***
Не хорошо. Совсем не хорошо. Атаку ждали на рассвете. По подсчётам девчонка должна была доложить сразу. Тем же призывом. Пара часов на сборы, дорога, отсидка, разведка — к рассвету атака. Тактика проста — противник вымотан за ночь, дозор дремлет. Но мстители к предполагаемому часу не соизволили. Когда Танабата-цуме** ярко вспыхнула над головой, Сугуру пошёл проверить. Шинго не спал, доложил — тихо, мирно, скоро петухи в деревне запоют — противника нет. Сугуру постучал пальцами по коре дерева под ногами. Подвох на подвохе. Не добежала девка что ли? Или Исойо перестарался с гендзюцу? Выявить и вычистить тех, кто может осложнить поход — его первостепенная задача, и второго промаха продвинутой версии Шоты, ему вряд ли спустят. Надо же было так подставиться. Он взял-то его из жалости и уважения к матери. Попросила — совсем сын потерялся, сестру оплакивает, шаринган вот открыл. Недаром — пожалел Учиху — нажил геморрой — истина на все времена, среди всех кланов. Сенджу, ясное дело, воспользовались, но на кого замахнулись — интересно, и вариантов сотни. Столкнуть лбами, разделить, схватить поодиночке — хороший ход. Но это глупо. Внедрил шпиона в группу — красавчик, но устроить ловушку можно в местах с благоприятными условиями, а не в тех, которые не на руку. Сугуру и Таджима в связке обойдутся дорого, и если ставка сделана именно на этот поход, то кто-то сильно просчитался. Учихи избавляются от Учих. Сенджу должны праздновать, ан нет. Быть может хотели отследить и завербовать глупую, да падкую на деньжата молодёжь с шаринганом. Но ведь Сенджу не мог не знать, с какой конкретно целью их ищут сами Учихи, да не кто-нибудь, а оба претендента на место главы. Завербовать не получится ввиду отсутствия личного присутствия. А с трупа взять нечего. Да и шпионом он выбрал малолетнего дрища, который никак не гарантировал успех. И потому выглядит это так, что у Буцумы на почве резни собственного клана кукушка улетела. Но это вряд ли. Попрощавшийся с кукушкой Сенджу такая же редкость, как попрощавшийся с кукушкой Учиха — обыденность. Снова заскребло под лопаткой ежистое ощущение, тонкое, как игла. Если ставка всё же не на них, то выследить и завербовать бесклановых он мог раньше. Кано ждал целых полгода — с сильными сенсорами найти не проблема. Но Сенджу ждал именно этого похода. Или не сходится конец с концом. Или Сугуру слишком обделён содержимым черепной коробки. Таджима — хитрожопая параноидальная тварь и всех считает себе подобными. Ему предательство за каждой тенью мниться, но за подозрения в диверсии, он не вывернул сознание Сугуру наизнанку, значит — есть причины. А это не к добру. Шинго остался в дозоре. Ветки за спиной мерно вздрагивали листьями, когда Сугуру касался их стопой. Ходить верхами ему не рекомендовали — шумный, вес не для шиноби. Жрать бы тебе поменьше — вечно ворчит противная бабуся в совете — у брата небось еду таскал, чего он такой худенький. А он что, всё в мышцах, нет его вины в том, что вымахал лосём. А Таджима — невысокий-жилистый, а не худенький, старая ты кошёлка. Ветка скрипнула и стряхнула листья. Сугуру остановился. На поляне открылась любопытная картина: кусты в рыжей шерсти, перепаханная борьбой земля, много крови. Их разведчик, тот, что вчера вышел в задание, тощим трупом бездыханный в овраге. Девчонка поодаль, полусидя, головой на камне. Посередине дохлый кошак. И никого. Сугуру окинул местность шаринганом, пошаркал подбородок. Что за происки сатаны? Исойо оказался жив. Растрёпанный, разодранный, покусанный. Сугуру едва не сломал брови, строя скептичное выражение на лице. Перевязал ему раны, растряс и затянул в гендзюцу. Сопротивляться тот не стал, передал информацию как есть, и снова вырубился. Сугуру сплюнул, покачал головой, поражаясь разведовательному дзюцу малолетнего идиота. — Прид-дурок… Девчонка оказалась мёртвой, серая, кровью истекла. Стеклянные глаза так и смотрят в сочное солнцем небо между сомкнувшимися пальцами крон. Она знала, что не выживет с такими ранами. Не за помощью побежала, а след увела. Призыв отправила на последнем издыхании, но Исойо кошака задушил, видимо, усилием воли, и остаток информации выдрал из почти мёртвого сознания. — А ты молодец, девочка, — проникся уважением Сугуру. Осторожно прикрыл ей веки. — Спи спокойно. Пока призыв бегал за остальными, безопасный периметр был утыкан ловушками на расстоянии шага. Незваные гости никому не нравятся, и никто их не хочет. — Ксо… — Таджима тяжело вздохнул над Исойо. — Я информацию успел считать. Хочешь — глянь, — Сугуру указал большим пальцем, предлагая поделиться через гендзюцу. Таджима отрицательно качнул, потёр бровь. Глаз его беспокоит ещё с тех пор, как он варадзи по лесу искал, и лишний раз старается не напрягать. Шаринган — место деликатное. — Засада? — Была бы засада, я бы сказал. — Тогда кто его? — Лисы. — Лисы? Приятно видеть Таджиму не въезжающим в дело. Редкость. Сугуру окинул его взглядом и философски продолжил: — Лисы-лисы. Видишь шерсть? Они в овраге нору вырыли, ровно там, где девчонка проскочила. Земля мягкая, несколько отнорков и выводок штук десять лисят. Вот туда он к ним и ввалился. Двоих задавил сразу, остальные выскочить успели. Драли его всем лисьим семейством. Крови потерял много, но выдержка железная. Отбился, задание выполнил, секретность сохранил. Со стороны могло показаться, что Таджиму сразил яростный приступ кашля. На самом деле он ржал. Пострадать на миссии звучит геройски, а — лучшего шпиона группы драли лисы — не очень. — Мозг же ровный, извилины прямые, как такими сообразить и сдвинуться на пару шагов, — продолжил Сугуру. — Странно, что не кошак победил. Запросто мог удавить. Ему много не надо. Таджима стал давиться чаще. Будучи восьмым сыном в семье, Учиха Исойо сыскал прочную славу кланового недоразумения. Сухощавый, невысокий даже для Учихи, тощий — тени не отбрасывает. Идиот от зачатия по пьяни, до рождения в туалете. С ним случались вещи, которые, казалось, не существуют в природе. Провалиться в нору — это в его духе. Он и шаринган открыл нелепо, в одиннадцать, решивши, что осы, вокруг улья с мёдом, коим захотел полакомиться, летают от безделья. Как спала опухоль, родители обнаружили у него томое, и совет клана подозревал, что на достигнутом он не остановится. Пока шею не погнёт, свернуть с такой комплекцией — не судьба. Но Таджима взял несуразного пацана в отряд, потому что почуял потенциал. Сугуру не почуял и, на всякий случай, проверил не открыли ли лисы придурку второе томое. — Я говорил, не надо его брать. — Он хороший шпион, — Таджима вытер слёзы. — Лисы так не думают, — усмехнулся Сугуру и Таджима снова закашлялся в ладонь. Отсмеявшись, приведя чудо-шпиона в состояние стояния и ходьбы, отряд собрался в путь. Девчонка призывом хотела отправить весть. Своим или нет, не узнать, но внешность человека Сугуру разглядел. Свёрток, найденный у трупа, должны были доставить к празднику в городок у границы с Травой, как раз из тех мест пришёл доклад. Если бесклановые Учихи базируются там, задание, считай, выполнено. Одна проблема — далеко. Нужно пересечь Страну Огня, по территории недружелюбной, особенно, у Инузука, присмотреться, найти связного, а танабата не за горами. Таджима скрутил хвост в тугой узел, накинул капюшон. Приказы отдавал чётко, без лишней словесной шелухи. — Уруми, сопровождай Исойо. Шинго передохни. Я поведу. Выходим. — Хай! — в один голос и прыжком по верхам. Глубоко в душе Сугуру колыхнулось злословное чувство негодования, от того, как легко им удаётся не трясти ветками. Он отдыхал на пеньке, гоняя по рту стебель ковыля, наблюдал, как скоро распихивается оружие, крепится танто на поясе, проверяются сумки со снаряжением и доступность свитков, и размышлял, что настолько серьёзное беспокоит брата, что он так жестоко с хвостом. — Таджима. Тот застыл, дожидаясь вопроса. — Я — всё — знаю об этом задании? Таджима помолчал. Обдумывает — тревожный сигнал. Сам учил: слова подбирает — заведомо лжёт. — Абсолютно. И скрылся шуншином. Пальцы постучали по колену. Как бы там ни было, что бы он не скрывал, учишья преданность не сказки, и Сугуру скорее язык себе откусит, но против брата не пойдет. Придёт время, когда он вынужден будет объясниться. — Пиздобол. Сугуру поднялся, плюнул ковыль и пошёл следом.***
Каждое новое утро похоже на предыдущее. Рано, едва забрезжит рассвет, к дому прилетает птица, звонко щебечет в гортензиях. Белоснежная Лилия выходит послушать, не причесанная, не одетая, любуется восходом, вдыхает лес. Опасность быть застигнутой в неподобающем виде сведена к нолю четырьмя куноичи по периметру дома, а гостей у неё не бывает. Чаще она просто одна. Её маленький дом в особо защищённом месте селения, уютно обёрнутый лесом и тремя слоями охраны. Здесь она просто Суйрен. Без титула, без права, без смертельной усталости от вылизанного образа химе, без воска в волосах. Под лапами вековых клёнов можно дышать не спрашивая разрешения, и призрачная поступь белизны её одежд сменилась на нежную пастель Сенджу. Здесь хорошо, она чувствует себя дома, как в несбыточной мечте внезапно ставшей явью. Её миром до этого был крохотный сад в застенках родового замка, и тот неизменный вид, что проглядывался в окна комнаты, как холщовая картина, изглоданная временем, с блёклыми цветами, где остаётся лишь угадывать изначальный сюжет. За воротами лес, в котором она никогда не бывала, в долине деревенька, которую никогда не посещала, и люди, с которыми никогда не говорила. Суйрен с нетерпением ждала, когда жених вывезет её за эти осточертевшие стены. Даже если замужество станет очередной клеткой — в ней будет на пару шагов свободнее. Смотреть сквозь решётки она привыкла, и не видела особой разницы между волей без решёток и клеткой посвободнее. В селении к ней относятся настороженно. Люди, по долгу службы вынужденные общаться с белой химе — предельно вежливы, тактичны и холодны, и все разговоры сводятся к её нуждам. С ней не спешат решать проблемы, докладывать о подготовке к свадьбе. Её побаиваются, встретив на пути стараются сбежать или кланяются почти лбом в землю, только бы не тронула, и голос — дрожит. Белая Ведьма почила год назад, но клан потряхивает от её правления, и как бы Суйрен не противилась — призрачные руки страха окутывают, тянут мыслями, параллелями от одной белой к другой. Страшная. Молодая. Столько ещё терпеть… С Белой Ведьмой Суйрен встречалась только раз. Мать с почестями встретила её в родовом замке. На этом любезности окончились. Старуха не была мила с будущей супругой правнука: приказала раздеться донага, осмотрела, как вещь со всех сторон, зубы, волосы, задала бестактный вопрос о регулярности её женского здоровья, похлопала по бедрам — одобрила. Берём — сказали бы на рынке. И Суйрен прекрасно понимает шёпот за спиной, косые взгляды, соль у порога. Сенджу хорошие люди, они будут её семьей и Буцума верно сказал — кем стать госпожой или ведьмой зависит только от неё. А пока каждое утро прилетает птица, поёт, и будни, подёрнутые серой пеленой одиночества, чуть прозрачней. Ей хочется, чтобы птица свила гнездо и отложила яйца — добрый знак. Ей девятнадцать. Она давно должна была стать женой и матерью. Среди слуг ходили неприятные разговоры: а жених-то не спешит забрать. Суйрен делала вид, что не слышит, вышивала, помогала матери, согласно кивала на едкие замечания, ведь нелегко дотянуться до идеала с рождения проклятой. Когда лето перельётся в осень и аисты соберутся в полёт, она станет супругой главы клана, под её руку ляжет его дом, а вскоре родится первенец. Обязательно родится. — Хорошо поёт, правда, Суйрен-сама? Порой она не замечает, как робкие мысли уводят в хрустальные мечты, туда, где бесконечно возрождается надежда. — Да-а, приятно. У неё есть Акане — яркий огонёк Узумаки. И птица. И гортензия. Вскоре она узнает цвет её лепестков. Ещё у неё есть жених. Последний раз они виделись семь дней назад. Буцума обходителен. Кланяется, завидев невесту, непременно справляется о здоровье, без фальши и вынужденной необходимости, и они… такие чужие. Но это намного больше чем то, на что она могла рассчитывать. Статус дочери предателя не покинет до смерти. Волосы медленно расправляются под гребнем. Их уложат в простую прическу, чуть краше, чем у женщин селения. — Я видела седого ворона. Внутри дрогнуло. Читать между строк Суйрен научилась рано, у старой няньки, когда та на ночь рассказывала ей больше, чем сказки. Белая химе должна быть осторожна — единственная наследница слабость для отца, жертва солнца. Суйрен склонила голову к плечу, вгляделась в напряжённое лицо девушки. — Это — тебя беспокоит, Акане? Смешливая, острая на язык, не замолкающая девчонка с утра не проронила ни слова. Обычно она расскажет все новости: кто родился, кто подрался, скольких похоронили в недавней схватке, ведь молодая госпожа всё должна знать о клане. Акане тяжело вздохнула. Гребень медленно съехал вниз во полосам и замер у лопаток. — Боюсь я за вас, госпожа. Акане отчётливо взглянула в глаза. Безопасность куноичи может и обеспечат, но от лишних ушей не защитят. Суйрен и сама замечала время от времени неясные тени. Отмахивалась — что могут сделать невесте главы клана под охраной, в селении. — Гроза собирается, — продолжила Акане, кивнула подбородком на ясное небо. — Не намочить бы вам ноги. Суйрен вытянулась струной, уложила ладони на коленях. Обвела взглядом ближайшие кусты гортензий. Она попрощалась с жизнью в день, когда над побочной ветвью Сенджу свинцом сомкнулось небо. Буцума осадил родительский замок. Её колени перевязали шёлковым шарфом и вложили в руку кайкен. Белоснежные ножны, вторили замысловатой рези рукояти: лилии прохладным узором цвели в ладони и не верилось, что такая красота несёт смерть. Она вскрыла бы вену на шее с левой стороны, одним движением, остановив взгляд на мгновение, чтобы перед смертью увидеть того, кто дарован ей в мужья. Она ждала его, ждала как чуда. И однажды он пришел. Под стягами Сенджу. С войском. Шёлковый шарф отец не так давно привез из столицы: ручная работа, персональный заказ. По сути дорогая тряпка, и кровь превратит его в грязный лоскут. Не сложно было сохранять внешнее спокойствие и выпестованную безупречными манерами отрешённость, презрение к смерти, когда мысли совсем о другом. О нём — идеальном, выдуманном, запах чьей чакры отец приносил с собраний кланов, о том, кто уже вырезал её родных на первых этажах. Как это было неправильно — думать о нём, в то время, как думать нужно было о чести. Женщины не должны доставаться трофеями. — Не стоит так сильно беспокоиться. Мой дом крепкий, дождю не удастся замочить ни моих одежд, ни моей постели. А ты принесёшь зонт, если так случиться. Правда? Акане? — Да, Суйрен-сама. Акане потупила взгляд. Гребень вновь прошёлся по длине волос. Суйрен раньше казалось, что тягостный осадок не смутит её помыслы. Она любила родителей. Так положено, однако искренней рыдала от смерти няньки. Это она — старая, седая кормилица всполошилась раньше всех и это с её руки химе вывезли из замка. Единственным человеком, к кому она могла отправиться, был даймё. А дальше завертелось, понеслось. Молчаливая пустышка под статусом новой главы клана. Четыре стены. Сутки на пролёт страх. Справа начальник охраны, с неясными планами, слева непредсказуемый жених, и повсюду жадный до власти двор, который мечтает притереться к кормушке охраны правителя. И всё это — руками Буцумы. Суйрен тягостно вздохнула и как только прикрыла ресницы, Акане уткнулась лбом в её плечо. Зашептала быстро-быстро, горячо выдыхая в шею: — Широ-фудзин прожила бы ещё долго. Она была стервой, а не дурой. Не знаю, что произошло у них с Уцувой, но однажды она не проснулась. Буцума-доно тут совсем не при чём. Её убили, а его вынудили устроить бойню. Не вините его, госпожа. Суйрен улыбнулась. Светлая ладонь резким контрастом легла в не заплетённую киноварь волос. К старости Белая Ведьма ослепла, но была слишком гордой, чтобы показать немощь, и пламя Узумаки освещало ей путь, когда старушка шла поучать правнука. — Акане… Тревогу, боль, досаду спрятать за улыбкой. — Он погубил моих родных… Сёдзи раздвинулись, у порога на колено припала куноичи из охраны. — Суйрен-сама, советник с визитом. Акане вскрикнула и побледнела. Что происходит? — повис в воздухе не заданный вопрос. Сначала появился острый, как бритва взгляд советника Уцувы. Затем он сам. Его глаза внимательные, цепкие не по возрасту, как дорогие камни в оправе глубоких морщин, будто под маской старика скрывается ревнивый юноша. Он вытянулся во весь рост, худощав, высок. Лицо его походит на стервятника, почуявшего добычу. Нашёл Акане. Пошла прочь — резко кивнул старик головой, но она не тронулась с места, продолжая расчесывать волосы. Акане не прислуга и подчиняется исключительно своей госпоже. Белая ведьма ясно дала это понять, когда похоронила союз с Узумаки, забрав из храма девочку себе. — Акане, ступай, — одними губами проговорила Суйрен. Уцува морщинисто улыбнулся, поклонился. — Суйрен-сама, могу я просить вашей аудиенции. — Советник Уцува, — Суйрен выпрямила плечи и приняла натасканную годами осанку. — Что привело вас ко мне? — Мы помним вашего благородного отца, госпожа, — издалека зашёл старик, но в каждой складке его лица Суйрен угадывала сдержанное нетерпение. — И все скорбим. Его заслуги перед основной ветвью Сенджу неоценимы, и так печально, что столь умелый политик, глава охраны дайме, талантливый полководец, реформатор так глупо и неожиданно покинул нас. Советник пригласился сесть рядом. Замолк, философски изучая одну ему известную даль в густом лесу. — Иногда судьба несправедлива, отнимая лучших из нас. Уцува перевёл взгляд на Суйрен. Он словно копошился в её голове, разглядывал скрытые от самой себя мысли, видел тайное, желанное, самое тёмное, что только может осесть в разрушенной душе. Его рука по отечески легла на её плечо и старик позволил себе вольность сжать пальцы. Я здесь, я рядом, дитя не бойся. — Я знал твоего отца лично… Суйрен дёрнула плечом. Она химе, а не простолюдинка, которую можно лапать кому и как угодно. — Ближе к делу, советник. Уцува сощурился, поцокал языком, во взгляде метнулось вороньё. — Не желает ли госпожа отомстить за отца?