Фиалка

      Сознание вернулось нехотя, будто принудили. Сушняк, казалось, растрескал рот, словно земля в Стране Ветра. Спина отсырела, истлевшие татами радуют каждой рассохшейся доской. Осмысленных желаний, кроме как отлить, мозг не выдаёт. Тело немое, грудина болит. Чакра застоялась, покалывает, напрягает кейракукей усталой болью. Ками, только не паралич.       Когда зрение сошлось в одной точке, не размазывая картинку, он огляделся насколько позволила затёкшая шея.       Досчатый навес, пристроенный в углублении пещеры, скудная обстановка: несколько футонов у одной стены, у другой сложенный камнями очаг с налётом копоти. Вокруг темень, с потолка висят густые тени, похожие на летучих мышей, каких он видел в Стране Клыка — тот же матовый отблик на сгибах крыльев. Бескрайнее количество трав, связанных пучками, склянки, обвитые ржавыми прутьями, у стены копыта с серым от старости мехом. Сугуру подумал, что очнулся в логове шинигами. Не так он представлял себе иной мир. Где такацуки со встречной отёко полного саке?       Попытка перевернуться на бок приветствовала спазмом в глубине живота. Раны заныли.       Отдышавшись, прочувствовав тело, версия с параличом исключилась, и состояние озвучилось ёмким:       — Бля…ять.       Из всего организма не подвёл только локоть, услужливо став опорой размякшим мышцам. Сугуру подтянулся, полусел и силы закончились.       Чакра потекла по каналам, как густой сироп, прошлась по точкам ран, перемотанных персиковой, драть её, юкатой. Наверное, эта блядская тряпка будет преследовать до конца дней. Хорошо бы конец этот не пришёл слишком рано. Раньше, чем он сможет сделать всё для брата и клана. А ещё жена дома. О ней, конечно, позаботятся, и будущий сын станет гордится отцом, павшим в жестокой схватке с оленями, но Сугуру лично хотел бы присутствовать в жизни своей семьи. Даже смешно — Нара не бойцы, но потрепали во всю силу парнокопытных способностей.       Сугуру потёр лицо. Щетина точит во все стороны — морда заросла, как жопа Сарутоби, и воняет так же. Мыться-бриться! Срочно!       Стена подставила каменный бок, позволяя держаться за выступы.       Пещера вливается в пологий склон, что уходит в заросли кустов и деревьев. Свежий лес, ароматный солнцем и горным воздухом. Небо золотит сквозь листву слепящими зайцами. Если бы он не чувствовал себя настолько скверно, мог бы насладиться пейзажем.       — Очухался?       Ворох тряпья у входа, из которого торчит залюбленный солнцем горбатый нос, внезапно заговорил. Длинная кисеру задумчиво тлеет дымом, в унисон с пролегающей меж кустов седых бровей щербатой складкой, словно на лицо легла вся грусть мироздания. Трубка завидная, из сплава меди и золота, с тончайшей повестью резьбы: о похождениях полубогов и демонов, плавно втекающая в букет хризантем. Кожаный кисет для табака украшен теми же символами. Сугуру не специалист, но припоминается, что богатая гравировка показатель статуса. Для него гораздо примечательней — горбатая спина в шкуре хошийского кумарга из мёртвой теснины, что в Стране Медведей.       Шкура не старая, грубой выделки, местами вытертая до сухой кожи и увешанная шерстяными колтунами.       Кумарг не просто медведь. Огромный чёрный зверюга с прочной шкурой, когтями в один сяку и челюстью, не уступающей акулам из Мизуоки. Когда на Страну Медведей упал метеорит, кумарги мутировали. А потом расползлись по странам. Настоящее бедствие. Жрёт всё подряд: собак, котов, человечиной не брезгует. Местные даймё объявляли охоту, и очередь желающих выстроилась немаленькая. Выжившие долго и мучительно умирали вместе с теми, кто пытался помочь. По началу лекари причину не понимали, а оказалось, кумарги отрастили ядовитые железы, такие, что и дышать рядом с умирающими смертельно опасно.       За полторы сотни лет порядком вывели напасть из ближайших стран. Самок уничтожили, самцы попрятались. С тех пор не угадаешь, в каком месте объявится в очередную весну. Самые старые экземпляры время от времени вылезают. С весны по глубокую осень запасаются жиром, целыми деревнями поедая скот и жителей.       У границ Огня бродит один. Пару лет назад едва не вырезал Инузука. Псы, видимо, у них сочные. Клан от вымирания спасся провидением Ками, не иначе. Хотя исчезновению собачников соседи скорее порадовались бы, чем огорчились.       Кумарг — тварь умная. Надерёт селян, стаскает в пещеру под деревней или подгреб прямо в доме, и пирует до холодов. А там ищи его, в какой угол забился. Не осталось кланов, кто взялся бы выкосить мутантов до конца, а к Учихам не обращаются — Таджиму боятся больше кумарга. Зверь сожрёт, а шиноби выведает тайны — на такой крюк посадит, что желаннее сгинуть в зубастой пасти.       Ирьёнины приспособили особенности кумарга для ядов и лекарств. Убить такую тварь крайне сложно. На чёрном рынке стоимость компонентов сравнима с годовым запасом провизии целой страны. Шкура, скорее всего — благодарность. Спасённая жизнь стоит дорогих подарков.       — Моё имя Ёрга.       Едкий дым густым столбом вознёсся над тряпьём.       — И кто ты?       — Сложный вопрос. Жизнь достаточно коротка, чтобы найти ответ.       Очевидно же — лекарь: травами провоняла вся пещера. Судя по размеру трубки — дама: как ещё, если не размером кисеру нежному полу компенсировать недостаток анатомических подробностей. А голос грубый, присущий мужчине. Если бы пол имел значение, Сугуру углубился бы в этот вопрос, но ему безразлично до насыщенно цветочного в Стране Лаванды.       — Тело-брен, жизнь-тлен? Не слишком оптимистично для лекаря.       — Войны исключают оптимизм.       — Долго я?       — Нет понятия долго. На всё нужно время.       Глаз у Сугуру ритмично задёргался.       — Присядь, выдохни. Тяжело ты болел. Принесли, почитай, в гостях у Эмма-о был.       Сугуру опустился на камни рядом. Не по приглашению, а от упадка сил. Ранен, беречь себя надо.       — Тот, кого ты братом зовёшь, успел, — голова, по крайней мере, верхний клок спутанных кос похож на голову, утвердительно качнулась в подтверждение словам. — По храмам просил за тебя, и Ками приняли его просьбу.       — Ты говоришь с Ками?       — Все говорят с Ками — слышат лишь немногие.       Жизнь шиноби не предполагает пауз. Пауза равна смерти и для Сугуру она слишком затянулась. Тот, кого он зовёт братом, никогда не просит. Он приходит и берёт. Иногда платит. Самым достойным. Носится по храмам? Главное, чтобы не грабил.       Сквозь дым потянуло знакомым смрадом усеянных мертвяками полей сражений. Они опасны не меньше живых, а опасности, дальновидные шиноби ликвидируют сразу. Сходить-проверить — вбитый годами инстинкт.       Спустившись в овраг, Сугуру наткнулся на место настоящей скотобойни. Кровище, дерьмище, от вони глаза режет. Нос пришлось заткнуть рукавом. Безмерно счастливый рой мух в ближайших кустах пирует мёртвой плотью. Тело стухло, трупным пятнам пара суток. Ноги раскинуты, варварски изорвана промежность. Повсюду окровавленные кунаи и обрубки толстых, с женский кулак, веток. Очевидно, насиловали ещё при жизни, и смерть причиной остановиться не послужила. Груди вырезаны до рёбер, пришпилены сенбонами к стволу дерева.       А рядом Уруми. Мурлычет под нос детскую песню, косы плетёт на прибитой к пню голове: вместо лица спёкшаяся маска, будто в костре жарили. Или катоном плюнули.       — Уруми… — Сугуру осторожно развернул её.       Не человек — нелепая марионетка, по чье-то злой воле оставшаяся в сознании. Щёки в чешуйках высохшей крови, зрачки расширены на всю радужку, уголки рта натянуто-улыбаются, истерично трясутся, уродуя красивое лицо до лика безумия.       Лекарь подошёл бесшумным клубком дыма.       — Она… — Сугуру сделал жест рукой у виска — … в порядке?       — Что есть порядок в нашей голове? Быть может, это мы безумны. Она всего лишь радуется.       — Чему?       — Каждому своя радость, — рука с обломанными ногтями по-отечески погладила девушку по голове. — Жаль, ты не видел момент истинного торжества.       Сугуру усомнился, что желал бы видеть. В трупе, хоть и с трудом, он узнаёт Сенджу Токаи. В основном по размеру сисек, да светлым кудрям у женского начала. Наблюдать расправу с соперницей он не стал бы — не мясник, и, пока, в своём уме. Зрелищ хватает. Остановил бы, пытал — да, жёстко, но не позволил бы сцепиться Уруми с Токаи. Зная выносливость Сенджу, он искренне посочувствовал куноичи, рискнувшей, отняв у Уруми будущее, встретиться с ней вновь. Умирала она долго. Крайне подозрительно, что свихнувшейся Уруми, Таджима позволил так долго глумиться над трупом.       — Где мой брат?       — Как знать.       Сугуру кинул тяжёлый взгляд на лекаря. В иной раз, схватил бы за грудки и вытряс содержимое, но больное тело проделывать брутальные финтеля не позволит.       — Что здесь было?       — Что здесь было, то и останется. А ты ступай. Я позабочусь о ней.       Сугуру немедленно воспользовался предложением. Зуд нестерпим, щетина колет, а съехавшая Уруми от трупа соперницы ещё долго не отойдёт. Проходя мимо, он подхватил один из кунаев.       Внизу, где овраг резко обрывается каменистым склоном, растеклось озеро. Округлые берега поросли зеленью и камышом. В зарослях трещит болотная птица, лес лениво ухает в ответ, и каждый сантиметр водной глади манит уютом. Спокойствие часто обманчиво, губительно скрытыми течениями, как гиблое болото под покрывалом благодати.       Но глубоко он и не полезет. Илистый берег оказался недалеко, тихая заводь без течения. Ряска, осока, початки рогоза — мужская романтика. Оленины на костре не достаёт, и компании, но это мелочи.       Отмокал Сугуру долго, пока грязь не разошлась белыми комками. Обтёрся пучком травы до красноты. Между делом бегло осмотрел тонкие порезы на животе. Сразу и не подумаешь, что копыта от этого легко отбрасываются. Корочка от воды вспухла, легко поддалась ногтям. Под ней проступили точки крови.       Рана у ключицы хуже. Широкая запёкшаяся блямба, стянутая морщинами воспалённой кожи. Сугуру чуть надавил, боль пробила под левым ребром. Задеты нервы — плохо. Подведёт в любой момент, а заминка обойдётся дорого.       С отросшими волосами справился кунай, и Сугуру эволюционировал из пещерного шиноби в современного. Пальцы приятно взъерошили короткий ёжик: как можно носить патлы до пяток и при этом ещё радоваться и умудряться быть неплохим шиноби? Неудобно — жуть.       В пещеру он вернулся голым. Никто не возражал: Шинго спит, Уруми скрючилась на футоне — неживая, бледная, глаза безумные, но лежит.       Вскоре и рожа оголилась, адски защипала. Несовместимая глупота воинственного шиноби с чувствительной кожей. Шелушиться, чухается, и пару дней красный подбородок — предмет насмешек гладкого, как попа мальца, Таджимы. Нет, он, конечно, проходится раз в полгода лезвием по харе — имитирует бритьё.       Правильно заточенный кунай — залог успешного бритья, — учил Масааки-сенсей, когда на девственной бороде ученика полез первый пух. Сугуру который раз убеждается в истине этой мудрости. В пещере даже зеркало нашлось. Лекарь поначалу разглагольствовал что-то о духах и священном, но когда Сугуру принялся снимать с щёк растительность, тот грустно замолчал и пошёл закуривать горе на исходную у выхода.       — Надолго мой брат уходит?       — Уходит на рассвете, приходит на закате.       Сугуру понял, что не так уж сильно бесят некоторые представители Инузука, по сравнению с горбатой спиной в шкуре кумарга.       — Две ночи, как не возвращается, — спокойно продолжил лекарь. — Как последний раз кровь прогнали, так и ушёл.       Сугуру оторвался от бритья, обдумал.       — Кровь прогнали?       — Способов немало.       Способов действительно немало. Основной — хорошая драка. Другой — тренировка. Ещё можно определённым мужским способом, который наполняет тело живительной усталостью и коротким счастьем. Но ни тот, ни другой, ни третий ввиду отсутствия сознания не подходит. Грешно думать на единственно возможный.       — Я трахал её? — Сугуру качнул подбородком на Уруми.       — А разве ты мог?       Сугуру услышал скрип собственных хрящей в челюстях. Что, блять, сложного ответить на вопрос без витиеватой шелухи.       — Только ты знаешь свои сны. Было или нет. Соглашалась ли, приказ исполняла. А может — это было гендзюцу. Как знать.       Сугуру понимает, что не ошибается — яйца божественно пусты и если бы не штаны, взмыли бы в небо. Но Уруми видит мужчину исключительно в Таджиме, а он о таких вещах не треплется, спрашивать бесполезно. Уруми же не выдаст ничего, что натолкнёт на верный ответ.       Им случалось вдвоём бывать в компании хозяек увеселительных домов. По отдельности или на пару. Но то шлюхи, а тут Уруми. И вопрос, каким боком участвовал брат, как никогда остр, открыт и требует выяснения.       Таджима, конечно, виртуоз ментальных закладок. Его арсенал под завязку забит действительно жуткими дзюцу — как он от них с ума не сходит. Сугуру много раз радовался, что они на одной стороне, и абсолютно уверен — применять навыки к Уруми Таджима бы не стал. Её психика крайне тонкой настройки. Она и держится вменяемой лишь на приказе глубоко в подсознании. Смена ментальной закладки — убьёт.       Уруми дорога им, как сестра. Талантливая куноичи, одна из немногих девушек с запасами чакры на грани вымысла, и — первый толковый ирьёнин. Всё рухнуло за короткий бой. Когда совет поставил на ней крест, они, рискуя собственным рассудком, вдвоём разгребали сломанное сознание. Сугуру поддерживал снаружи, Таджима полез в бессознательное.       Он ещё верит, что вернуть можно, таскает с собой, ведь пока Уруми кому-то нужна, и психика её стабильна, и острые на язык живы. Уруми не раз и не два выхаживала то одного, то другого, а когда пришла пора становиться женщиной, нашла крайне приятный способ избавиться от невинности, а заодно передать лечебную чакру сломанной в шести местах челюсти.       Под вечер пробудился Шинго. Обрисовал ситуацию с наружной слежкой, перекусил и отправился на позицию. На вопрос, куда ушёл Таджима — он пожал плечами. Тайчо не изволил поставить в известность. Приказал охранять, печатей понатыкал и ушёл.       Сугуру, естественно, пошёл прогуляться, мышцы размять. Обошёл территорию, устроился на отдых под деревом. Медленно потягивая горький отвар из бамбуковой фляжки, он наблюдал едва видимую шарингану технику. Не то, чтобы он совсем не ожидал, но творится какая-то поебень. Не печатей брат понатыкал, а барьер. Да такой, куда не войти, ни выйти, а значит у тех, кто внутри выбора нет. Главное, где он сам? По храмам молится — чушь. Таджима не полагается на Ками. На собственные силы, на выдержку, выносливость, на ум, но не на Ками.       Отец мог отдать приказ устранить конкурента, а Таджима — актёр от бога и разыграть целую постановку с участием Сугуру в главное роли, для него ничего не стоит. Уруми сцепилась с Токаи не из-за недосмотра или упущения лидера группы, а потому что это тоже часть постановки. Один ранен — сгинул в пучине болезни, другая с ума сошла — пришлось добить. Разом две проблемы. Устранены. Точка.       Ладно отец — в его желании узреть труп сына, Сугуру не сомневается, но чтобы и брат на это пошёл трудно поверить. Или, всё-таки, он тупой идиот.       — А-а-аррр, — Сугуру с силой зашаркал по вискам, словно пытался вычесать из головы мысли. — Ксо!       Единственное, в чём он всегда был уверен — это Таджима.       Шиноби нельзя верить, ни своим, ни чужим, но с каких пор доверять брату стало опасно?       Да, Таджима брат не родной. Кровью они и не братья вовсе, но сути это никак не меняет. Если бы судьба не свела раньше, они стали бы хорошими друзьями. Кано приютил осиротевшего после затяжной войны с Кагуя, мальчишку. В семью Таджима влился моментально, и разница между родным и неродным стала проявляться с той же скоростью. Особенно резко она стала заметна, когда Кано решил приобщить сыновей ко взрослой жизни. Сугуру тогда отлично натрахался. Таджима тоже натрахался, а после прирезал суку и сообщил отцу, что лучшая шпионка Учих — это подосланная шпионка от Сенджу, и несколько лет совет ломает голову, куда утекает информация по её вине. Кано подозревал стукача среди своих, но перед вычисткой борделя отправил сыновей на проверку. Один бы выжил однозначно.       Так в какую же стоимость оценено братское доверие, а главное зачем?       Претендовать на место главы клана Сугуру перестал в тот день, когда погиб Симчей — старший, первенец, наследник — гордость отца и надежда старейшин. Вылазка на вражескую территорию, ничего особенного — собрать информацию-вернуться, и младших он прихватил с собой исключительно ради показать, кто в доме главный. А надо было озадачился безопасностью и выяснить, что наследник Сенджу оттачивал на границе навыки дотона. Он просто похоронил Симчея заживо. Сугуру встал, как вкопанный, воткнувшись в сосредоточенное выражение лица Буцумы, который не обращал внимание на крик задыхающегося Учихи. А вот Таджима схлестнулся с ним не на шутку, азартно, смело, до смерти. Унесли обоих.       Цена есть у всего: кажется, отец никогда не простит ему замешательства, а ведь Симчея Сугуру знал гораздо меньше, чем убеждает себя, что не виноват в его смерти. Неужели, забравшись ещё на ступеньку по лестнице власти, и Таджима нашёл подходящую стоимость доверию, пусть названного, но всё же брата.       Тяжко. И погано.       Они не какие-нибудь Хагоромо, которые за власть грызут друг другу глотки. Легенды о братьях Учиха, что веками держали на плечах клан, написаны их же кровью. Верность, преданность, доверие. Но то о родных — к нему не относится. А верить хотелось.       На следующий день вернулся Исойо. Сугуру потребовал отчёт, но водомерка стукнулся лбом в каменный пол и, извиняясь во всех возможных позах, протараторил — тайчо приказал докладывать исключительно ему. Сугуру настаивать не стал, лишь задался вопросом — где и с каким заданием на самом деле был Исойо?       Ближе к полночи вернулся и сам Таджима. Появился в проёме, как никуда и не уходил. Чумазый, драный, с клоком кровавых волос. Оценил ситуацию. Сначала подошёл к Уруми, потрогал лоб.       — Живой?       — Как видишь.       Таджима бросил через плечо короткий взгляд. Ему хватает понять настроение. Он недолго повозился с Уруми, затем не спеша подошёл к костру, уселся напротив Сугуру, ничем не уступая прямотой взгляда.       — Исойо?       — Тайчо, — водомерка прыжком оказался рядом.       — Докладывай. Тайчо пришёл.       Исойо неуверенно покосился на Таджиму. Дождался кивка.       — Хай. Вот бумаги, — он протянул футляр.       — Нашёл?       — Хай. В трёх днях пути отсюда. Большое селение У… Учих. Я проверил имена стариков. Сомнений нет. Это наши.       Напряжение повисло такое, что Исойо едва не рассыпался по костям. Селение Учих — логово событий. Три дня бега и задание выполнено, но на чумазой харе написано читабельно: насрать ему на то селение.       — Ты знал.       Таджима отрицать не стал.       — Долго будешь держать меня за дурака?       — Не дольше, чем позволяешь.       — Мы ведь не за нашими пошли. Сам скажешь или из тебя выбить?       Таджима усмехнулся, облизал угол рта и поднялся.       — Какой был приказ?       Пальцы сжались быстрее, чем мозг выдал последствия. Упреждающий взгляд прошёлся по жёсткой хватке на плече.       — Убери руку. Не пощажу.       — Не пощадишь? А силенок-то хватит?       Вызов принят, решили оба, направляясь к выходу.       Однажды старейшна, разнимая мальчишек, заявил: лучшая драка — несостоявшаяся драка. Всякий вопрос можно решить разговором. Сугуру счёл старика полным болваном. К чему с пелёнок держать кунай, если слова бьют острее, точнее и насмерть. Не слова бьют, а кулак и точно нанесённый удар. Словоохотливость — удел изнеженных придворных, чья слабость и болезненность не даёт возможности наслаждаться возвышенным искусством боя. Там, может, и проходят фатальные баталии на языках. Однако, приди туда Сугуру, он бы показал, что острее.       Мужчины испокон веков выясняют отношения на кулаках. Истиной это было ещё до Индры и со временем актуальности не утратило. Шиноби от честной драки не бегают и морду повредить не боятся. Шрамы — отметки боевых заслуг.       Сугуру не стал размениваться на слова. Едва ушли в тень, он рывком развернул брата за левое плечо и с полуоборота от души врезал в челюсть. Удар правой Таджима перехватил у своего виска, вывернул руку до жизнеутверждающего хруста под лопаткой, по прямой ответил ударом в скулу, по сцепке, пробил в ключицу.       Сугуру откинуло, рана заныла, предательски расползлась кровью. И этот больше не нападает. Бесит!       Сугуру схватил его за грудки, с придыхом впечатал в стену.       — Ты, что, не доверяешь мне?! — ткань натянуто затрещала. — Мы же братья!       — Только поэтому ты жив!       Более, чем пища к размышлению. Стал бы его брат терпеливо висеть в положении жертвы? Не стал бы. Сугуру коротко стукнул его спиной в камни ещё раз и только после разжал кулаки.       Таджима растёр по щеке кровь, смачно сплюнул в сторону.       — Полегчало?!       — Полегчало!       В пещере стояла тишина. Исойо скрылся за широкой — по его меркам, спиной Шинго. Одни глаза торчат. Как у совы из перьев чужих волос. Заметно — палится, готов ретироваться за самый горизонт в считанные секунды. Шпиён, мать его. Дрищ — пустые кости. Шинго, в свою очередь, окинул разбитые морды двух, по его меркам — юнцов, взглядом спокойной мудрости и пониманием.       Заняли исходную у костра. Лекарь подкинул дровишек. Буркнул нечленораздельно о малолетних идиотах и загремел котелком.       — Я тебя слушаю.       — Ты об этом задании знать не должен.       — Папаша пытается от меня избавиться. Не новость.       — Моя смерть его тоже не напряжёт. Есть приказ. Приказ надо выполнить.       Сугуру демонстративно приложил к уху два пальца, намекая, что внимательно слушает, не перебивает.       — Мы… — Таджима растёр между ладонями сомнения. — Ищем свиток.       — Что за свиток?       — Лиса.       Сугуру скрестил на переносице брови, а на груди руки.       — Много о нём знаешь?       Если поразмыслить — немного. Он не интересуется сказками и легендами. Его и раньше не занимало, а после смерти старшего, он и вовсе перестал изучать старые свитки отца. Место главы клана не для него с рождения и теперь в планы на жизнь тоже не входит.       О лисе читал Симчей, как приключенческую повесть на ночь.       Союз с Узумаки заключили три сотни лет назад. Ещё до притязаний Сенджу — родственники, а дружат с врагом. Узумаки, при поддержке Учих, нелестно послали их к предкам. Взаимовыгодный союз с шаринганом открывал новые горизонты в фуин, гораздо больше, чем могли дать Сенджу — такое не упускают.       Ныне не секрет, что Узумаки искали способы заполучить хвостатых, самый лакомый из которых виляет девяткой огненных хвостов. Никому не покорный, свободный, рыжий шельмец, по которому, писаются все, до самой крошечной, страны.       И союз принёс плоды. Печать успешно создали.       На этом моменте Сугуру обычно засыпал.       — Не в подробностях.       Таджима усмехнулся.       — Узумаки с помощью шарингана создали способ принудительного призыва. Из любой точки мира.       — Печать призыва без договора?       — Принудительная.       — Это ведь грёбаный сгусток чакры. Как его можно призвать?       — Поэтому нам нужен свиток. Остатки информации дошли ко мне искореженным до бреда. Всё, что я знаю точно — техника не разрушена и продолжает действовать, а значит, лиса призвать можно. Свиток принадлежит клану, передавался от отца к детям. Когда умерла последняя наследница, свиток пропал. Но стоило папеньке побывать в пасти девятихвостого и увидеть печать на языке, подняли записи. Оказалось, наследная семья раскололась на две ветки. Одна скоропостижно прекратилась после замужества, вторая ушла в глухую несознанку и несколько поколений хранила свиток в тайне. Тихо так они жили, в дали от всех, дел клановых не касались. Рубежи наши хранили.       — Егеря.       — Егеря.       — Бля-я.       Сугуру потёр виски и сомкнул пальцы на переносице, зажмурился до колких звёзд. Последний егерь сложил голову под остриём его катаны. Почти год пролетел с момента, когда Сенджу подобрались к селению. Бойня тогда была жуткая. Тайные тропы известны только егерям и вывод был однозначный — Има предал клан. Сугуру решил проблему быстро, а на самом деле только создал.       — С его смертью мы проебали свиток?       — Свиток проебали, когда одной хитрой женщине захотелось замуж больше, чем другой.       — Все беды из-за баб, — философски вздохнул Сугуру. — Где искать?       — Источники говорят о священных местах. Ближайшее — храм сокола. Туда и направляемся. По пути заглянем ещё в одно место. Там по слухам скрывается полукровок.       Библиотека Джашина одно из таких мест. Недаром гонял он сопляков. Свиток мог оказаться именно там, а проверить не спёрли ли его неклановые жизненная необходимость. Стоит ли говорить о том, насколько сильными станут Учиха, заполучи они лиса. И от такой же перспективы вряд ли откажутся те, кто оказался за бортом клана.       — А Яманака? Они же…       — У них дела дома, — хохотнул Таджима. — Глава клана приболел. Охрану проверяют.       — Ладно, не до них. Тот, кто владеет свитком в любой момент может призвать лиса?       — Может.       — Сомневаюсь, что рыжий хер встанет по стойке смирно.       — Яманака охотятся за шаринганом. Делай выводы.       Сугуру окинул взглядом пещеру. Каждый поступок — чётко спланированный шаг. Лежащая крючком Уруми, барьер, может быть, и ранение тоже. От подробностей раскалывается череп. Нет, его мозг не покрыт извилинами так густо, чтобы суметь распутать хитросплетение мыслей, как изучать незнакомый танец с тем различием, что в их ситуации партнёр по танцу — смерть.       Пока не занял пост главы, Таджима не имеет права не подчиниться приказу и не выполнить задание, вот и находит лазейки, а не доверял бы — избавился от балласта ещё в Источниках после тупой подставы Шотой.       Сугуру прикрыл глаза. Слишком сложно для шиноби, которому думать противопоказано. Важно не сдирать с себя точки опоры — знать за кем идёшь, что спина прикрыта, и отвечать тем же. Это всё равно, что пытаться скинуть с себя кожу, а ты не змея. Ничего хорошего не выйдет. И Сугуру успокоил себя мыслью, что оказался прав — мутил братец, мутил.       — Мог бы сразу сказать, рожу не пришлось бы бить. Я пошёл с тобой не затем, чтобы доказать отцу право на место главы, а чтобы ты живым вернулся. И тебе это известно.       — Я не мог рисковать.       Раздражает его способность читать мысли по выражению лица. Иногда до трясучки. Сугуру много раз пытался, намеренно, хорошо готовился, сам почти верил, но не смог ни разу провести брата. Он даже разыгрывал целое представление с участием людей, которые не знали, но каждый раз Таджима выводил его на чистую воду, просто задав вопросы. Считывает гад, видит насквозь и нет ничего, что можно скрыть. Поэтому, он лучший допросчик. Поэтому, его шаринган нужно заслужить. Поэтому, врагам с ним так тяжело. Как и тем, кто рядом.       — Тут поинтересней, — продолжил Таджима. — В группе есть информатор.       Шпионы затихли в углу. Исойо заморгал через раз и прикинулся тенью тени Шинго, который выразил интерес кислой миной, но Таджима отрицательно покачал головой.       — Уруми?       — Она не сама. Отец посчитал, что я не проверю, ведь мы серьезно рисковали спасая её сознание. А я проверил. И нашёл там закладку. Кустарная, как твоя макивара. Тот, кто ставил, не боялся, что найду. Для неё смертельно, если ты узнаешь цель задания. А вас обоих я потерять чот не готов.       — Снять можно?       — Так снял, — Таджима указал слюни по подушке. — Для этого нужен сильнейший стресс.       — И ты дал им сцепиться.       — Угу.       — Но как… она могла и не прийти.       — Не могла. Я отправил Сенджу послание, когда оказалось, что Яманака в курсе. А кто лучше всего мог бы проследить за мной?       В этом ей не откажешь. Масааки-сенсей язык стёр — следи за девкой Сенджу. Но девка Сенджу всё равно выслеживала и — как?! — понять пытались до сих пор. С юности у них соревнование кто-кого, на что, и как. Попалась. Обидно даже. Не стоило трогать Уру-тян, а раз рискнула, сидела бы в селении и не высовывалась.       — И он послал Токаи.       — У неё есть шансы. Были. Подобралась красавица близко, но выйти из барьера не успела. Шота о составе группы не доложил. Сенджу не знал, что Уруми с нами. А лезть в эту бойню я посчитал опасным для здоровья.       Мимо проплыла тень с бамбуковой плошкой. По запаху, отвар. Тень склонилась над футоном Уруми. Она задергалась, громко вскрикнула, но лекарственное бормотание быстро усмирило. Когда лекарь пошёл обратно, Сугуру отметил — как эта куча в шкуре не спотыкается сама о себя.       Уруми прикрыла глаза, кажется, заснула, наконец.       Костёр мерно догрызает деревяшки, над ним в котелке уверенно пенится бульон из свежей рыбы — Ёрга обещает хороший ужин, но требует за это полный покой одного раненного сопляка и крепкий сон другого. Шинго готовится в дозор, Исойо на всякий случай прилип к нему намертво.       — Единственно, чего я не могу понять, — Таджима выдохнул, — как о свтике узнал Сенджу?       — Э-э? — брови Сугуру смешно выгнулись.       — Я бы мог завалиться к нему на огонёк с конфетками. Чай попить. Так ты же не отпустишь, а Сенджу, боюсь, не оценят армию Учих вокруг селения.       — Я отвечаю за твою безопасность. — Сугуру потёр ладони. — И да, не оценит он.       — Есть предположения?       — Ха-ха, — усмехнулся Сугуру. — Не знаешь? Серьёзно? Поставлю под сомнение твоё прозвище.       — Не томи.       — Погоди, дай насладиться моментом.       — Насладился?       — Пожалуй, — довольно пожались плечи. — Дочка Имы — голубоглазая блонди, а родители Учихи. Подозреваю, не просто так. Блядовала маманька-то, и Сенджу об этом знали.       — Подстава.       — Дело в другом. Если Има владел свитком, его дочь была наследницей. От неё Сенджу узнал и о свитке, и о походе, пока мял по оврагам.       Таджима задумчиво потёр разбитую скулу.       — Она егерь.       — А я папаше башку снёс. Ни за что считай. Баба есть баба, с неё спрос невелик.       — У Имы есть ещё одна дочь.       — Девка? Ты заставил думать, что у неё нет глаз?       — Времени на закладки не было. Вручную справился.       — Печально, наверное.       — Чтобы добыть информацию, глаза не нужны. Для Сенджу она ценности не представляет, а убрать её мы всегда успеем.       — Зачем ты её оставил? Думаешь свиток у неё?       — Это было бы слишком просто. Она не наследница.       — Тогда?       — Нельзя исключать варианты, пока свиток не у нас.       Котелок заманчиво качнулся на длинной, видавшей виды и костры рогатине. Ёрга пригласил-пригласила за скромный стол. Куски чёрной лепёшки, по вкусу напоминающие старые варадзи, колёсики дайкона, от которого пучит, да рыбная похлёбка.       Сугуру первым ушёл радовать желудок. Таджима ещё остался у костра. Задумчиво ворошил угли палкой. Бывает, что даже самому мозговитому нужно просто поделиться с тем, кто правая рука.       — Полегчало? — сквозь кусок печёного теста пробубнил Сугуру.       — Полегчало, — умиротворённо ответил чудесное сочетание самоуверенности и паранойи.

***

      Стопка исписанных листов устроилась на краю стола. Угол в угол, ровно. По привычке пальцы ложатся сверху, на долю мгновения, чтобы расслабленным выдохом не встревожить бумагу. Неряшливость для химе непростительна. Кисть параллельна верхнему краю, рядом квадратная чернильница. Равномерно растёкшееся пятно на куске сложенной белой ткани — композиция идеальна, как икебана, и несёт не меньший смысл. Простые просьбы простых людей, решаются так же просто. Для неё всё не просто совсем.       Суйрен взяла обязанности. Сходила на склад, сверила с документами и пришла в ужас — риса, заготовленного на зиму осталось ничтожное количество, не хватит до начала осени. Советник Сумай помялся и ушёл от ответа. Он намерен отчитываться только перед Буцумой, но провизия не его задача, и спрос будет именно с неё.       Заготовкой зимних запасов распоряжался Уцува. Не нужно иметь дюжий ум, чтобы понять, куда пропал рис.       Суйрен задумчиво уставилась в сад.       Непростительно подвести выданный ей, исключительно на честном слове, кредит доверия. Склады — пища-жизнь для всего селения — бесценно. Испытание зимой суровая проверка. По весне выглянут из-под снега не только собачьи экскременты, но и ошибки главы клана — маленькими могилками и плачущими матерями.       Оба молоды, оба не имеют многолетнего опыта ведения дел клана. Давно известно, чтобы научить плавать нужно бросить в воду. Сейчас такая ситуация, и выбор не велик, либо помочь друг другу не утонуть, либо по одиночке на дно.       Вода её стихия. Буцума — будущее. А она — справится, конечно, справится.       Суйрен поёжилась от щиплящего холода на плечах и между лопаток. С тех пор, как Онрё-сан взялся обучать владению чакрой, она с завидным постоянством мёрзнет. Суйтон холоден, как величественная безразличием глубина. Суров, как дикие северные воды, где пристанище находят глыбы льда. Белые.       Суйрен нашла пристанище у Чинацу — суйтон отлично смывает заразу — начала обучать её ирьениндзюцу, и пусть не поддержка, но лояльное отношение одной из влиятельных старейшины обеспечено.       Зачем, как ни за советами ходят к старикам.       Это не первый визит.       После попытки избавить свет от белой, Суйрен вернулась в пещеру неделю спустя, но ни тогда, ни после смелости не хватило переступить порог и встретиться с тем, что Буцума зовёт Земным Покаянием.       Живые могилы, не приемлющие мертвеца. Беспокойные души в неволе камня. Стонут, молят — воды; перегнивают в плодородный гумус, заживо, без надежды покинуть тело. Быстрая смерть — благосклонность, а с врагами стоит поступать жёстко.       Резкий, для отвыкших от света глаз, огонь вспыхнул клубом дыма и разлился по каменным сводам смоляным запахом. Выхватил из темноты белый силуэт. Старик стоял вросший в землю. Камень поглотил его до середины груди. Морщинистая кожа, под которой жилы, и не знавшие тонуса мышцы, покрылись высохшей и треснувшей, словно от зноя, грязью. Грубеющие чешуи камней почти подобрались к трещинам.       Уцува спал. Или, по крайней мере, Суйрен так подумалось по свисшей на плечо седой голове. Она переступила порог страха, боясь разбудить дремлющих в темноте мертвецов. Ореол света проплыл вместе с ней вглубь пещеры.       — Чего ты пришла?       Суйрен дрогнула от неожиданности. Пламя колыхнулось, бросило пучок искр и выровнилось.       — Советник Уцува, — гордо вздёрнулся её подбородок. — Не соблаговолите…       — Не соблаговолю. Это теперь твоя проблема, белая тварь. И тебе из неё выпутываться.       Суйрен недолго помолчала, не отводя глаз от пугающего взгляда решимости из-под сморщенных век — взгляд идущего на смерть известен любому шиноби. Но каково это — смотреть в белое отражение на самого себя?       — Проигра-ал… — снисходительно улыбнулась Суйрен. — Злишься? Переживаешь за будущее Сенджу? Слишком рано ты решил, что всё кончено. Всё только начинается.       — Я знал, что ты его предашь.       — Предательство. Как много вложено в одно простое слово, — Суйрен тенью обогнула старейшину. Её руки легли на сухие плечи, она, почти касаясь губами мочки его уха, продолжила: — Что такое предательство, Уцува? Попирать память отца и спустить с рук убийство в родном доме или наказать того, кто это сделал? Пытать, мучить, изводить его людей годами. Стоять за плечом, скромно улыбаться и считать количество могил для каждой живой туши. Предательство или отмщение? Удовлетворение неупокоенных душ? Их стоны, мольбы. Тебе снятся те, кого ты убил? Или предательство — это упрямая месть отвергнутого белой, старика? Разве ты не предал? Же-енщину. Слабую, чья болезненная восприимчивость к орехам, дала тебе шанс нанести удар.       Уцува почти взвыл. Заскрежетал зубами.       — Это не предательство! Она была опасна!       — Нелепое оправдание. Она была старухой. Такой же, как и весь совет Сенджу. Гниль нужно старательно вырезать и прижигать. Займусь. Когда выйду за него замуж. Ты уже не помешаешь мне, старейшина. И спрятанный рис ситуацию не исправит. Я найду выход, как находила Белая Ведьма. И пересчитаю трупы Сенджу по весне. А виноватым сделаю тебя.       — Я так и знал! Ты! Ты!!!       — Твой крик походит на жалкий лай обречённой псины. Это был шанс. Ты не воспользовался.       Суйрен встала напротив, сложив руки внизу живота, и, улыбаясь одними губами, почти безумно произнесла:       — У нас будут дети. Быть может дочь. Как я. Быть может сын, как мой отец. А может их будет много.       Старик срывал кожу в бессильной злобе, стараясь дотянуться до неё. Тёмная кровь, лишенная привычной алости, больше похожая на смолу, скудно выступила там, где корка кожи с треском захрустела.       Суйрен отступила на шаг. Свиток с напыщенной лёгкостью появился в руке.       — Знаешь, что это? — она поднесла пальцы к губам. Пространство глухо хлопнуло; каменный кувшин с широкой каймой резьбы по центру встал у её ног. — Вижу, что знаешь. Страждущим от жажды любая капля воды — подарок небес.       Она сложила печати. Кувшин до краёв наполнился прохладной водой, намеренно не спеша набрался пузатой преградой и, только после жадного взгляда старика, расцвёл на каменистом ложе пещеры мокрым пятном.       Тем хорошо Земное Покаяние, что питает жизнь сквозь камни, но жажда всё равно мучает тело. Буцума умеет наказывать.       Уходя, за спиной она слышала знакомые проклятья, потом крики, потом он умолял о глотке, но лишь лёгкой улыбки коснулся лунный свет. Суйрен вздохнула.       — Госпожа?       — С этого дня мне вдруг захотелось пить с тобой чай на берегу этой заводи. Акане.       — Что он сказал?       Плечи Суйрен укутались в тёплый шарф. Важнее то, чего не сказал. Противостоять дотону Буцумы можно, имея большие запасы чакры, но Уцува не шиноби, он просто советник и смерть пришла бы за ним в тот же день.       — Акане, есть в твоём клане способы избавиться от Земного Покаяния?       — Вы думаете, госпожа, кто-то намеренно продлевает ему жизнь? Зачем?       — Чай, Акане, — вздохнула Суйрен, плотнее укутываясь в шарф. — Чай.       Незадолго до назначенного дня свадьбы, к Суйрен пришла женщина. Молчаливая, скромная, в небогатой одежде. Её сопровождала девочка лет одиннадцати. Такая же худая, с посеревшим лицом, где белой пудрой неудачно замазаны синяки. Суйрен узнала их: супруга и дочь скверного мужа, чьё место в бочке воды. На дне. Женщина поблагодарила белую невесту низким поклоном и добрым словом. Пожелала семейного счастья рядом с Буцумой-доно и протянула простенький подарок. Бамбуковая коробочка для бенто, украшенная вручную. Наверняка последнее отдаёт. Не принять подарок — незаслуженно оскорбить, показать превосходство и социальное различие. Не пристало химе вести себя высокомерно.       Акане опасливо предупредила, когда Суйрен открыла коробку. Но Суйрен отмахнулась — она не может не доверять женщинам селения, которые с завтрашнего дня будут просить помощи у жены главы клана. Внутри оказались рисовые шарики. Без приправ, но с начинкой из свежей рыбы.       А ночью Акане разбудила Буцуму: Суйрен отравлена.