоке надо отдать должное, хоть и не горит любовью к ученикам, но почти всех привёл живыми. Заодно обеспечил боевое крещение. Когда Ивая открыл шаринган Мадока не ведает, но предполагает, что именно в том бою.       Неладное происходит у собачников с Сенджу. Блохастые осмелели до нападения на Учих, пусть и неклановых, значит палец Босеки на их горле дрогнул. Таджима всё откладывает визит. Если в конфликт ввяжутся Учихи и пойдут ласкать Инузука, прибегут с вилами и Сенджу — ясно, как пить дать. Вот тебе и навязанный конфликт. Но не ответить собачниками — заведомо одобрить атаку. Учихи не Сенджу, чтобы десятилетиями помалкивать, пока псы отгрызают пятки.       Таджима вздёрнул подбородок Иваи вверх, придирчиво осмотрел глаза.       — Что ж.       Рис с яйцом, нори и овощами подождёт.       — Идём.       На помост Накано пришли молча. Пацан не посмел задавать вопросов, не отставая ни на шаг, понуро шёл следом. С давних времён Учихи мерят взросление детей самой простой катонной техникой. Подрастающие мальчишки часами тренируются у домашнего пруда. Сенсеи строги в вопросе основы клановой техники. Учиха не канонщик — не Учиха. Ивая не подвёл. Таджима отметил насколько правильно он складывает печати — не трудно догадаться кто подтягивал навык. Чувствуется личная рука в муштровании наследника, что он со рвением передал дружку.       Так же молча шли обратно. Ивая почти не дышал, понурый, наверняка, терялся в мыслях, какое наказание получит за глаза, за котон, и опешил, когда пришёл на личный полигон, где тренируется наследник.       Ивая потрясённо огляделся, потом устремил щенячий взгляд на Таджиму.       Сугуру неспешно подошёл, оглядел Иваю сверху вниз.       — Этот чего?       — Шаринган.       Они переглянулись и засмотрелись на пацана.       — Де-ела-а… — задумчиво протянул Сугуру, почесал затылок. — Когда глаза открыл?       Ивая затих, насупился, теребя край тенаси, прошептал:       — В бою.       — Враньё хуже непослушания, — предупредил Таджима. — Отвечай правду!       — То-сан!       Сынуля безрассудно бросил на землю кунай и кинулся на помощь. Таджима сощурился, понимая, что старший не поприветствовать оторвался от тренировки.       — Не ругай Иваю! Это я виноват!       Таджима окинул обоих взглядом, оценил, как загадочно мальчишки переглянулись.       — В чём?       — Ну-у…       Под пристальным взглядом отца, наследник поплыл глазами в сторону. На бритых висках заблестел пот — длинную шевелюру пришлось коротко ровнять после эпизода с отрезанным хвостом, чтоб плешью не позорить всё семейство — настояла Мидзуэ. Таджима наоборот считал, что решение носить плешь — отличное наказание.       — Ну-у-у, что с его глазами случилось.       Таджима изогнул бровь, пристально поглядел на надувшего щёки сына и опустившего голову Иваю. Сугуру подпёр бока руками.       — Поясни-ка.       Мальчишки обречённо переглянулись.       — Я упал с дерева, — честно сознался наследник и смело вздёрнул подбородок.       — С какого дерева? — подозрительно спросил Таджима.       — Ну-у-у… с-с… — сын переплыл глазами на Иваю, затем виновато указал пальцем на утёс. — С того.       Таджима сдержанно втянул воздух через нос. Паршивец! Всегда юлит, когда нарушает запрет. И ведь зная, что получит наказание, всё равно нарушает. Что за надобность такая! Да, в своё время, Таджима такие выкрутасы творил, что непонятно как жив остался, но так, чтобы не попасться. Ох, скольких затрещин и порок они с Сугуру избежали просто потому, что распознать ложь в честных-пречестный глазах Кано не умел. Но это совсем другое! Таджима выдохнул. Так и быть — учитывая неспособность наследника врать, и свои детские прегрешения, он в очередной раз пожалел ещё не отлупленную задницу сына.       — С какого — «того»?       Голова всё ниже — голос всё тише, и Таджима уже и сам догадался «с какого — «того». Весной, на утёсе далеко за селением, в ничьих землях, куда наследнику настрого запрещено ходить, зацвела хурма.       Любопытство и отсутствие инстинкта самосохранения понесли за приключениями неподготовленные к войне головы, а там частенько бывают Инузука. Холодок прикусил шею — вот так просто он мог лишиться сына. Задница наследника оказалась на грани фиаско — в следующий раз может не обойтись. И как здорово, что неклановый пацан бегает за ним хвостом.       — Если бы не Ивая, я бы упал.       Сравнительно по физическим параметрам Ивая хоть и старше, но уступает практически в тех же пропорциях, как Исойо уступает Сугуру. Испугался, да так, что глаза прорезались.       — Я запретил ходить к дереву!       — Прости.       — Разве я учил тебя быть балбесом? А ты, Ивая…       — Не ругай его, то-сан!       — Кто разрешил прервать тренировку?!       Затрещина по затылку звонко отразилась от верхушек деревьев.       — Разве я сказал: можешь идти?       — Нет, Сугуру-сенсей!       — Кунай почему бросил?! Сто кругов!       — Но!       — Когда я дал задание, ты должен отвечать только — хай! Ещё накинуть?       — Нет!       Таджима плотно сомкнул губы в улыбке, наблюдая, как сын рванул исполнять указания.       — Возьми его. Тренируй обоих, дальше посмотрим.       Ивая кинул недоверчивый взгляд исподлобья. Сугуру оглядел его с ног до головы, согласно покачал головой:       — Как скажешь, но на многое не рассчитывай.       — Я не рассчитываю, но Мадока больше не может его обучать.       — Чего стоишь? — рыкнул Сугуру на новоиспечённого ученика. — Тебя не касается? Бегом!       Ивая дёрнул так, что чьи пятки сверкают ярче ещё разобраться надо.       — Посмотрим, если ли потенциал у полукровки.       Некоторое время они наблюдали за догонялками и слишком радостным настроением, будто не полигон, а песочница. Не кунаи, а лопатки, и кругом не война, а бесконечный праздник.       — Срубить её что-ли…       — М-м?       — Хурму, блять, — пояснил Сугуру внезапные мысли. — Ты же понимаешь — послушание не про твоего.       — Срубить тоже не поможет. Не привязывать же его за ногу.       — Не привязывай. Я сам привяжу. Претендент-то нашёлся?       Таджима тяжело вздохнул и отрицательно покачал головой. Вариантов нет. Придётся остановиться на одном из последних, но на котором? Никто из них не подходит, а опасность бродит рядом с сыном, и вопрос, учитывая хурму, решать нужно быстрее. Четыре года вполне могут стать его последними.       — Нет толковых.       — А что насчёт того пацана? — Сугуру задумчиво пошаркал щетину на подбородке. — Которого Уру-тян подкинули?       Таджима развернулся к брату. Вопросительно уставился.       — Талги?       — Ну да. Или ты как взбалмошная баба тоже считаешь его подосланным?       — Нет, не считаю, — Таджима заинтересованно сложился руками на груди. — А ты о чём?       — О том, что пацан дельный. Я с ним поболтал, пока твои гребли ума от Уру-тян. — Сугуру поочерёдно стал загибать пальцы. — Шаринган, катон, лечебные техники, ровно такое же стадо баранов, а главное — чёрта с два он твоего пиздюка побоится. И следить может — круглосуточно.       Талга — тот редкий случай, когда Учиха правильно гульнул налево. Лево, как утверждает папаша, случилось с Учихой сладкой профессии, так что ребёночек без примесей, однако, когда Кано взялся уменьшать популяцию не регистрированного шарингана, лично напросился на долгосрочную миссию, за три страны от Огня. Собрал под мышку пятилетнего пащенка и ушёл подальше от карателей. И о миссии, и о Талге, Таджима узнал месяц назад — достопочтимый Кано-то-сама не удосужился передать дела в подробностях. И вот, спустя приличное время, в селение явился пацан. Учиха. Такой же расцветки как все. Шаринган в два хвоста, мощный катон, воспитание в духе «всё — до последних фундоши — для клана» и едрить — ирьёниндзюцу. По словам мальчишки, отец погиб, как полагается — героем. Миссию пришлось закончить досрочно, иначе обвинят в предательстве. Ну, и обрадовал бессонные ночи главы клана увесистой стопкой свитков с отчётами.       В селении Талгу встретили настороженно. Те, кто полукровок в люльках резал — враждебно. Кунаи в рукава попрятали, глаза сумасшедшие, шаг лёгкий — слишком знакомое. Таджима вмешался лично. Прыть поубавилась, голоса смолкли, но безумная искра в глазах лишь пригасла, не потухла. Таджима отметил для себя всех, кто возмутился — так, на будущее. Старейшины пацана крутили-вертели, протащили через все мыслимые проверки. Наставница и старейшина признанных ирьёнинов Учиха, коих на всё селение три штуки — Зоё-сан, извернулась отыскать в нём тщательно скрываемую способность. Восторгу её не было предела — ах, какая сила, ох, какой перспективный лекарь, но Талга радости не разделил. Учиха не ирьёнин! Учиха — мечник, гроза врагов и гордость клана, но никак не лечебные ладошки — упрямо твердил пацан — в руках Учихи — меч, а не иголка! Старейшины настояли на обучении, но у них не заладилось. Талга, оказалось, имеет паскудную способность не подчиняться и перечить старшим, мол если лечить заставляют, то по его правилам. Таджима поржал, когда возмущённая Зоё в красках рассказывала, в каком положении паршивец держит ладони при лечении, а надо-то в другом! Смутьян! Один в один — Уруми!       Вот ей и подкинули. Как лишайного щеня на крыльцо.       Против совет или нет, но селению известно кому жаловаться на болячки. Уж Уруми выучит так, что навыки засверкают как котовьи яйца.       — Талга… — Таджима постучал костяшкой большого пальца по подбородку, наблюдая за детскими потугами на мастерство шиноби. Вокруг сына смыкаются неклановые. Пока только двое, но, видя день за днём, как наследник встревает в разборки между теми и теми, понимает — для него нет разницы в Учихах. Те, кого мелкий считает друзьями — смелеют, дают обидчикам отпор и злоба сходит. Нет Учихи преданнее, чем идущий за командиром. Связи рождаются в детстве. Отгородить сейчас, значит оставить сына без верных ему шиноби в будущем. Таджима по себе знает. Кем бы он был без тех, кто за него жизнь отдаёт. Если на чистоту — его сын тоже полукровка. Отличие лишь в законности рождения.       — Они как раз познакомились.       — Где?       — Уру-тян. Коленки… пузо… Забыл?       Таджима порылся в памяти.       — А-а, да-а…       Младшего поблизости не видно. Разодранные колени и пузо — повод утащить дитятко в материнские объятия подальше от жестокой жизни. Да-да. Мидзуэ, наверняка, кудахчет в своё удовольствие. В середине лета ему исполнится ровно два, он возьмёт в руку маленький кунай, и Таджима поведёт на полигон двоих сыновей.

***

      Иваю он застукал сидящим на утёсе у самого края, так что стопы свисают в пропасть. Раскидистая хурма рассыпает тени по камням — Таджима-сама запретил сыну бегать на утёс. Отца стоить слушать и не задавать вопросов — говорит Сугуру-сенсей, но в этом месте нет опасности — наоборот, тихое место с безмятежным закатом и полной думами головой. Ивая прибегает сюда каждый день, потому что бежать больше некуда.       Первый день, от благодарности и потрясения Ивая не смог сказать ни слова. Когда Сугуру-сенсей завершил тренировку, он поклонился и просто удрал. Раньше, будучи в группе Мадоки-сенсея, Ивая имел какой-никакой навес над головой. Хлипкие стены и незавидную кампанию, но не жил на улице. После того как Таджима-сама, превёл к Сугуру-сенсею, вход в тот дом для него оказался заперт. Хоть дверей там тоже нет. После тренировок Ивая удирает — стыдно признать, что ночует, где придётся. И кормиться, чем найдёт. Тренировки с сыном главы клана выматывающие. Прошло всего несколько дней, но усталость и голод вот-вот сложат косточки Иваи в могилу.       А ещё — бессонница. На улице жить страшно. Ему снятся кошмары. Та дикая ночь нападения, из которого Ивая вернулся, но не весь. Часть его тела и разума осталась в свирепых пастях бойцовых псов. Группа попала в западню у самых клановых земель, потому что Инузука позарились на детей. Вернулись с потерями, и, во многом благодаря подоспевшим дозорным, большая часть осталась жива. Маленький наследник проснулся, когда Мадока-сенсей вернулся в селение с остатками группы и потревожил Таджиму-сама.       Утром были похороны.       Ивая утирал слёзы, хлюпал губами и вёл себя подобающе скорбящему мальчику, хотя друзьями из умерших он не считал никого. Неклановые держатся вместе, вот и всё. Взрослые шипели, одёргивали, но даже тычки локтями в рёбра не заставили прекратить. Он выжил, потому что — шаринган. А шаринган — потому что хонкэ решил принести маме цветок хурмы. Непременно с самой верхней ветки.       Хонкэ остановился в десяти шагах, внимательно прислушался к чакре. От него пахнет едой и домом. В руках расписная фурошики, а на поясе добротный подсумок с бряцающими сюрикенами — шиноби не ходит безоружным. На утренней тренировке Сугуру-сенсей впервые разрешил использовать оружие из настоящего металла. Они так гордились достижениями! Ивая всегда встречает друга улыбкой — усталой, вымученной, но улыбкой. Но в этот раз нет сил, и оборачиваться он не стал, надеясь что хонкэ уйдёт.       — Привет!       Хонкэ беззаботно уселся рядом, свесил босые пятки с обрыва и выудил из подсумка чистые хлопковые бинты, прочные, плотные, какими стягивают раны шиноби, чья жизнь бесценна для клана. Ивае стало пронзительно обидно, и в то же время грудь наполнилась благодарностью и рыданиями. Он уткнулся лбом в содранные колени и обхватил себя руками по самые плечи, не подавая вида, что слышит.       — Ивая, я сейчас обижусь и уйду!       Ивая сжался. Слезы закапали с подбородка.       — Сугуру-сенсей сказал помочь тебе с ранами!        — Врёшь!       — Да что б мне с утеса свалиться!       Ивая наблюдал сквозь щель между коленом и рукой, как хонкэ невозмутимо принялся разматывать хрустящие от спёкшейся крови тряпки. Лучшего сенсея соврать не сыскалось. Хонкэ не умеет лгать. Совсем. Скорее Мадока-сенсей обеспокоился бы состоянием ран среднего по способностям пацана без рода и племени, чем обеспокоился бы Сугуру-сенсей.       — Почему ты убегаешь после тренировки? Папа хочет с тобой поговорить, — как бы между прочим, будто не приказали найти и притащить, поинтересовался хонкэ.       Ивая моментально утёр слёзы. Ищет сенсей и ищет глава клана — разные понятия, как и наказание за неподчинение.       — За…чем?       — Не знаю, — вздохнул хонкэ. — Папа говорит, что Фуэко-сан нужен мужик в доме, раз Ясэ-куна отправляют учиться.       Зубы Иваи натурально застучали. От уха до уха пронёсся табун мыслей — неужели его женят на старухе и заставят воспитывать двух её дочек!       — Ого!       Хонкэ отпрянул, выпучив глаза и таращась на рану. Нет не испугался — восхитился. Ивая боится рану. Она жуткая, рваная бешенными зубами. Кожа вокруг воспалена и расползлась, сукровица сочится через гной. Её наспех замотали, чтобы не кровила. Ивая должен заботиться о себе сам, но он не умеет, и отрывать бинты — боится. Последний раз рану обрабатывали неделю назад. С тех пор кровь и гной пропитались сквозь бинты и неприятно запахли.       — Почему не сходил к Уруми-сенсей?       Ивая сжался — Уруми-сенсей страшная.       — Трус, — улыбнулся во все зубы хонкэ.       На рану вылилась жгучая жидкость. Защипало, резью прошлось до самых кишок. Ивая тихонько заскулил, вжимая голову в плечи. При нём стыдно визжать и плакать, потому что старше, потому что — пример. Кто кому — и спрашивать не надо. Хонкэ не боится ран — ни глубоких, до кости, порезов, ни вывернутых внутренностей. Таджима-сама увидел трясущегося над изуродованными трупами сына и мигом его отругал. С того дня Уруми-сенсей таскает с собой в госпиталь, а после — в трупную, от куда хонкэ выходит с остекленевшими глазами. После, на полигоне, в его руке кунай держится гораздо крепче. В свои четыре он видел и знает больше, чем Ивая в свои почти семь. Разница в обучении — бездонная пропасть. В бой хонкэ не пускают, но от стычек с такими же пацанами, как сам, уберечь его тоже не могут. Хонкэ не говорит, Ивая помалкивает. Прячут царапины вместе, синяки сваливают на тренировки. Ивая считается взрослым, ведь он старше без малого на целых три года, и в бой его пинками гонят. В настоящий, где по настоящему убивают. Никто не интересуется, что делать мальчику в кровавой мясорубке наравне со взрослыми, и почему те взрослые первыми режут детей.       Чистый бинт неумело обернул вспухшую рану, хонкэ довольно размазал по щеке сопли и обтёр руку о штанину.       — Когда папа разрешит, — фурошики плюхнулась на грязные колени. Узел с неохотой поддался маленьким пальцам. — Я тоже получу рану, и мне тоже будет больно!       Ивая хрюкнул носом, похлопал глазами. Хонкэ не понимает. Мелкий, холёный пацан с детским голосом и наивными глазами, что ещё боя не видели. Улыбчивый и заботливый — ему ничего не стоит поделиться вещью или притащить из дома еду, чтобы накормить всех голодных вокруг. Он не по годам ответственный, хотя взрослые зовут шалопаем.       — Не надо тебе там быть. Пусть Таджима-сама никогда тебя не пускает.       Хонкэ нахмурился, глянул угрюмо. Из котомки вкусно запахло едой. Ивая, против воли, сглотнул.       — Тогда я не стану мужчиной, — пробубнил хонкэ под нос, протягивая большой рисовый шарик.       — Там страшно, — прошептал Ивая. — Когда напали собаки, я обделался. Теперь все надо мной будут смеяться.       — Пусть только попробуют! — погрозил хонкэ кулаком невидимым забиякам и настойчиво сунул рисовый шарик. — Бери!       Ивая постарался взять так, чтобы руки от голода не тряслись.       — Когда я вырасту, — воодушевленно начал хонкэ, нажёвывая рис, — я победю всех врагов! И моему брату, и моим друзьям не нужно будет драться!       Ивая поражённо открыл рот, глядя на него во все глаза. Победа над врагами — конец войны. Расчувствовавшись, Ивая закусил губы и снова разревелся, уткнулся в детское плечо, и всхлипнул, совсем потеряв самообладание:       — А можно я с тобой?