Фиалка

      — Пропа-ал.       Онрё обескураженно взмахнул руками. Мелкими шажками потоптался на месте вправо-влево, повертел головой.       — Как это…       Валун, превосходящий его рост по меньшей мере в два раза, встал на пути непреодолимым препятствием. Дороги дальше нет, как нет и желания пересекать границу. Риск выбрать не то направление и потерять время весьма велик. Горы или Водопад — в какую сторону идти не угадаешь по наитию — зацепка оборвалась резко и непредсказуемо. След испарился, а вместе с ним и глава клана. До предполагал подобный исход, когда узнал к кому и зачем отправляется его ученик, и возражал, но Буцума напомнил, что давно вырос и принял решение как мужчина.       Онрё-сан с досадой хлопнул ладонями по бёдрам, повысил голос почти до возмущённого писка:       — Пропа-ал!       — Чего заладил, — пробурчал До. — Сам вижу, что пропал.       — Как он пропал? — Онрё продолжил жестикулировать, выражая недоумение и таращась по сторонам во все глаза. — Как это — чакра раз и всё, понимаешь?       — Просто раз и всё?       Онрё затряс козьей бородкой. Жемчужина грустно блеснула в луче заходящего солнца.       До прищурившись окинул взглядом местность. Голые пики уходят за горизонт Страны Гор — закрытой и недружелюбной к шиноби. Фактически правят в ней самураи из Трёх Волков, хотя страны считаются отдельными, со своими правителями и традициями. Как сказал однажды мудрый сенсей: без мешка саке не постичь хитросплетений буши-до, и До склонен с ним согласиться.       Следы на снегу обрываются здесь же — у валуна, словно все дороги мира сошлись в этом месте. Растерянность Онрё понятна. Сенсорика ни разу не подводила и привела их к месту. Осторожно, аккуратно, помня за кем идут, оба вышли за Буцумой как только чакра его покинула земли Сенджу. Онрё филигранно рассчитывал расстояние, чтобы не обнаружиться, но успеть вовремя прийти на помощь. Сказать, что отпускать было страшно — не сказать ничего. О Духе Дорог — и слухи и поступки — чистое зло. Чтобы не говорили, До верит в ёкаев. Нынешняя молодежь безответственно относиться к верованиям стариков, не соблюдает все строгости ритуалов, старается закончить поскорее и бежать себе веселиться. До воспитывали иначе — в уважении и почтении к традициям, и правилам жизни мысли в чести, и дом держать в чистоте, чтобы не порождать ёкаев. Молодость ветренна и непостоянна — то тут то там, появляются цукомогами. Вышедший живым из схватки с Шитуризенчи Каримата не может быть человеком. Даже Буцума не смог, а тот умудрился Учиху ещё и потрепать. Разве живому под силу? Чужой чакры нет, иначе не случился бы у Онрё конфликт ожидания и реальности. След дотона оборвался у валуна, словно бы чакру откусили, что означает — Буцума мгновенно переместился за пределы радиуса сенсорики, а это не под силу шиноби. Пространственные техники райтона способны, но следы чакры чувствуются даже не сенсорами, а тут — ничего. Мурашки прошлись по рукам, кулаки сжались до боли.       Онрё оторопело бухнулся задницей прямо на снег, сложил печать и сосредоточенно закрыл глаза. Сенсорные примочки, в которых бойцу не разобраться требуют времени и много сил, До знает — его лучше не трогать.       Хорошему сенсору нужен крохотный след чакры, чтобы выследить любого шиноби. Но по сей день никому из лучших, даже тем, кого Онрё считает своими учителями, не удалось. Между сенсорами разгорелись негласные соревнования по поимке следа чакры злобного мононоке, ведь случись — клан возьмёт Каримату за тощую задницу раньше остальных и прославится на весь свет. Онрё подстегивает соперничество — шансов у него больше, чем у кого-либо. Правда на первый план он ставит Буцуму, и нарушил его приказ только потому что боялся потерять. И вот — потерял.       До вздохнул, медленно прикрыл глаза. Безжизненная поверхность валуна, сколько не пялься, не сжалится и не скажет, хотя точно знает куда Дух увёл главу клана. Долгие годы он не пользовался призывом. На это есть причины. Прежде всего — угрызения совести. Его не винят, и он не винит… Он знал, что однажды наступит день, когда обойтись не выйдет, когда ситуация встанет на ребро и времени не останется. До перебирает пальцами в сжатых кулаках и понимает — вот оно и настало, терять — терять слишком много.       Капля крови мазнула землю. Из вспыхнувшего клубком дыма пространства появился призывной зверь. Ниноками шагнул вперёд на задних лапах, поправил узорчатый оби на тенаси и блестнул янтарными глазами. Встреча колыхнула волнением, они не виделись долгие годы, но его призыв ничуть не изменился: во рту та же курительная трубка с большой чашей под табак, похожей на шар для медитации, нос заклеен пластырем — всё скрывает шрам, который, как он думает, уродует его и без того уродливую морду. Хотя откуда людям знать о красоте ниноками.       Он подошёл ближе пока не поравнялся. Они одного роста, с тем отличием, что ниноками редко походят на буйволов.       — До-с-с-с, — волк пожевал мундштук трубки. — Давно ты меня не призывал. С тех пор как…       С тех пор как на его глазах Учихи живьем сожгли сына. Вместе с волчонком. До страшится тех воспоминаний. Смесь неловкости и стыда одолевает разум, когда он смотрит в глаза волку, бросившему своего отпрыска на помощь сопливому мальчишке, решившему поиграть в шиноби. Призывы бросаются в бой за хозяина не заботясь о потерях и собственных жизнях. До старается не прятать взгляда, но Ками — как же это трудно.       — Здравствуй, Карышкар. Нужна помощь.       — Малец в неприятности попал?       — Да уж и не малец, — До сложил руки на груди. — Жену пошёл искать и пропал.       — Жену-у? О, как вырос! Давно пропал-то?       — Полдня как.       Карышкар выпятил нижнюю губу, задумчиво огляделся. Заострил внимание на сидящим в позе лотоса Онрё и щёлкнул зубами. В прежние времена они любили соревноваться в язвительности высказываний друг другу.       — Ты не думай, — вздохнул До, — не просто так тебя тревожу. Знаешь что о Каримате?       — Инузучий хвост! — попятился назад волк и глянул так, словно старый друг с ума сошёл. — Он, что помощи попросил?!       — Ага.       Карышкар накрыл лапами глаза. Сквозь сопение и клубки дыма До расслышал сумбурное бормотание.       — Зайца мне в койку, плохи дела. Каримата — хер собачий, но если в долги попал — считай навеки. Лично не встречался, но слухи… слухи…       Много зим прошло с последней встречи, когда Карышкар молча уносил сгоревший труп волчонка, а ведёт себя так, будто виделись день назад — нет меж ними пропасти взаимных обвинений. Пережито. И До, правда — благодарен.       — Здесь пропал? — Карышкар принюхался. Запах довёл до валуна. По пути пришлось перешагнуть Онрё и отпустить в его сторону скабрезность по поводу шёлковой задницы на снегу. — Нет следа, и не удивительно. Что за срань этот Каримата волки не знают. Но я твоего пацана поищу.       Волк вытянулся, навострил уши и долго, не моргая, смотрел в сторону Водопада.       — Пойду сначала в Горы, — зубы клацнули по деревянной поверхности трубки. — Вам туда дорога закрыта. Потом в Водопад. У тебя есть его вещь?       До протянул волку приготовленный заранее свёрток с окровавленными бинтами, оставшимися ещё с Горностая. Стыдно признаться, но он не нашёл в себе сил избавиться от них. Буцума — ему сын.       Карышкар окинул глазами бинты. Понимающе вздохнул — шинобья жизнь полна кровавых впечатлений.       — Рассчитываю на тебя.       Карышкар втянул запах, фыркнул и рванул через границу Страны Гор. До наблюдал как серый хвост удаляется между скал пока не скрылся из виду совсем.       — Даже Карышкара позвал…       — Нужно все силы задействовать, — нахмурился До.       — Да не бубни, — устало вздохнул Онрё. — Вам давно нужно помириться.       Он уставился в пустоту, плутая в мутном непонимании. До не припомнит видел ли за эти годы его таким настоящим, без налёта дурачества, пафоса и едких речей.       — Онрё, — До положил ладонь на плечо друга и, наверное, впервые осознал насколько оно тощее. — Идём?       — Нет, До-сан, — откликнулся Онрё, скосив рот на бок, поднял взгляд в небо. — Я отправлюсь во дворец. Если малыш Буцума живым не вернётся, кто-то должен удержать позиции клана при дворе и не допустить конфликта одних Сенджу с другими. А ты…       — А я прищемлю хвосты в селении.

***

      Шинго хоронили утром. Пришли многие: попрощаться, посмотреть на героя. Его супруга и сын стояли молча, словно каменные. Не плакали, но роптали, не кляли — гордо прощались с отцом и мужем. Его сын — Ясэ чуть старше наследника клана, но на плечи упала ответственность за мать и люльки с младшими сёстрами. Они родились, когда Шинго сопровождал главу клана в погоне за Духом.       Ясэ, конечно, помогут — старейшины без напоминаний распорядились выдать мальчишке хорошего сенсея и лучшее оружие, деньги, одежду, продукты, определили методы обучения. Шинго не передал сыну ремесло, потому что Ясэ не годится для него. Единственное, что наказал перед уходом — никогда не оставлять своего командира, и делом, и примером показал, каким должен быть верный шиноби.       На похороны пришёл Исойо, хоть и думал, что никто не заметит. Он нервничал, но лишь отчасти виной тому смерть Шинго. Таджима отметил подвижки с момента как Исойо покинул пост и сбежал от работы со стариком, осталось аккуратно надавить.       Уруми тоже пришла. Помолилась, безразлично оглядела селян и ушла.       Повидавшие шиноби не читали заурядных речей о скорби, а наставляли подрастающих: вот — образец воина. Жизнь может оборваться в любой момент — учат, и каждый из них с первого куная готов отдать её во благо клана.       Таджима хмур. Те, кому повезло меньше, похоронены ночью. Несколько стариков и одна молодая вдова приходили помолиться за падших. Большая часть его группы уничтожена в начале боя. Искалеченный Мадока, раненны его бойцы. Они все гордятся, хвастают ранами перед детьми, зовут главу клана — героем. Но глава клана ещё никогда настолько не проваливал задание. У Кариматы поредели асигару — это не поражение, это — крах Таджимы, и вина за каждую пролитую слезу повисла над ним тяжёлой тучей. Потеря Шинго — не просто удар, а настоящий крах. Прославленный прозвищем лишился рук и глаз.       — Чичи, — шепнул сын и потянул за рукав, не понимающе хлопая ресницами. — Зачем Шинго-сан лежит там?       Таджима закусил губу. Оттягивать момент истинных откровений ещё маленького будущего своего сына он старался подольше — из безусловной любви к нему, но не возврат достигнут. У него не милая дочь, не химе — изящная убийца, в шелках и далеко от смрада и крови, а пацан — которому в самый центр месива. Его нужно знакомить с тем, что зовётся смертью. Четыре — возраст располагающий. Он и сам столкнулся со смертью немногим раньше, когда нии-сама Симчей показательно, в науку младшим братьям казнил пленного шиноби. Вражеская голова — такого же подростка как сам Симчей, слетела с плеч легло, словно съехала по скользкой поверхности. Детство шиноби похоже на осколки, что врезаются в память шокирующими откровениями истины. Таджима посчитал много лун, но тот эпизод вспоминается чётко и до больного ярко, и глубинный ужас, испытанный им, с возрастом не рассеялся, хотя крови и трупов он повидал в разы больше — превратности, жаль не всякий остаётся адекватным — учишье проклятье. Слабая психика в купе с шаринганом и детством без вариантов косит клан жёстче клинка и чакры. Да и кто подтвердит в своём ли уме Таджима. Одно точно, знакомить сына со смертью станет осторожно, дальнейшая жизнь покажет насколько крепким вырос молодой глава клана. Сугуру тренирует его, водит посмотреть на ещё живых, объясняет как и чем нанесены раны, а потом тащит на полигон — ставить твёрдый удар.       Таджима посмотрел в широко распахнутые наивностью детские глаза и ответил:       — Он умер.       — Совсем?       — Совсем.       Рабочий стол в порядке, кисть, тушь стопки документов в нише и рядом на татами. Под самой увесистой — две стрелы, на которые сложно не обращать внимание, но мелкие дела ждут, и геройские подвиги им не интересны. В доме тихо, треск горящего фитиля в адоне и лёгкий скрип пера по бумаге — спутник на долгую ночь. Сугуру умиротворённо сидит напротив, расслабленный и отрешённый. Дела передал из рук в руки, груз сброшен — курить тем не менее стал чаще.       Таджима отложил отчёт о потерях в последнем бою. Дымная пелена будней незримо возвращается в рутинную жизнь. Кулак упёрся в скулу и в тишину влился тяжкий вздох.       — О чём задумался? — прервал тишину Сугуру, медленно выпустил дым. — За Ясэ переживаешь? Не надо. Пацан стойкий, матери во всю помогает. Да и Амея там вертится, прочуяла, видать, знакомое.       Таджима сгрёб брови на переносице, не понимая о чём речь.       — Девки по две штуки — её профиль, — напомнил Сугуру о близняшках Шинго, с досадой сплюнул. — Отдай его Мадоке.       — У Мадоки другие задачи. Ему надо подлечится.       — Тогда Масааки-сенсею. Не смотри, что стар — нас выдрючил и его выдрючит. Меня больше беспокоит Уру-тян.       Таджима изогнул бровь в вопросительный знак.       — Она пыталась.       — Старший?       — Нет, — Сугуру затянулся, помолчал и добавил. — Он ведь под моей опекой. Не рискнёт.       — А ты не думай, что она тебя боится.       Сугуру отстранёно задумался. Очередная порция дыма густым молоком растеклась в прохладном воздухе.       — Меня, может, и не боится, а тебя, — мундштук указал на Таджиму. — Уважает. Защитить мальца — моя задача. Разве я подводил?       Таджима хрипло засмеялся.       — Забыл как мы в канаве валялись? А как грибов поели? С твоей подачи.       — Не трынди, а, — махнул рукой Сугуру, сдерживая смех. — Ты тогда ещё не был наследником.       — Как настроение в клане?       — Да, как, — Сугуру сделался серьёзным. — Зима к концу, риса хватает. Заказов не мерено, особенно сейчас, после твоего страстного свидания с духом. Дела подбил, всё что в силах — решил, дальше сам. Заебался я с твоими старейшинами. Как ты с ними справляешься? Чуть не придушил. Особенно Ноку, ох, и говнистая же баба!       — Слабак.       — Не спорю, — брат затянулся, с облегчением выдохнул дым. — Но я не глава, мне можно и поблажки.       Он замолчал, наблюдая как перо обмакнулось в чернила, снова затянулся. Его гложет любопытство и белая ревность — он не стоял по правую руку, когда Таджима прошёлся по лезвию смертельно близко к концу. Сугуру, с его рвением бить морды, в стычке с Кариматой погиб бы — понятно, но не ему. Он бы с радостью, да только кто с мелким наследничком справится. Таджима прекрасно понимал, когда свалил на брата клан и наказал следить за сыновьями, хотя один, в бой без уверенности в людях, сам на сам с неизвестностью — мог не сидеть и разгребать отчёты, а почётно сгнивать в могилке.       Дела навалились сразу как он вернулся в селение, времени поговорить с братом не было. Сугуру ходит вокруг да около, не меньше чем воодушевлённые мелкие шиноби блестит глазами, а Таджима с любопытством ждёт, когда у брата случится разрыв словесного затора.       — Мне тут старейшины уши пропели, — издалёка начал он. — Таджима-сама принесёт мор в селение. Разозлит Духа — поплатимся.       Таджима скосил улыбку в сторону свисающей длинной пряди чёлки — затор даёт течь. Сдержанность — не про Сугуру.       — Какой он, а?       Таджима поцокал языком, глянул на брата. Информация нужна не из любопытства, он должен знать с чем имеет дело. Когда группа вернулась с охоты, и, помимо трупов, Сугуру увидел залившийся кровью глаз Таджимы, понял — с Кариматой Учихи столкнутся ни раз. Однажды сыновья главы клана попадут в поле зрения асигару, а может и самого Духа, Сугуру должен понимать как защитить наследников. В первую очередь — старшего.       Шаринган пробил болью висок, вильнул тремя хвостиками и тут же погас — большего не требуется. Картинка отпечаталась в сознании брата в малейших подробностях.       — Тощий. И меткий, — подбородок качнулся в сторону кланового кладбища, намекая на свежие трупы, — как сука.       Сугуру замер, молча рассматривая полученную информацию, и Таджима оставил его в покое.       Отчёты, запросы, предьявы, жалобы утопили внимание главы клана надолго, а может ему просто показалось, что месяц на небе поднялся на палец выше. За это время табак в кисеру Сугуру истлел и погас, но он по привычке приложился к мундштуку. Пошлёпал губами, издавая противный звук. Таджима пристально на него уставился, но когда не получил ожидаемого внимания, потянулся через стол и дёрнул за рукав. Сугуру тут же вернулся в настоящее, оставив разглядывать тощее существо в чёрном балахоне.       — М-м? — интеллектуально осведомился Сугуру о причине его потревожившей.       — Не сиську сосёшь, — хрипло засмеялся Таджима. Сугуру заворчал, погасшую кисеру отложил в сторону. Руки его сунулись в рукава как всякий раз, когда он озадачен, а свербёж в причинном месте начинает накалять штаны.       — Ёкай?       — Не-а, — чёлка прошлась по щекам в отрицании. — У него странные техники, но это техники, а не сверхсилы.       — Почему?       — Потому что ёкай не станет стучаться в дверь и просить разрешения пострелять в живых. Клан ведь не вырезан.       — Может ему не упёрлось.       — Или — есть причина.       — Каримата — мононоке, а мононоке слушаются приказов. Может есть над ним кто посильнее?       — Ты читал сказки? — иронично ухмыльнулся Таджима.       — Конечно, — согласился Сугуру. — Сынку твоему на ночь. О-очень любит.       — Да-да, а Хагоромо до сих пор собирают стремена после боя, чтобы не превратились в абуми-гучи.       — Вот видишь, — Сугуру осветил улыбкой тусклую комнату. — Как представлю Удо с корзинкой да по степи за стременами, так все штаны мокрые.       Таджима поддержал тихим смехом. Удо суеверен, соблюдает традиции, чтит мудрость прадедов. Старик Хкё наказал собирать стремена — собирает, не задумываясь.       Сугуру пожал плечами, похрустел шеей и поднялся.       — Пойду жену побалую.       — Она же тебе дочку родит.       На лбу изогнулась идеальна дуга, и Таджима отметил особенную подвижность в области бровей. Бесспорно, сынок — радость отца, но вот же интересно, на какой по счету дочери Сугуру оставит жену в покое. Уже у сёдзи он остановился, и, горестно вздохнув, с надеждой глянул через плечо:       — А вдруг пацана…       Ночь для главы клана — любимое время решать вопросы. Не спать, нет-нет — делами заниматься. Спать — не для шиноби, спать — зло. Любой глава клана радуется наступлению сумерек и возможности, наконец, бодрствовать в своё эгоистичное удовольствие. Как только дом затих, и шёпот в детской не без участия нагоняя от матери смолк, Таджима предался недоступному широкой публике деянию бессонницы.       Отчёты один за одним пролетают перед глазами. Заказы — выполнены, другие в процессе, третьи ждут очереди. За полгода доходы клана и шиноби в целом возросли в несколько раз. Сверки доходов и расходов. Количество раненных и мёртвых, радуют некопанные за три месяца могилы. Сенджу сгребли силы в селении — у них задачка посложнее любых стычек. Похищение супруги главы клана и грозящие разборки с даймё — это вам не Учих мутузить. А иные кланы не столь сильны, чтобы укладывать его людей в землю. Таджима усмехнулся мыслям. Мундштук прохладой лёг меж губами, и дым мягко заполнил лёгкие. Кашлять захотелось, он сдержался, отделался несколькими ударами ладонью в грудь. Прошло, но не забылось — курить легче не становится.       Гораздо больше радует прирост младенцев. Появились деньги — появилась пища, а следом и дети, пока есть шанс выкормить и поставить на ноги. В семьях, в которых от силы по двое — прибавление. Пожалуй стоит провести в селении фестиваль не важно чему посвящённый — саке и сытость приведёт людей к разврату, а там и пополнению. В начатом году необходимо обновить оружие, закупить больше провизии. Сугуру неплохо потрудился, зря Кано не верил в его способности управлять.       Бытовые задачи клана закончились через два часа после полуночи, а дальше злобно оскалились доклады иного содержания.       Медовые куноичи изловили двоих шпионов, один из которых вербовал не обтёртых в боях малолеток Учих, по случаю приведённых к местным дамам для первого посещения. Вербовщиков обещают доставить в ближайшее время. Заведует борделем Юа-сан, имя которой иронично подходит для заведения подобного профиля и означает — любовь. Она ещё молода, но переступила порог интереса высокопоставленных любителей юности, и, став единоличной владелицей сети чайных домиков, возглавила особую часть разведки для клана. На неё Таджима строит дальнейшие планы.       Секретный доклад из Узушио заставляет хмурить лоб, закладывая складки будущих морщин, если повезёт. Каёди — супруга Асахи, блюдёт интересы клана в тылу закадычных союзников. Похвально. Не за чем волноваться, пока Узумаки в её цепких коготках, но имя красноволосого засранца, чтоб ему покрыться лешаём, по-прежнему застревает в горле блевотным комком. Каёди сообщает: Ашина странным образом заинтересовался одной беременной мико и зачем-то просит Чочоги-сохея переправить её в отдалённый храм Серого Змея, под строгий надзор его фуин-ирьёнинов. Шесть лет назад Таджима потребовал изгнания Ашины из Узушио, Узумаки подчинились. Место изгнания располагается в Стране Снега, где круглый год — зима. А поскольку Узумаки строят храмы в лучших традициях первых эпох, Ашина круглогодично мёрзнет, и знание этого греет учихову душу.       Асахи не видит в просьбе брата двойного дна, но Каёди беспокоится — не верить ей нет причин. Весточка послана, дело сделано — дальнейшее за главой клана. А если есть основание, есть нужда и проверить. Пожалуй, матушка, тётка и сёстры весьма по Каёди соскучились и желают в ближайшее время навестить Узушио.       Таджима отложил сюзников на край стола, устало уткнулся лицом в ладони. Масааки-сенсей часто говорил: чем глубже ночь, тем тяжелее вести, и советовал браться за трудные дела ранним утром. По малолетству его слова казались верхом философии и скоро покидали завитки извилин, но с годами и накопленными знаниями застрявшие крупицы временами прорастают. Сенсей прав — на свежую голову проще думается. Так и есть, загвоздка в другом — три месяца отсутствия стопками документов лежит в нише, на полу, на столе, где угодно, но не в стопке с решёнными, а она, зараза, пополняется ужасно медленно. Сугуру прочёл и отсеял — принимать решения не в его праве.       Следующим на очереди оказался доклад о стычке в Этого. Отчёта от Мадоки он ждёт позже, хотя вряд ли сможет удивиться, а вот отчёт от Карасу — любопытен. В его обязанности входило отслеживание чакры о чём подробно расписано на несколько свитков. Если в самом начале среди асигару не было шиноби, то теперь наборот. Погибшие — двое дотонщиков и один суитонщик, остальные — наёмники. Заключение ввергает в уныние. Таджима надеялся найти скрытое, то, что не смог найти никто, но в Каримате нет чакры.       Кисеру хрустнула. Табак рассыпался на татами, когда Таджима о злостью шарахнул ладонями по столешнице.       Блять!       Он уверен: Каримата не Дух — шиноби, но какого же проклятого ёкая в его техниках не используется чакра. Как можно вытворять то, что эта блядина вытворяет?!       Ёкай?       Бред!       Мононоке?       Ещё бредовее!       Таджима отрицательно покачал головой своим же мыслям. Не существует того, что необъяснимо. Он знает точно. Вера в потустороннее рухнула в пятнадцать перед тем как отправиться к Хогоромо за невестой. Кано отправил на простенькую миссию по сопровождению оммёдзи из храма Огня в Страну Тайги, где по словам людей злобный ёкай терроризировал местного вассала. До того момента Таджима, как и все, верил в существование чуждых людям сил. Он пробыл в доме вассала несколько суток, слышал шорохи и ночной вой — всё как описывали слуги. Уже тогда интуиция заронила семя подозрения. Оммёдзи провёл изгоняющие ритуалы, дух успокоился, покинул дом, но вскоре дошли слухи, что изводить вассала начали по-старому и даже хуже. Левая пятка намекнула на неладное, а Таджима с детства привык ей доверять. Не предупреждая хозяев, он вернулся и шесть суток пролежал в засаде рядом с поместьем. Собственными глазами увидел кто и как опаивает главу дома, издаёт нужные звуки и подкладывает вещи. Родственники новоиспечённой супруги захотели богатства, не дожидаясь, когда с ними поделятся. Вот и стали сводить господина с ума — обычный меркантильный интерес. Так пришло неотступное осознание что за чем сокрыто, а заодно понимание — оммёдзи — жадные до денег шарлатаны. Заговорщиков разоблачили и предали казни. Последующие задания во главе с ёкаями, разношёрстными кицунэ, домашними демонами и одержимыми лишь укрепили понимание — в каждом случае виноваты зависть, месть и желание наживы. Хитрость и никаких ёкаев.       И вдруг— Каримата. Мононоке, ёкай, дух и гроза богачей. Таджима не верит, но и понять не может. Он не встречал подобных техник. Не видел, чтобы тени подчистую слизывали мёртвых, не терялся не видя, но глаза не подводят — мёртвые асигару растворились, чтобы воскреснуть вновь на других дорогах. Как? Кеккей Генкай — определённо, но почему без чакры. Неужели новый уровень контроля, не отслеживаемый сенсорами — научиться им пока не на чем. Неплохо бы узнать принадлежность к фамилии.       Таджима опустошил мысли и окинул памятью все кланы из всех забытых уголков мира. Он помнит по меньшей мере сотню кланов-дотонщиков и ещё с сотню комбинаций техник с дотоном. Вычислить местоположение и имя асигару по стихии чакры крайне сложно. Казалось бы — встреча с Кариматой состоялась, а информации по-прежнему нет. Негодование взяло верх.       Да кто они, блять, такие?!       На этой ноте Таджима сложил руки на груди и запрокинул голову назад. Раздражение нужно отпустить, вытрясти из головы лишнее, отрешиться. Кем бы ни был Дух, а сингето достать пришлось.       Шея стрельнула болью под лопатку, отрезвив мыслью — неплохо бы заняться физической нагрузкой — полигон давно соскучился по его тесной компании.       Вдох-выдох. Лёгким колко от осевшего табака. Мысли растянулись в сизую муть.       Каримата — немыслимая лёгкость, такая невесомая, будто под плащём нет тела — поразительно бесплотный, мастертсво лучника - непререкаемо: стрела срывается непринуждённо туда, куда приказано; не существующая пространственная техника — клубок ирреального дыма, может — просто иллюзия — южнее земель Хьюга в Стране Чая клан Йоаке обладает глазами; текучий, неуловимый, не оседающий в шарингане блядский кусок сраного ёкая, в которого Таджима не верит, но вот же — сука и объяснить знаниями не может. Оскомина в горле!       Штаны подгорают знатно не только у Сугуру.       Таджима втянул воздух до колючей боли в лёгких и медленно, считая от десяти до единицы, выдохнул.       Но лук — шикарный. Удо обоссал бы штаны, увидь в живую.       Шинго погиб. Крупные щепки от ствола дерева застряли на протяжении всей раны, и это — не прицеливаясь. Не понятно откуда Каримате стала известна лёжка, ведь Шинго залёг за несколько суток до атаки. На задании его вычислить невозможно, и тем более вот так — наугад предположить место и расстояние, но труп на лицо.       Таджиме не показалось, он точно видел:       «Для него»       И чёрная стрела с моном Учиха поставила точку в жизни главного шпиона клана.       Такую же стрелу они нашли в груше Источников. Теперь Таджима понимает, что первая всё же была знаком. Очевидно ещё по лету началась объявленная Кариматой дуэль. Обе стрелы смотрят на Таджиму с ехидным превосходством. Танто, конечно, прошёлся по бледному лицу и может усмехаться стрелам в ответ. Дух не пристреливался — удачно пришёл поглазеть на тех, кто его ловит.       Если Каримата ёкай — Таджима побреет задницу и пойдёт в изгнание к Сенджу. Смешно, право, будет поглазеть на рожу Босеки.       Краем Таджима отметил засветившиеся верхушки деревьев под первыми лучами солнца, а петух Окио молчит. Но потом вспомнил — сынок же у него на радость старейшинам родился. Любитель сказок в исполнении дядюшки, возможно обнаружил в птице басана*, вот и сразился с нечестью один на один. А может не простил, что петух не Учиха, а дышит пламенем получше него. У самого-то не катон, а слёзы и обожжённые губехи. Герой! Правда орал петух «кукареку», а не «баса-баса», но ведь малой ещё, не расслышал. Хотя некоторые уверяли: последнее время петух зарю просыпал, как очухается орал не теми звуками. Да-да, ёкай в него вселился, спасибо за сыночка, Таджима-сама.       Позади глухо послышались торопливые шаги, шаркнули сёдзи. Через незакрывшиеся до конца перегородки косой полоской света в дом проник восход. Тихо, на верхнем этаже спит Мидзуэ, с ней младший сын. Старший просыпается до первых лучей без лишних напоминаний, умывается и бежит на тренировку. Младший, оставшись в одиночестве, хныкает и бежит не за братом как бывало раньше, а к матери. Его тайком учат постигать навыки шиноби — рисовая бумага любимое развлечение и чтобы тихо-тихо, с пяточки на носок, чтоб как старший и ни пальцем в сторону, соревнуются кто тише подкрадется и напугает до смерти задремавшую в саду Ноку. Мелкому надо отдать должное — ходит он и впрямь бесшумно. Способности есть, как и отличное будущее шиноби. Если бы Шинго остался жив, отдал бы ему в ученики. Теперь же запасным вариантом остался только старик.       Таджима устало отодвинул свитки, посмотрел в сторону режущего глаза солнца.       Глаз болит. Отголоски неудачного ранения преследуют до сих пор. Он рискует зрением используя шаринган, но рисковать вообще любимая забава шиноби.       На энгаве свежее утро, прозрачная прохлада обволакивает горящую от напряжения голову, скатывается по затылку и растворяется в новом дне.       Путь прошёл мимо тюремных камер, где оставили пленённого Кодачи. Завидя главу клана, парень затрясся и вжался в дальний угол. Его голову покинуло много информации, и там ещё есть на что поглядеть. Тот же Кёга — загадочный командир асигару, имеющий доверие Кариматы, но сейчас действительно не до него.       Он прошёл дальше, к полигону украдкой понаблюдать как растёт мастерство сына. Снег скрипит под стопами, веет мягким морозцем, без обогрева чакрой даже приятно гонять мурашки под тонким дзинбеем, лёгкие стонут от свежести, голова наливается лёгкостью, дышится так свободно, что в пору взлететь, парить, глядя на дрязки сверху вниз, смеятся над мелкими людскими заботами, и плевать Каримате на макушку — у-ми-рот-во-ре-ни-е.       И вдруг размеренную идилию единения мысли и тела разрушил негодующий вопль:       — Ах ты балбес!       Таджима невольно остановился и прислушался. Орёт Сугуру явно не на Рихея — собственные отпрыски до балбеса его не доводят, а вот наследник клана — запросто.       — Что ты наделал?!       Ветки ближайшего кустарника раздвинулись и открыли отцу тревиальную истину. Пришлось закусить кулак, чтоб не выдать себя. Сын в сейдза, насупился, губёшка трясётся, глаза коровьими слезами налиты, но твёрдость во взгляде настоящая — не хуже чем мицке сутеми. В правой зажат тугой хвост с собственной головы, в левой кунай. Короткие прядки обрамили плешь на затылке — как взял, так и смахнул. Он давно блестел масляными глазами на брутальный затылок отца, а после схватки с Кариматой, когда всё селение слушало рассказы Мадоки о блистательности главы клана, совсем зафанател. Волосы у сынка густые, но мягкие и причёски отца ему не видать, но хотелка настоящая — лидерская. Младшему мать косички заплетает, все над ним умиляются — за пухлые щёчки трепят, а старший расстраивается — ну ведь ничем не отличается от сверстников. Хвост и только, подумаешь верёвкой крутой замотан, с деревянными бусинами, кои спёр у матери из канзаши, подаренные на свадьбу дядькой Удо. Мидзуэ или впрямь ещё не видела или делает вид, что не замечает. А с такой-то плешивой дырой в башке сынок уж точно отличится.       Смех скрыть вышло так себе, Сугуру, впрочем, и без того распознал знакомый гогот.       — Нет, ты видел?!       — Не слепой пока.       Таджима выступил из-за куста всячески пряча лицо за чёлкой.       — То-сан! — взбодрилась новоявленная миру плеш. — Почему мне нельзя волосы как у тебя?!       — Можно, — Таджима похлопал сына по плечу, — как пробежишь тысячу кругов, так сразу.       Детские глаза сверкнули ярче пяток. Сугуру одобрил метод воспитания силы воли и выносливости.       Таджима уже достаточно долго дышал всежим утром, наблюдая за тренировкой, когда на другом конце полигона обожжённый катоном столб облюбовал рыжий кот. Запрыгнул он с несвойственной жирному брюшку грациозностью, рядом с лапами положил небольшой свиток. Таджима содрогнулся — от свитков у него глаза кровью набираются и без шарингана.       Хаято пристально пилил хозяина наглой мордой пока не понял, что подходить к нему не собираются. Он столбами пересёк полигон и уселся рядом. Свиток, что Хаято принёс оказался сильно потрёпан. Высохшая кровь на краях и снятые печати явное свидетельство неверного адресата. Полустёртые оттиски Страны Молнии на внешней стороне бумаги и собые символы города Лима близ Саламова моря — три закрученные волны. Волны эти повсюду от посуды до татуировок. На навершиях свитка мон клана Уйра — известных в Молнии курьеров, отличающимися особыми техниками, превосходящими шуншин. Хаято небрежно выронил свиток под лапы и несколько раз быстро облизнулся.       — Какая честь видеть тебя лично.       — Мр-р, — ответил Хаято. — Не пр-р-ришёл бы.       — Что-то важное?       — Как знать.       Честно говоря Таджиме дела кланов другой страны не интересны. Он едва свои разгрёб, вникать в проблемы других не намеревался, до момента как Хаято любезно подвалил свиток. Он нехотя взял свиток, уговаривая себя тем, что прозвище он получил не только потому что мыслит чаще и на несколько шагов дальше, но и потому что повезло обзавестись верными людьми, готовыми таскать любую стоящую информацию из любых ебеней мира.       С Хаято не случается приступов альтруизма — он не приходит без призыва, и вдруг — сам, да с подарком.       — Где взял?       — Пр-р-ринесли.       — Кто?       — Маланка. Явился рваный, в зубах свиток. Р-расказал, что его человек погиб. Куда свиток девать не знает, хозяин не сказал. Вот и пр-ринёс.       Остаточная чакра райтона щёлкнула по пальцам. Кошачий призыв в Молнии большая редкость. Учихи практически монополизировали ниннеко, но бывают случаи, когда сами коты находят хозяев вне родного любимого клана Учих. Прецедентов не много, но имеются. Маланка — молодой кот, обладающий любовью к райтону. Его и назвали-то Маланкой лишь потому что будучи котёнком приглянулся летящей с неба в грозу молнии. С тех пор правая сторона обожена и изуродована, а спас его член клана Уйра - Маланка верно ему служил. Погиб значит. Бывает. Шиноби-курьеры часто становятся жертвами нападений, но на то они и обучены — защитить документы ценой жизни важнейшая задача, сравнима с заказами шиноби-бойцов. В каждой стране есть кланы, способные обучать курьеров. Грабят почти всех, но не тех, кто ходит под рукой самого даймё Молнии. Уйра — превилигированный клан, гонцы государственного статуса — им открыты дворцовые двери всех стран. На этого напали, он отчаянно отбивался и, наверняка, успешно потому что курьера запросто не взять, но погибли и напавшие и сам курьер, раз уж Маланка оказался не в курсе места доставки. Может по запарке Уйра не сообщил, а может потому что — секретно.       — И когда это было?       — Недавно, — лениво муркнул Хаято, выгнул спину, с удовольствием царапая древесину. — В октябр-ре.       — Ты само радушие, — хмыкнул Таджима. — К чему мне теперь этот свиток?       — Мря-я, — Хаято заразительно зевнул. — Я так же р-решил, а потом пр-рочёл.       Таджима развернул свиток. С первого взгляда — типичный доклад, какие он читает десятками, отчёт о проделанном задании, заказ. Глаза наискось пробежались по письменам и вдруг увязли. Лима — не простой город в Молнии — особо охраняемая правительством зона. Немногие знающие, среди которых Таджима, в курсе пристанищем каких сил является святилище. Шпиль Спрута в Мизуоки, гробница в Демонах, Роуран в Ветре, храм Сокола на границе трёх стран — список священных мест обширен, к ним нельзя относиться с небрежностью или легкомыслием. В том списке есть и святилище Некоматы в Лиме.       Таджима медленно поднял глаза в ошарашенную пустоту утра, чувствуя как загривок мёрзнет, но не от холода. Перечитал снова, каждое слово, не веря ни себе, ни письму. Ладонь обречённо накрыла лицо:       — Да какого же хрена!