Фиалка

      Чудно. Выдох получился крайне довольным. Голова откинулась на опору, спина упёрлась в гладкие камни всем весом. Сидя, воды по грудь — самое то отдыхать после тренировки.       Таджима расчесал мокрые волосы и позволил им лежать на плечах. Костяной гребень заботливо спрятался в свиток. Несмотря на роспись, цветные камни и явную женственность, стоит потраченных денег — отличная вещь. Найти хорошую чесалку проблема похлеще вторжения Сенджу. Редкие, за исключением собственных пальцев, выдерживают больше пары месяцев. Его волосы — его гордость, а гордость проблем доставлять не может. Жёсткие, густые, тяжёлые — лежат ровно, а то, что кудрями берутся — виноват климат некоторых стран. Да, и не кудрями, как у девиц в Стране Чая — лёгкая волна. Пока молод, длина волос, с самого Индры, считается признаком воина. Мужчина сам решает, для какой длины он достаточно умелый. Конечно, другой умелый воин, время от времени срезает прядь — другую, но, разумеется, ему просто везёт.       Вода согласно толкнулась в подмышки. На той стороне берега Сугуру судорожно выскочил из кустов и, оглядываясь, словно за ним несутся стада голых мужиков с намерением оседлать его невинный круп, пустился вплавь. Заросль рогоза, он пересёк, как хороший лось в гон, издавая шорох и хруст гораздо больший, чем способен создать рогоз. Сразу не распознаешь в нём шиноби.       — Слушай…       Сугуру примостился рядом, раскидав локти по краям камней. Сначала молчал, явно соображая. Мысли читаются по выражению изогнутых бровей.       — Я был… с Уруми?       Вот и обозначились рамки беспокойства. Таджима скользнул взглядом по берегу. Чуть дальше места, где намывался брат, кучей лежит тряпьё.       — Гляну.       Сугуру не сопротивлялся, открыл шарингану сознание, как девка платье богатому любовнику. Будь он ему противником, свалил бы насмерть с плевка. Таджима мельком глянул на картинку в его голове. Усмехнулся.       В озере, раздевшись по пояс, отмывает косы древняя старуха. Кожа висит на ней бусами сухих морщин, старчески-желтоватая, пятнистая родинками и пигментными блямбами. Но важнее всего сиськи — чего ждать от озабоченного в соку молодости мужика — увядшая ветошь с длинными сосками болтается у пупка. Таджима содрогнулся — ну, кто просил брата настолько подробно разглядывать старуху.       Таджима и сам не сразу понял. Исойо уверен, что разговаривает с рябым парнишкой, Шинго видит крепкого старика. Сугуру вот — столетнюю деву. Это не иллюзия, не печать и ни техника. Чакры в себе не несёт или такой уровень сокрытия не доступен для шиноби.       Таджима искал мужичка-ведуна, мужичка и нашёл, брата спас, но кто такой этот мужичок, он не скажет. За недели пребывания бок о бок, он понял, что не человек в пещере сидит. Одна только шкура кумарга неслабое доказательство. Шкура настоящая — проверено, яд в ней есть, но на Ёргу не действует. На вопрос почему, отвечает просто — хорошие люди не восприимчивы. Чушь это всё, конечно. Лишь бы не сталось, что померли давно всей группой и ловят коллективные глюки где-нибудь во владениях духов.       Сугуру остался без ответа, но настаивать не стал — предпочитает сохранить рассудок. Кого конкретно он на себе видел, Таджима утверждать не станет, и развеивать сомнения за просто так — тоже. Пусть ходит в тонусе, ему полезно. Говорят, те, кто умирал от яда кумагра, сильно страдали. Только сдаётся, что за страдания приняли эйфорию.       Таджима стёк в полулежачее, дав добро воде растянуть волосы по поверхности. Приятное ощущение тяги у корней покалывает под веками. Минуты спокойствия для шиноби редкость, но здесь, в импровизированном онсене местного разлива, жизнь течёт неспешно. Когда такое повторится.       Сугуру приходит в форму медленно — раны поганые, чуть перестаёт пить отвар, снова гноятся. Остатки чужой чакры не дают затянуться изнутри, кровят. Уруми могла бы вывести и ускорить заживление. Время от времени, Таджима проверяет закладки. По всем показателям вменяема, но в себя не приходит без малого десяток дней.       Беспомощность шиноби тяжело переносят. Сугуру бесится. Ему лежать надо, а он на тренировки бегает. Пришлось пару раз вырубить для сговорчивости. С такими ранами ни физические нагрузки, ни идти дальше нельзя. Первый же бой сделает калекой, а то и трупом.       Сугуру, конечно, любит мериться содержимым мошонки, но серьезным конкурентом Таджима его никогда не считал. Не потому что слабее и не так талантлив, а потому что соперник уже есть. Единственный, равный, злой, с которым насмерть, с которым азарт, а Сугуру — он брат. И самый доверенный человек. Если бы Кано отдал клан ему, Таджима бы порадовался, повесил всю бумажную волокиту и резво умчался в даль крошить Сенджу. Сугуру не обделён умом, жаль пользуется не всегда. Как сейчас, например. С тех пор как узнал о свитке — успокоился, а начал бы мыслить, задался бы вопросом — зачем папеньке лис на старости лет? — и беспокоился бы не о том, кто в беспамятстве его седлал, а что делать, когда свиток отдадут.       Мыслями о лисе Кано не поделился, Таджима сам пришёл к выводам. На секретном камне в храме написано — владея огромным количеством чакры, Учиха способен к эволюции шарингана, соответственно — новым способностям. Каким — тайна. Вернуть молодость, продлить жизнь — сила девятихвостого одному Рикудо известна. Кажется, папенька не торопится покидать пост главы. Чакрой он ограничен — старость сжирает не только тело и разум, остаётся восполнить недостающее лисом. Возможность есть. Бумаги, что выкрал у Яманака Исойо, подтверждают тревожные слухи: Ветер запечатал Бакедануки в человека. Обладать же чакрой Кьюби но Ёооко — возвыситься над Ками — не просто удача, огромные возможности, и, видимо, Кано задумал обскакать конкурентов по количеству хвостов.       Вот только как эту рыжую балду контролировать, пока запечатают, непонятно. Удерживать шаринганом — не факт, что хватит чакры, а чтобы получить продвинутый шаринган, нужно запечатать в тело биджуу. Замкнутый круг. Так что увидеть лиса посреди селения шанс абсолютный. Разрушит до последнего камня, в трупах поваляется, а потом, вальяжно ковыряясь костью в зубах, отправиться восвояси. Сенджу тут как тут, не упустит возможности добить выживших. И конец селению, и истории Учиха.       Кано временем на выполнение задания не ограничивал, но, и по голове за задержку не погладит. Скажет — сам здоров, почему не бросил балласт, лис важнее. Да, потому что балласт — это для отца. Для Таджимы — верные люди, и разбрасываться ими не стоит. Преданность Учих формируется до определённого возраста, среди тех, с кем плечо в плечо, спина к спине. Потеря окружения — заведомо стать чужаком среди своих. Таджима предпочтёт немилость отца, чем растерять верных людей. Лис, несомненно, важен, но расставлять приоритеты он давно умеет. Пока нет свитка, продержится и селение, и клан. Сначала поставить группу на ноги. Время, по меньшей мере до весны у него есть, как и основания быть спокойным.       — Идёмте, — глухо выдохнул над головой ведун, поднял котелок, показывая, что наловил рыбы на обед. — Девчонка ваша очнулась.       Тому, что Ёрга знает больше, чем говорит, никто уже не удивляется. Многие истины сокрыты в косматой голове, за добычу которых любой отдал бы душу. Таджима распорядился бы этими знаниями во благо и процветание клана, но в дилемме между благодарностью за кров и жизнь брата и скотской необходимостью быть шиноби до мозга костей, победили моральные устои.       — Это выше моих сил.       — Опять бабе продуешь? — засмеялся Таджима. — В одном походе слишком для тебя. Стареешь.       Сугуру содрогнулся, плюхнул в лицо воды. Продуть бабе в сочетании со стареешь — фатальное комбо.       — Ладно, но я сплю у стенки. Рядом с Уру-тян.       — Ты посмотри, даже не пригласил. Что за человек!       Точным броском смятое послание отправилось в огонь.       — Чего там?       Сугуру приподнял голову, покосился на шуршащего травами Ёргу рядом с очагом.       — Лежи смирно, тайчо, иначе прибегну к мерам.       Сугуру уложил голову обратно, крепче прижал к бокам колени сидящей сверху Уруми, замер под лечебной чакрой её рук. Ей стоит верить на слово. Меры включают в себя полное обездвиживание, изоляцию чакры и недельный нестояк.       — Сенджу обзавёлся супругой.       Таджима почухал гонца, доствившего записку, под нижней челюстью. Бесконечно дружелюбный, лохматый призывной зверёк разразился довольным урчанием и распластался на спине, подставляя ласкам брюхо. Точь в точь его рыжий котяра Хаято в молодые годы. Недаром и прозвали диковинку шпионского призыва кошачьим медведем.       — Хах, нацепили хомут на шею.       — У самого жена дома.       — Не напоминай.       — Таджима-тайчо, когда мы увидим тебя в праздничном хаори?       Таджима с удовольствием бы ответил — никогда. Однако статус главы клана подразумевает обязательное семейное положение — сверху на супруге. И небольшой отряд карапузов, желательно здоровых и со способностями. Отец проследит за выполнением всех нюансов передачи клана. Сугуру он женил, и ближайшая весна распахнёт объятия супружеского долга следующему сыну. Мысля затянуть миссию с лисом, ненароком посещает голову.       — Уру-тян, не мечтай. Он женится, но не на тебе.       — Замолкни, иначе мелкую нужду справлять будешь сидя!       В дальнейшую перепалку Таджима не вслушивался. Его небольшой отряд готов выступать. Уруми окрепла, с её помощью Сугуру заметно легче, раз всё отчаяннее настаивает на продолжении пути. Отчасти, из-за Ёрги, отчасти, потому что провалялся до середины осени.       Идти, и правда, нужно. Деревья оделись в разноцветие, всё ощутимее уходит тепло. До первых холодов успеть бы добраться к храму Сокола, что стоит на границе трёх стран — Земли, Птиц, Жемчужной Лагуны. Дорога туда опасна не только местными шиноби — территория неизвестная, как и пути обхода, лазейки, тайные тропы — придётся напролом. На всём протяжении — граница с Землёй — место гадкое, особенно кланами жуколюбов.       Если свиток находится в храме, на месте переждать зиму, изучить-понять призыв лиса без нежелательных последствий. А вот если свитка нет, решать возникающие проблемы по мере поступления.       В тех же широтах, согласно памяти Яманака, забаррикадировался дедок Учиха — торгаш клановыми секретами, и чует Таджима, что это одно и то же место.       Последнее донесение от верного информатора в столице поведало не только о новом статусе Сенджу Буцумы. Яманака притихли, выжидают — где находится и чем занят злыдень Учиха, им неизвестно, потому и шагать боятся, рискуя получить мгновенную карму. С Инору поучительно вышло.       У самого Сенджу забот тоже хватает, женился, решает, как быть с людьми при дворе. И, наверняка, обложил селение охраной, ждёт дорогого врага верхом на лисе, будто-то бы он взял и привёл Кьюби в его ручонки, когда столько сил потратил на поиски. На лиса у Таджимы свои планы, Сенджу в них входит, разве что, в виде трупа.       Перед выходом, Таджима отправил Исойо в столицу — мобильный помощник информатору вскоре пригодится, да и обучить многому сможет. Опыт лишним не бывает.       Собрались в ночь, чтобы скрыть от лишних глаз время выхода.       Уходя, Таджима остановился на миг, оглянулся, и не увидел за спиной ни леса, ни озера, ни пещеры, ни часовенки богам, которую смертные принимают за храм. Вернись он сейчас, более чем уверен — не найдёт следа. Ёрга ревностно хранит секреты и помогает лишь тем, кому желает помочь. Сколько было шансов найти ведуна, когда ни имя, ни заслуги не имеют значения. Повезло? Или достоин помощи? Он не узнает.       Таджима поблагодарил поклоном.       Группа пошла вглубь Камня наиболее безопасными, разведанными тропами. Дорог в стране нет, ни торговых, ни бродячих — есть направления. Коренные жители ориентируются по привычке, и, видимо, по преданиям из уст в уста постоянных путей сообщения. При условии, что выходят дальше семейного двора. Территория разбита на десятки селений с десяток домиков, которые не перестают воевать. Таджима мельком наблюдал здешнюю жизнь. Скверно. Плодородных земель нет, скот пасти негде, голые камни, да сухие перелески. Где валуны, где плоские блинчики, уложенные невысокими колоннами. Как страна выживает — загадка.       Большинству шиноби из других стран Камень известен бесчисленным количеством храмов. Если миссия предполагает задание связанное с храмами, в семидесяти вариантах из ста — тащится именно сюда. За время передышки, на всякий случай, Таджима оббегал большую часть. Интереса не представляют. Самый большой храм, где, как говорят, живёт главный канусси, находится в сердце страны, но путь отряда лежит левее и забежать поглазеть времени нет.       Шиноби Камня — одичалые, как людей никогда не встречали. Если нападают, то со всех сторон, и каждый орёт о своём правителе. На преодолении страны ушло порядком двух недель. Без стычек не обошлось, отделались парой несерьёзных боёв, да разбитых рож, в том числе своих.       В Страну Птиц зашли с востока, и обещанное хрониками гостеприимство упёрлось в унылый пейзаж: степи до горизонта, где не отдохнуть — видно, как на ладони. Ближайшая вымершая деревушка попалась в дне пути от границы. Старушка-одуванчик, плюнь рассыпется, напоила измотанных туристов кобыльим молоком, разрешила поспать в сарае. Ей они не враги, да и знает ли бабуся о шиноби, и о войне. На всём протяжении пути Страна Птиц оказалась мирной. Есть ли здесь шиноби неизвестно — не встречались, может бывают залётные-перелётные.       А вся хвалёная красота страны в западной части, рассказала хозяйка, где с юга пустыня Ветра, а с севера море Жемчужной Лагуны обеспечивает подходящий климат для плодородных земель и цветущих пейзажей. Территория, куда они забрели, считается бесплодной, потому как находится между скалами Земли и безжизненностью Камня.       Птиц действительно много. Страна — место миграции по всем направлениям.       Когда добрались к границе трёх стран, осень задышала морозами. В горах выпал снег, началась метель. Группа вынужденно остановилась. Свободное время тратили на отдых и любовались сходом границ.       Сверху видна Страна Жемчужной Лагуны, омываемая морем и проливами. По слухам, там живут мужчины, отсутствие войн которых сделало изнеженными до ускользающего насовсем понятия — мужчина — от слова абсолютно. Таджиме, причина видится иная — отсутствие толковых женщин не позволяет развить нежноголосым жаворонкам характерный бас. Сугуру, кстати, с ним согласен. Здесь, в солнечных бухтах, изящные подобия нингё и выращивают уникальный жемчуг не уступающий бриллиантам. За единицу такой жемчужины придворные дамы готовы глаза друг другу выдрать, а за нить — продать душу.       О наличии в стране шиноби, по понятным причинам, история умалчивает, ибо шиноби в жемчугах — это сильно. Когнитивный диссонанс отдыхает.       Таджиме страна больше известна заданиями повышенной сложности и крайней секретности. Последнее — полтора года назад: доставлял канзаши для супруги даймё — на задницу три недели присесть не мог столько желающий отжать заказ.       Когда метель притихла, группа отправилась в путь. Восхождение к храму заняло несколько суток. Налюбовались горными красотами, познали, что такое нехватка кислорода. Обивая ноги об острые камни и скользя по наледи, они, наконец, поднялись к вершине.       Легендарный храм Сокола возвысился в небо ослепительным шпилем, где тысячи стальных пластин гранят солнечный свет на осколки. Под облаками замерли в вечном полете величавые птицы.       Таджима остановился, воткнувшись в невиданную красоту, и нахмурился. Храму больше двух сотен лет, а выглядит так, будто вчера сняли строительные леса. Он коснулся глазницы, шипя-чертыхаясь, активировал шаринган, и, почти матерясь на чисто шинобьем, выдал:       — Какого…       — …хрена? — закончил Сугуру, и братья переглянулись.

***

      Мальчик сидел в строгой сейдза, как предполагает церемония, почти не дыша и стараясь выглядеть спокойным. Его учили быть спокойным, подчиняться родителям, принимать решения старших, как должное, но ёрзающая пятка намекает, что он готов рвануть к братьям и заняться более интересными делами, чем дожидаться отца в компании незнакомого монаха. Дисциплина не менее важна, прислуживая в храме, выдержка, послушание, умение себя вести. Узумаки Ашина остался доволен выбором даймё и одобрительно улыбнулся мальчику, но принц испуганно уткнулся взглядом в пол.       Сёдзи благородно шаркнули. Картина могучей сосны с не менее могучей кроной спряталась за перегородкой. В зал вошёл плотный мужчина в дорогих разноцветных шелках, напоминающий престарелого щёголя. Его сопровождала тонкая девочка хрупкой белоснежной красоты: выбритый лоб, натурально белое лицо, два красных пятна вместо бровей — представительница знатного рода, а впечатление — не больше, чем прислуга. Даймё засиял краснощёкой улыбкой.       — Ох, Узумаки-сохей, простите за задержку.       Ашина смиренно поклонился, хоть от негодования сплясало всё его существо. Он прождал несколько часов, прежде чем правитель одарил гостя вниманием и после всего приходится кланяться, извиняться за доставленное беспокойство. Ашина, как старший сын, наследник главы клана и хранитель тайных знаний фуин, счёл поведение даймё крайне возмутительным. И заносчивость, о которой наставники твердили не покладая языка — смирение, Ашина, добродетель, не при чём. Подобное обращение не стерпит ни один уважающий себя служитель храма, шиноби и просто человек. Невообразимо, чтобы в Узушио так же обращались с высоким гостем.       В столицу Страны Огня Ашина прибыл по приказу и старается всячески ускорить решение дел, тем более, что дела ранга — доставить мальчонку, пусть и принца, в храм, ниже его положения и достоинства. И Ашина в совершенном ступоре от приказа старейшины отправить именно его на столь незначительную миссию.       Семь лет назад даймё проводил праздное время в гостях у верного друга за охотой. На обратном пути в столицу, отряд атаковали бандиты. Даймё упал с лошади, сломал ногу. Конь унёс его далеко от места нападения, где шансов выжить у взращенного знатным происхождением человека — никаких. На счастье мимо проходил монах. На просьбу о помощи монах ответил добром, но попросил ребёнка для служения в храм. Ни какого-нибудь, а кровь от крови даймё, и даймё согласился. Его жена как раз ходила на сносях третьим. Жалко, что ли хорошему человеку ребёнка в услужение Ками отдать. Когда в замок пожаловал Ашина, срок платить по счетам настал.       — Что ж, — на распев продолжил даймё. — Все мы знаем, с каким поручение уважаемый Узумаки-сохей прибыл в столицу. Если претензий нет, — веер хлопком сложился в раскрытую ладонь, — стоит подготовить принца к дороге. Когда вы намерены отбыть?       — Сегодня.       — Ох, как много, дел! Ступай-ступай, — он помахал на мальчика веером, как прислуга метёт сор. — Не заставляй уважаемого гостя ждать.       На этом аудиенция закончилась. Даймё уделил ему от силы пять минут. Какое неуважение!       — Ах, ещё, Узумаки-сохей, — обернулся правитель почти у порога, не скрывая хитрой улыбки, — тот монах просил отдать это, когда вы придёте за принцем.       Даймё демонстративно развернул каждый край небольшого кожаного лоскута на пухлой ладони, не утаивая, что ни раз осматривал его. На лицевой стороне рисунок красной краской, какой в храмах оставляют символы на камнях, местами потёртый — крупинки выпали неровными пятнами. Взяв в руки лоскут, Ашину, как есть — перекосило. Так дети малые рисуют солнышки полочкой на песке. Разве что, середина напоминает характерный водоворот.       — Мне его дали в тот день, когда я встретил монаха Узумаки. Всегда поражался дальновидности служителей Ками. Все мои советники ломали голову, что бы оно могло означать? Поделитесь, Узумаки-сохей? Если, конечно, это не клановый секрет?       Ашина скрипнул зубами. Ему самому бы понять великий полёт мысли, заложенный в лоскут семь лет назад Рёске-доно. Но, очевидно, Ашина по молодости лет не добрался до тех высот.       — Боюсь, мудрость старейшин моего клана слишком глубока, чтобы я мог сразу вместить её в свой разум, — Ашина аккуратно сложил кусок пополам и спрятал в рукав. Поклонился с благодарностью.       — Что ж, — картинно надул губы даймё, отчего стал похож на раздутого цветастого иглобрюха, — может это и правда, символ радости и добра.       Ещё и записка! Да, какая — детский рисунок! Не запечатанная, не скрытая, на драном куске оленьей кожи — читай, кто угодно, словно не тайное послание уважаемого монаха древнего рода, а издевательский привет маразматика. День не задался. Когда отец настоял, на отбытии в столицу Огня, Ашина и подумать не мог, что здесь его ждёт такое… унижение.       Завернув за угол, в самом конце коридора, Ашина заметил начальника охраны даймё. Господин Сенджу Юдай раздавал указания. Ашина остановился, сложил руки в широкие рукава. Так его не обвинят в подслушивании или, не дай Ками, шпионаже.       Юдай-сан, впрочем, справился быстро и, заметив невольного свидетеля, поклонился. Ашина ответил, затем неспешным шагом сократил между ними расстояние. Узумаки и Сенджу дальние родичи, но в отношения кланов давно и надёжно встряли Учихи. На просторах общаться опасно, но в тесных дворцовых коридорах можно обменяться ничего не значащими любезностями.       — Дела требуют личного вмешательства, Юдай-сан?       — Ни минутки покоя.       Юдай скрестил ладони за спиной и пристроился сбоку.       — Я полагаю, принца будет сопровождать личная охрана даймё?       — Совершенно верно.       Ашина плоско улыбнулся. Нашёлся человек, куда он сможет спустить раздражение, не рискуя испортить отношения. Сенджу и Узумаки не сошлись мнениями, так они и не союзники, а спор с кем не бывает. Как знать к какому результату в итоге приведёт обычный разговор.       — Позвольте вопрос, Юдай-сан, — сдержанной едкостью начал Ашина. — Возможно, он покажется вам бестактным.       — Спрашивайте, Ашина-сохей.       — Буцума-сама одобрил? Ведь вопросы безопасности в дороге решаются главой клана. Ваши люди, как-никак — дворцовая — охрана, и вся ответственность целиком и полностью лежит на его плечах.       Юдай едва не запнулся на ровном полу замка. Задели слова — слишком много всего в дёрнувшихся кистях за спиной, будто стремится отогнать бешеного Инузука. Лицо изобразило все цвета презрения, однако он сдержался от пылких высказываний. Ашина отметил для себя некую толику неприязни в реакции человека под гнётом обстоятельств. Ему это на руку, ведь мировая арена вскоре наполнится молодыми игроками, и каждый ищет для себя подходящих союзников. В том числе и Ашина. Он аккуратно прощупывает почву. Жаль, Буцума-доно не так сговорчив, слишком упрям, и своенравен, чтобы принять чужую игру. Опасный соперник, жестокий враг. Но одинокую ветку проще сломать. Союз с Учихами тяжёлое бремя, но сбросить с клана ярмо без поддержки невозможно, и Сенджу могут оказать необходимое влияние. Тем более, когда главой клана недовольны не последние люди при дворе. Алчность, жажда власти и гордыня — идеальные струны для игры собственных мелодий.       — А что же Суйрен-сама?       — Суйрен-сама вышла замуж. У неё нет права голоса.       — Не одобряете?       — Она поступила так, как должна была. Женщина обязана подчиняться мужчине, тем более слову отца. Буцума… — Юдай запнулся языком о титул, с трудом сглотнул, — …доно вскоре возглавит обе ветви. Пока нет официального слияния, охраной даймё командую лично я. Чтобы сопроводить принца к месту дальнейшего пребывания, мне не нужен ни его приказ, ни его одобрение.       Задетая гордость защипала язвами в словах. Формально — да. Слияния кланов не было, поскольку Суйрен, возглавляющая побочную ветвь, захворала. Но фактически, случись в дороге неприятность, вину легко можно свалить на главу клана.       Мужчины молча спустились в сад. Глубокая осень уже завладела этим местом: плёнка льда тускло заволокла пруд у мостика, причудливых форм деревья покрылись холодом и замерли, словно окунулись в сахарный сироп. Ашина почувствовал себя гораздо лучше. Вспышка Юдая-сана остудила его голову и привела в порядок разбушевавшиеся эмоции, хоть и ценой задетой гордости другого человека.       — Куда отправится принц уже решено?       — Я думаю, храм Древа в Узушио подходящее место. Чочого-сенсей обучит его врачеванию и техникам фуин. Быть может, однажды, юный принц вернётся в Страну Огня как представитель наследия Узумаки.       — Вы отправитесь с ним?       — Нет, мой путь лежит в Страну Рек.       — Вот как? Одно из мест божественной медитации?       Ашина плоско улыбнулся и скользнул взглядом в сторону. Юдай-сан оказался проницательнее, чем выглядит. В тех краях действительно находятся пещеры, куда сенсеи гоняют на испытания. Ашина там бывал — такое не забывается: голиком в мороз, на камне шириной в толщину указательного пальца. Не сразу выходит собрать мысли и настроиться на самопознание, когда льдом покрывается язык. Выжившие считаются успешно сдавшими экзамен. Неудивительно, что клан Узумаки не так многочислен.       — Я слышал, в невесту вам пророчат Учиху?       — Пророчат, — согласился Ашина.       — Довольно странно. Учихи устроили настоящую резню по причине грязноты крови.       — Мой клан не имеет к этому никакого отношения.       — И тем ни менее это ваши союзники.       Ашина вздохнул, собираясь с мыслями. То, что творят Учихи кидает тень на мирных Узумаки. Шанс стать мужем представительницы союзного клана с каждым годом возрастает. Невеста в скором времени достигнет возраста. Глава Узумаки спит и видит воскрешённую связь с шаринганом. Он вздумал скрепить союз кровью, чтобы уже не разорвать. Женить сына старейшины Узумаки на дочери старейшины Учих. И, как гарант, выдать свою дочь за неженатого сына Кано — наследственность сильная, потенциал громадный — шикарная выйдет родословная. Прямая кровная ветвь Учиха-Узумаки сложит едва теплящуюся Узумаки-Сенджу. Ашине такой поворот событий не нравится. С Сенджу они десятая вода на киселе. Три сотни лет разбавили гены до состояния стерильности. Но дело не в силе крови, а в людях. Двинутые на всю голову Учихи, принесут Узумаки лишь безумие. Стоит ли того обладание шаринганом? Испокон веков отсталым и буйным детей не рожают, потому и не заключали кровных уз столетиями. Благоразумные старейшины находили лазейки избавить клан от бракованных разумом потомков. Но благоразумные умерли и глава Узумаки вздохнул с облегчением.       Между кланами отношений нет лет пятнадцать. С тех пор, как предыдущий глава Рёске-доно, сославшись на защиту собственных границ, отказал Учихам в помощи, когда территорию Страны Огня заполонили Кагуя. Истинную причину он не озвучил, и почему Кано-доно не разнёс Узушио в камни, так и осталось загадкой, ответ на которую не очень-то искали. Союз встал на паузу. Молчание сохраняют обе стороны. Даже смена главы клана семь лет назад никак на молчание не повлияла.       — Тяжелее всего жить во времена перемен, — согласился Ашина. — Меняются территории, кланы, союзы. Сенджу и Узумаки дальние родственники.       Юдай хмыкнул. Краем глаза Ашина заметил кивок, очень лёгкий, который не всегда можно принять за согласие. Сенджу возглавил Буцума. Ино-Шика-Чо попались на совместных миссиях — наверняка закапывают топор войны. Ашина готов занять место главы своего клана. Учих возглавит Таджима — не секрет. Быть войне, миру или интригам вскоре решать им.       — Союзы стариков не лишены иронии.       — А молодое поколение рассудка. Времена перемен тем и хороши, что старые деревья уступают место молодым и к небу поднимается новый лес.       — Новый лес — это плод старого.       — Да, но он не обязан расти к солнцу тем же боком.       — Возрождаются старые связи, — подхватил мысль Юдай. — Слышали, Ашина-сохей, какое неприятное происшествие приключилось с Яманака.       — Да, слышал.       — Что думаете по этому поводу? Гендзюцу?       Ашина остановился перед гладью пруда, словно воткнулся в невидимый барьер.       — Гендзюцу? Кто бы мог обладать таким уровнем… — даже не вопрос, а мысль в никуда.       — Есть один… умелец.       Ашина выудил лоскут, развернул, пересчитал количество лучей и абсолютно иными глазами взглянул на рисунок солнца, где сердцевина, без сомнений — мон клана.       Тем монахом был его отец. Уже тогда он предвидел события и сделал великолепный расчёт на даймё и не рождённого ребёнка. Чакрой выжечь или запечатать нельзя, потому что даймё по характеру своему любопытен и проверил бы, а обычный рисунок краской никакой информации несведущим не даст. Ашина вдруг всё осознал: его послали в столицу не за принцем, а за тем, чтобы он получил послание. Важнейшее послание для Узумаки тогда, когда это необходимо. Не раньше, не позже. Почему? Потому что Яманака вернулся обезумевшим. Потому что лучей — девять. Потому что тот, кто знает — не знает, что неистовое яростью полуденное солнце ворует белый горностай.       Рёске ото-сама мудрейший из Узумаки.       — А впрочем, — Ашина вдохнул полной грудью, благоговейно прикрыл глаза и улыбнулся. — Есть храм Белого Горностая в горах Земли, к северу отсюда. Там молодой послушник нужнее всего. Вы правы Юдай-сан, мне стоит сопроводить принца лично.

***

      Маятник.       Монотонная боль под колеблющимися звеньями цепочки, первая достучалась до спящего разума. Тугая верёвка сдавила холодный обруч на запястье, растёрла кожу до крови. Связывают обычно тех, кто стремится сбежать. Ей бежать некуда, незачем и нет смысла.       Кацугари тряхнул плечом, укладывая тело удобнее. Шея давно затекла, рука онемела. Чакра уже не спасает, но выполнить приказ считается долгом. Пешком, хоть и по дороге, расстояние кажется утомительно долгим. Девчонка идти сама не в состоянии или не хочет — не её это проблема, что нести приходится на себе.       Нет ему никакого дела до ноши, когда он скидывает с плеча тело в кусты. Как и ей, безвольной марионетке, застывшей в одной позе.       На сотни метров вокруг нет ни души, даже зверьё затихло в ожидании первых холодов. Недолгая остановка перед следующим рывком. Кацугари жадно пьёт и про себя матерится. Когда нии-сама Буцума благосклонно взял его в столицу, он надеялся, как следует оттянуться в квартале красных фонарей, под пение, блаженную музыку и нежное девичье тело. Вместо этого получил девку, которую в пути не тронуть, не поговорить. Тощая, а тяжёлая будто несёт пару мешков риса.       Некоторое время он разминал затёкшую шею и плечо, затем ткнул девчонку носком в бедро:       — Воды будешь?       Она не ответила, не пошевелилась, так и осталась лежать в сломанных кустах бесполезной кучей. Ей всё равно желает ли пить, есть или жить её тело. Бросит — не побежит следом, на помощь не позовёт, но Буцуму-доно, скорого на расправу, потеря девчонки не обрадует. Кацугари по пути размышлял, для чего она ему, и не пришёл к однозначному выводу. Насколько он знает брата, а знает он его так себе, на бродяжек глава клана не падок.       Немного отдохнув, Кацугари исследовал окрестности. Чуть в стороне он нашёл свежие следы, по всем признакам несколько часов назад прошла большая группа сопровождения. Шиноби следов не оставляют, а значит натоптали гражданские — можно погреться и отдохнуть. Возможная задержка на несколько часов, даже сутки никаким образом не скажется на качестве доставки. Но внимание его привлекло другое: вдогонку за группой вьётся цепочка следов, похожих на кабаньи. Не будь Кацугари близко знаком с дикими кабанами в своём селении, счёл бы за правду. Эти же следы оставило животное с меньшим раздвоением копыт. Возможно, олень. Ничего странного в этом нет, почуял пищу, пошёл за людьми.       Он снова взвалил девчонку на плечо. Та глухо крякнула и замолкла.       — Как тебя зовут-то?       Ответ он не ожидал получить, она и не собиралась отвечать. Повисла немой тряпкой, болтая руками где-то в районе поясницы.       Она не может сказать ему имя. Вовсе не потому, что не понимает, как издавать звуки. Всё, из чего когда-то состояла Учиха Сумире — погребено землёю, ушла она и ушли все её мысли. Нет больше той, что бегала по лесу, охотилась и видела глазами целый мир.       Не Сумире, пустая оболочка на чужом плече. У той, кто она — нет имени, у сдавшейся, безвольной тряпки не может быть её имени. Противна до тошноты такая правда. Противна сама себе.       Учиха Таджима так просто отнял жизнь. Так просто забыл об этом. Обидная тупая боль колет под сердцем. Проиграть мыслями страшнее, чем проиграть телом. У неё нет сил и не откуда взять. Его имя выжжено на задворках сознания, там, где темнота гуще всего.       Вся её жизнь — дурацкий маятник. Если бы… если бы она могла плакать.       Время течёт бесформенной, безобразной тягомотиной пути, смольной вынужденностью и его, и её, и скорее бы оно закончилось. Скинуть с плеча ношу, да рвануть в столицу. И всё станет проще.       Наверное, всё равно. Жизнь — жестокий сенсей, бывает, нужно согласиться. Склониться перед тем, что уготовано, принять смиренно судьбу, уткнувшись лбом в пол и молчать. И почему-то стыдно за слабость. Неловко рассказать отцу на той стороне, как жалок был конец любимой дочки, как не в бою, а собственной рукой.       Мерный шум шагов, гулкий стук натруженного сердца. Она слышит только одно сердце, своё нет. Она вообще себя не слышит. Бег времени, желания, надежды — брен. Пустой, ненужный и холодный, как тело мертвеца, что следуют за ней по пятам уже давно. Сколько дней в пути, столько ветер с севера приносит слабый запах гниющей плоти. По привычке из вони могильника выделяется непередаваемый смрад медвежьей берлоги.       Кацугари вышел из перелеска, когда солнце уже зашло, но свет ещё не распрощался с небом. На горизонте мелькают вздыбленные тени, похожие на псов Инузука и, кажется, слышны крики и звон оружия. Он остановился, вглядываясь и решая, как быть дальше. Получать раны за гражданских бесплатно ни один шиноби не согласится, а передохнуть у костра можно и в одиночку.       Кацугари принял решение вернуться на прежний путь, когда от общей свары на горизонте отделилась маленькая точка. Присмотревшись, он распознал ребёнка в истерике бегущего прочь. Одет в дорогие наряды, по форме причёски он с удивлением узнал в ребёнке — принца. Кацугари хотел пойти навстречу, но успел лишь дёрнуть головой на вскрик девчонки и услышать пронзительный звон.       Хорошего лучника в лесу не узреть и не услышать. Выдать может только скрип тетивы.       Резкий свист рядом с ухом. От хруста костей девчонка дрогнула всем телом. Плевок горячей крови брызнул в лицо, в открытый рот влетел скользкий кусок мозга. Она рухнула вместе с телом Кацугари. Насколько позволила тесная одежда, вскинулась и бросилась бежать. Одеревеневшие ноги зацепили первую же корягу. Она споткнулась, как нелепая кукла какеши, завалилась на бок. Её нагнали в три прыжка и вырубили мощным ударом в голову.