Фиалка

      Немногие кланы могли позволить себе егерей. Бывает, своих нет, ни по способностям, ни по энтузиазму, а наёмники — потенциальная угроза предательства и обходятся дорого. Доверить безопасность человеку, способному провести врага в самое сердце селения, отважится не каждый.       Редко кто по своей воле соглашался проводить жизнь в лесу. Тяжело, ответственно и неблагодарно, а полноценный сон может быть только в могиле. Ни выходных, ни развлечений, из прекрасных дам — две руки, из друзей — ветер в поле, не каждый друг останется другом, когда животных знаешь лучше, чем людей.       С другой стороны, егерь в угодьях гарантия пережитой зимы с минимальным количеством умерших от голода. А опытный — ещё и первая линия обороны, потому что умеет выследить и погубить противника до того, как он станет угрозой клану. Но таких как биджуу — единицы.       Лес особое поле боя. В стычки между егерями шиноби никогда не лезли — у них там своя атмосфера. Сколько дичи друг другу перетравят, сколько на зиму останется клану, сколько детей-шиноби по весне передохнет на тренировках и в первых боях, потому что одни тощие и слабые — всю зиму на фазанах, а другие, отожравшиеся на кабанах, жирные и наглые — зависит от егеря.       Учихи не привыкли отказывать себе в удовольствиях. До недавнего времени егерь у них был. Старик Има долгие годы жил на нейтральном пятачке высоко в горах. Охранял границы леса, загонял дичь зимой, отслеживал нарушителей, обновлял ловушки, да идиотов из них выпутывал. Мальчишки иной раз выбегали далеко за селение, где сотню раз могли поплатиться жизнью, если бы Има, тихо и незаметно не снимал врага. Найти труп, прокопанный под кустом дело обычное, торчащая в башке стрела никого не удивляла. Дети считали его духом леса, взрослые опасались, а старожилы знали, кто он на самом деле и мало распространялись, что в предписанную роль изгнанника Има записал себя сам, поставив перед советом и главой клана ультиматум. Какой — помалкивали.       Жёнами егеря не обзаводились, но у Имы семья была. Супруга из Учих да белокурая дочь. Когда его казнили, Кано отдал приказ вернуть девчонку в клан. Но она погибла. Как и почему выяснить не смогли. А спустя полгода в этом же лесу отряд наткнулся на егеря — неопытного, но скрытного и быстрого, отлично знающего территорию. Оказывается, Има был хитрожопой сволочью куда больше, чем могло разглядеть правление клана.       Он нырнул в подлесок. Обошёл лагерь. Сверчки шумят по левую руку — одно неверное движение и замолкнут. Глазами прошёлся по периметру: в группе без него — пять человек — ближник, дальник, шпион, два разведчика. Опасаться некого.       Разведкой в группе заведует Сугуру. Брат, друг и правая рука. Неужели, он лжёт ему так хорошо, что подводят навыки.       Искажённый сигнал значит, что его люди профанят в имитации щебета. Или делают это намеренно. По приказу. Если так, то ситуация не совпадение, а тонко выверенная диверсия. Слить информацию о задании через обычный сигнал, ударить в спину и убрать конкурента. Предают все и всех. До этого момента не приходилось задумываться счастливое ли он исключение или полный дурак. У командира одна задача — найти и распознать предателя, а кем он является уже не суть. Задание нужно выполнить — вот и всё, о чём стоит думать.       В ладонь легли сюрикены. Бросить по дуге один за одним. Сбить траекторию, заставить соперника двигаться в нужном направлении. Он перебрался к дереву. Вытянулся в рост.       В лагере Сугуру один. Стоит спиной, неподвижный, напряжённый, готовый к броску. Заметил, оно и понятно, когда с детства чуйка тренируется не сенсорными способностями, а желанием выжить. И, наверняка, понимает, что прятаться поздно — остается ждать нападения.       Сюрикены метнулись по дуге, Сугуру увернулся, отпрыгнул к дереву. Выхватил оружие. Всё, что он успел — перехватить кисть с танто у своего горла и вдавить кунай в горло напавшего сзади. Последовал короткий удар в колено; лезвие вжалось под челюсть и Сугуру повис на нём.       — Рискни.       Другое лезвие похлопало по рёбрам слева — пробьёт грудную клетку в один удар. Сугуру правильно оценил невыгодную ситуацию, медленно поднял руки раскрытыми ладонями вверх. Кунай кольцом повис на пальце.       — И я рад тебе, Таджима.       — Сколько вас?       — А?       — Ка-мы-шов-ка.       — Да хоть питохуй полосатый! Объяснись!       Таджима зло сопел ему в ухо. Лицо не лжёт и выпытать под гендзюцу не проблема, только он нужен вменяемым.       — Предать меня решил?       Некоторое время Сугуру осмысливал суть вопроса, затем уточнил:       — Ты ёбнулся, да?       — Я ведь проверю.       — Проверяй! — зарычал Сугуру. — Хорошо проверяй, чтобы не очухался. Выживу — натяну твои яйца на макивару.       Глаз зацепился за алый отблеск в темноте капюшона. Без шарингана Сугуру не сражался, а вот шаринган Таджимы ещё надо заслужить. Удавалось единицам, как доказательство мастерства. Лишь одному сопернику он хронически светил додзюцу и признавал равным. Ухмылка заставила Сугуру ощериться. Томое свернулись в привычный зрачок и только после Таджима невидимо растворился в кустах.       — Какого хрена?       — Кому сигнал послали?       — Это же наш сигнал.       — Камышовка здесь не водится.       — И что, блять?       — А то, что любой долбоёб с ушам поймёт, что болото посреди леса в один миг не появляется. Почему сигнал изменён?       Сугуру нахмурил брови, дёрнул головой, потирая горло. Таджима пытливо вглядывался в черноту чужого капюшона. Танто в ножны убрал, но руку с рукояти не спешил. Доверяли они друг другу всегда и если один сомневался, другой искал причины. Только конкуренцию никто не отменял, как и возможность подставы. Вошедший в доверие тем и опасен, что воткнет кунай в спину без зазрения совести, а опыт подсказывает — если человека не в чем заподозрить — его стоит опасаться. Испытание властью не многие выдерживают и не все остаются людьми.       — В дозоре Шота, если сигнал подан неверный, значит не своими. Схватили — выпытали и ошиблись в имитации. Это предупреждение.       — Дельная мысль. Когда выпытали? Если сейчас — времени бы не хватило, а если до этого, то странно, что ты взял его в группу.       — Успокойся, параноик, здесь каждый тебе верен.       — Сугуру, свои не распознали.       Его, как ответственного за разведку, ситуация ставила в позу задом к верху. Он подбирал людей, он давал указания и он за них отвечал, понятное дело, он и есть организатор диверсии. Только поверить в то, что Сугуру заговорщик не просто даже с хвалёным воображением Учиха. Он же прямой, как жердь. Скорее вызвал бы на поединок и в морду дал, чем занимался интригами. Нос к носу росли, письками в детстве мерились, первый бой, первая кровь, первое саке. Знали друг друга вдоль и поперёк — рискованно для шиноби, но бывает необходимо довериться иначе паранойя сведёт в могилу раньше вражеского куная. Таджима не верил, что Сугуру причастен, потому что больше, чем друг. Потому что лишится руки просто, а жить без неё — нет.       — Ты-то как распознал? — подозрительно сощурился Сугуру.       Проницательности ему всегда было не занимать. Соображает быстро, когда задница дымится.       — Девка?! — выплюнул он со злостью. — Ты умом тронулся? Может, какой дятел тебе ещё что настучал?       — Она егерь. И мне крайне интересно, почему ты, блять, кривой сигнал не распознал, а девка распознала?       — О-о, а егеря у нас ни одного клана ни разу не извели. Напомнить, что полгода назад было, а? Ты слишком переоцениваешь свое прозвище, Таджима.       — У меня оно по крайней мере есть. Наверное, не просто так.       Сугуру метнул взгляд, но смолчал. Доверять бесклановому егерю тупо, глупо и опасно, но девка легко повелась на блеф. Таджима насквозь оценил её угрозу ещё до того, как пустил стрелу. Шаринган есть, но чакра плохо развита, единственное, на что она оказалась способна — сбежать. Эмоций скрывать не умеет. Испугалась и лгать смысла не нашла. Крепко они её на куклу поймали. Игрушка ей важна не менее её жалкой жизни, но что важнее, жизни того, кому кукла принадлежит.       — Значит диверсия?       Таджима качнул капюшоном.       — Ты или я?       — Скоро узнаем.       Резкий шорох заставил обоих всосаться в темноту. К лагерю вышла девушка, огляделась. Едва она успела приложить ладонь козырьком ко рту, как Сугуру перехватил, её же рукой заткнув рот.       — Уру-чан, а ты чего пост покинула?       Она пробубнила ему в ладонь. Сугуру приподнял два пальца, чтобы освободить губы.       — Докладывай.       — Сугуру-тайчо, у реки человек без опознавательных знаков.       — Где именно? — Таджима облокотился плечом о ствол дерева.       — Таджима-тайчо, — Уруми выскользнула из рук и преклонила колено. — Недалеко от брода на территорию Сенджу. Что нам делать?       Сугуру и Таджима переглянулись.       — Ты камышовку слышала?       — Да.       — Что скажешь?       Девушка вскинула голову, встретилась глазами с Таджимой и задумчиво отвела взгляд. Анализирует. Наверняка соображает, что заставило командира задать вопрос. Его шарингану приписывают много разнообразных способностей, главной из которых по праву остаётся разгадывание планов врага. В реальности дело обстоит иначе. Он великолепно читает людей. Сугуру бьёт, ломает кости, а Таджима неспеша затачивает кунай, и молчание говорит больше, чем кулаки. Равного ему в клане нет. Поэтому близкое окружение предельно честно.       — Может Шота связывался с Шинго?       Сугуру вопросительно поднял брови и получил утвердительный ответ: Уруми не лжёт.       — Ну, пойдём, Уру-чан. Покажешь, кого и где ты видела.       Шота сразу понял, что раскрыт. Таджима не стал бегать, размеренно шагая следом, пока разведчик пытался сбежать. Кунай в спину уложил его на рубеже с подлеском.       Таджима присел рядом. Шота тяжко свистел пробитым лёгким, слабо кашлял. Пацан совсем, только женщин вкусил. Жить и жить. Конец куная отодвинул прядь со лба, оставив кровавую дорожку. Из-под чёлки яростно вспыхнул шаринган. Таджима улыбнулся, чуть прикрыв глаза. Какая жалкая попытка, и сознание жалкое. Выдал он всё моментально. Пару лет назад с задания не вернулась сестра. Ни Таджима, ни Сугуру искать не стали — пропала, да пропала, не за каждым же бегать. А он обиду затаил, искал. Долго, упорно. Верить не хотел, что не увидит, шаринган даже открыл. А Сенджу обещали девчонку вернуть, вот только помочь им надо. Слухи гуляют, что у границ с Травой Учих видели — то ли, клановые, то ли наследил кто-то, а проверить надо. Когда пойдут — сообщи. Будешь информатором в пути. Но отправить призыв перед выходом Шота не сумел — свои же заметят, а Сенджу, через которого связь держать поручили, на месте не оказался. Но и отказаться от роли стукача не смог. Слишком соблазнительно сразу трёх зайцев одним выстрелом: сестру вернуть, отблагодарить, а главное отомстить. Последнее самое желанное.       — Мститель хренов.       Правда куда кровавей, идиот. Растерзали девчонку Инузука. Живьём. Ей когда печень рвали, ещё в сознании была. Выла так, что псы отскакивали. Сильная куноичи, своих не выдала, задание выполнила. Знать тебе, сопляку, зачем, как она погибла. Матери почести отдали, помогают во всём. А теперь что? Второго ребёнка лишится. Без сопровождения в клан не отправишь — ломанётся к Сенджу, те прирежут, конечно, но, сука, и шаринган себе оставят. С собой не возьмешь — рискованно, в следующий раз птицей может не обойтись, язык выдрать — лишний балласт. Времени у Таджимы нет, чтобы морочиться с пацаном. Каждый знал куда идёт, он никого не уговаривал.       — Поймали. Сенджу. Пытался перебраться к своим.       — Как узнал?       — На лбу написано. Кто ещё с такой рожей может родиться.       Тажима поднял взгляд, когда сбивчивые шаги услышал совсем рядом. Сугуру волок за шкирятник шпиона. Уруми хищно блестела шаринганом, с явным желанием ткнуть заложнику металлом под ребро. Определение принадлежности к клану по роже, всегда веселило, но как ни странно, Сугуру редко ошибался. Рожи у некоторых представителей и впрямь выдающиеся. Этот с большим носом, и совсем не от того, что нос ему основательно сломали, с близко посаженными глазами и широкими скулами. Выглядит гордо, желваками, как бык, играет — силами собирается к допросу.       Шота захрипел, извернулся в немом крике. Голова судорожно задёргалась, как будто рвут на части. Вкушать чужой боли не нравится, но раз правдолюб такой, знай, как сестра умирала.       — Этот чо? — Сугуру кивнул подбородком. — Он?       — Отомстить хотел, — качнул головой Таджима, поднялся. — Помнишь Томаки?       — Помню.       — Ему предложили обмен. Сестру на информацию. Как в поход выйдем дороге докладывать. Просили предупредить — он и предупредил. Увидел первого встречного Сенджу и подал сигнал. Вот только не просто подал, а слил его — нам, а нас — ему. Редкая особь идиота.       Картинка сложилась одна: Сенджу готовят ловушку. В клане сменился глава и оттянуть это же событие Учихам им выгодно. Старик Кано готовится передать пост. Взять в заложники наследников и диктовать условия. А поймать обоих в ближайшее время можно только на этом задании. На менее важные они ходят по одиночке. По одиночке ловить не резон — другой примет пост и устроит бойню, а Сенджу, выжатым досуха за последний год, лишняя кровь ни к чему.       — Только мозгов не хватило, что связываться нужно с определёнными Сенджу, а не со всеми подряд, — подхватил мысль Сугуру, почёсывая лоб. — Извилина одна и та прерывистая. А этот, даже если сигнала не понял, нас засёк, но выбраться не успел. Ты-то, — на раненное лицо Таджимы с ухмылкой качнулся подбородок, — по лесу носишься, ищешь, кто варадзи потерял.       Таджима фыркнул. Повёлся на идиотскую уловку, посчитав девку совсем дурой. Позорище, для такого, как он. Сугуру хохотал бы на пол-леса, если бы группа не скрывалась, но от издёвки — где вся девка или ты за тапками охотился, удержаться он не смог.       — Что насчёт девки? Оставишь ещё один шаринган в лесу? Мало было?       Таджима не ответил, придавил Шоту ногой между лопаток, поднял за волосы и вскрыл глотку.       Раньше Сенджу не заходили на нейтральную территорию, потому что боялись Иму. После его смерти, группы по два-три человека замечали, но что конкретно им было нужно так и не поняли. Походят по лесу, побродят. Ни ловушек не ставят, ни снимают, угрозы не несут, к селению не подходят. Вывод — ищут. Кого? Очевидно, что девку. А раз ищут — знают о ней. Как, откуда? И почему Сенджу знают, а Учихи нет? В любом случае, от неё нужно избавиться. Завербованный егерь — принесёт клану смерть. Одна из главных опасностей — её шаринган. Таджима остался бы и вычистил её разум до зачатия, но времени нет. Они потеряли уже сутки.       — Допроси, — Таджима указал на пленника и тот крепче стиснул челюсти. — Я ею займусь.       Сенджу не проронил ни звука, когда Сугуру оттянул ему мочку и приставил острие куная к хрящу. Желваками лишь заиграл отчётливей и крылья носа ходуном заходили. Уруми любезно предоставила ладонь под трофей. Таджима полюбовался бы, но уйти лучше затемно. У горизонта небо вскоре начнёт сереть.       Пока облачался в доспех, его не покидало ощущение незавершённости. Как царапина на клинке — не критично, но рано или поздно подведёт. Беспокойство сочилось между пальцами, оставаясь пустотой недопонимания собственной интуиции. Мелкая деталь в головоломке, которая не может примоститься в целую картину. Воздушная, лёгкая, не приметная и тревожно-настойчивая. Таджима стянул капюшон, откинул хвост на спину. Лёгкие наполнились влажным воздухом. Уже не важно узнают его или нет. Сенджу поймёт, кто вытоптал ему лес, а с интуицией он разберётся отдельно.       Девка сидела под деревом, уткнувшись в колени. Сбежать не пыталась, кунай не тронула. Когда он приблизился зыркнула из-под грязной чёлки. Остро, обжигающе. Редкие куноичи могли так прямо смотреть ему в глаза, зная кто он такой: кротость, невинность, нежная улыбка — хороша ли я, Таджима-сама. Но эта не боялась и взгляд осел в душе скребущим чувством. От неё пахнет чисто. Лесом и летом. И лицо вряд ли однажды украсит макияж.       Она яростно задёргалась когда, он зажал ей рот, вдавил головой в дерево. Глаза испуганно открылись и Таджима увидел, близко, отражением, как расходятся томое в его шарингане.       На закате море прекрасно. Мир застит пламенем и сердце его катится к горизонту, где, раненное, разливает по волнам кровь, мутным пятном исчезает за подступающей кромкой ночи, чтобы утром нахлынуть на небо прибоем, расходясь пеной белых облаков.       — Поверь, так даже смерть будет к тебе благосклонней. Я знаю, кто твой отец, и только поэтому ты жива. Возьми, — он положил в её руку кайкен и сжал на рукояти пальцы. — Нашёл, когда обыскивал его труп. Выживи, я найду тебя и задам вопросы. Будь готова на них ответить.       Для неё последнее солнце тонет во тьме. Увидеть море должен каждый, особенно тот, кто теперь плачет только лишь кровью.       Она лежит головой в листьях. Сорванными связками хрипит от ужаса.       Сугуру не стал скрываться. Захрустел кустами и вышел к Таджиме.       — Их было двое. Один отвлёк нас, другой через реку переплыл. Не связные, о задании не знают. — Сугуру кинул взгляд на девку. — Они охотились не за нами. Напоролись мы друг на друга случайно.       Таджима вытер руки от крови. Поднялся. Ей выпала бы честь открыть список трупов. И нет — это — не милосердие. Она, предположительно, часть его задания. Сугуру смотрит подозрительно — понимает, что не всё знает о походе или о том, что сказал глава клана Таджиме в приватной беседе, и это не способствует его спокойствию. Рано или поздно он задаст вопросы, на которые ответить придётся.       — Собирай группу, выводи по границе. Сенджу где? Он мне нужен и рис, весь, который есть.       — На полянке грибы собирает. Куда ты собрался? Опять? Таджима! Они не знают, что мы вышли! Максимум доложат, что видели Учих в лесу Учих. Это не умно, слышишь?!       — Слышу. Уводи людей. Встретимся через сутки. Где — знаешь.       — Блять! — выразительно прокомментировал Сугуру. — Надеюсь они тебя схватят.       Таджима усмехнулся. Взял мешочки с рисом.       — Я за тобой к Сенджу не полезу, — зло ткнул в него пальцем Сугуру.       — Ещё есть вопросы по поводу моего прозвища? — поднял брови Таджима.       Сугуру сплюнул в сторону, глянул не добро и ответил средним пальцем.       Разошлись у брода. Сугуру увёл группу на север, Таджима завернул на огонёк к старому другу. Свидетелей нужно зачистить и увести следы. Может паранойя, но если смогли в группу внедрить шпиона — предосторожность лишней не будет. Первый жизненный урок в бою и почти смертельная рана, оставшаяся вскользь шрамом в подмышке, не вывернись он тогда, твердил: умей себе доверять.       У Сенджу тоже есть — не дурак.

***

      Тяжёлые шаги перемяжались с кровожадным лязгом оружия, когда под ногами небольшого отряда мощёная камнем мостовая неслась мимо палаток, спешно свернувших торговлю, ребятни, торчащей из переулков, гражданских, жмущихся к стенам. Пугливые разговоры за спиной: «Он, это он!», моны на доспехах врать не станут. И кому как не им, нести паланкин с химе. «Жених бедной госпожи», а на лице написано — прибьет девчонку, как только выйдет за ворота города.       Впереди отряда бодро, с чувством собственной важности, шагал щёголь в разноцветных шелках. Богатые ткани с тканым рисунком, шитый золотыми нитями. Даймё на прошедших выходных устраивал конкурсы среди придворных мужей, соревновавшихся в изысканности цвета наряда. Этот — явно победитель. Но особое внимание привлёк традиционный колпак. Высокий, чёрный, с небольшим скосом вперёд, на который без зазрения совести пялились, не привыкшие к экстравагантности, шиноби. Трогать колпак им категорически запретили.       — Что он там хранит? Лысину?       — Может он компенсирует недостаток размера.       — Ты видел где-нибудь, чтобы шиноби с утра пораньше морду красками размалёвывал?       — Зато хорошо выглядит. И пахнет. Ты, я уверен, даже жопу не вытираешь.       — Не правда — вытираю. Рукавом. А потом тебя им обнимаю.       Молчание за спиной продлилось ровно до поворота. До-сан, щетинистый, с брызгами мужественной седины на подбородке, повидавший ни один бой и ни один бой выигравший, никак не мог успокоить желание проверить, чем отличаются придворные шиноби от клановых. Оба имеют чакру и хорошо ею пользуются, но один видит с утра в зеркале мужика, а что видит другой, тому мужику крайне интересно.       — Стукнуть бы ему в рожу, чтобы краска отвалилась. Хоть разглядеть мужик это или баба.       — Ещё кого-то при дворе грохнем? — скептично усмехнулся Онрё-сан, мужественный исключительно частями. Конкретно, длинной козьей бородёнкой, которую любовно накручивал на палец.       — Я легонько.       — Знаем мы твоё легонько. Многих не откачали, — усмехнулся Онрё-сан, очередным витком на палец, по звуку, выбесивший До-сана до раскалённого сопения. — Ты заметил, что малыш Буцума падок на блондинок? С одной не получилось, решил другой присунуть.       — Слова выбирай, Онрё! — взревел До-сан, — не с пацаном разговариваешь!       — Пушок на щетину сменится тогда и будет «доно».       Буцума сдержанно дёрнул уголком рта. Препирания между его сенсеями дело бытовое. В годы обучения много наслушался и про отца, и про прабабку, и про мать, и, пожалуй, только они имели привилегию общаться с ним на равных, без титулов и фильтра речи.       — Оставлять её здесь опасно, — вмешался в разговор Буцума. — Рано или поздно склонят к мести. И До-сан, Онрё-сан, химе прекрасно вас слышит.       Мужчины за спиной дружно хмыкнули и замолчали.       Отряд торопился. Надоел двор, надоели бесконечные церемонии, надоели надушенные придворные, с которыми не легко не попасть в неловкую ситуацию, не распознав женщину или мужчину. От смеси парфюма щипало нос и першило горло, и не сообразишь, что страшней — вонь поля брани или изысканные сановники.       В столице, Сенджу знали, как личную охрану даймё и элитное войско обороны замка на случай войны. Знали, кто такой Мигумаро — балагур, дамский угодник и любитель перекинутся с правителем в шоги в неформальной обстановке. Поговаривали — в весьма провокационной. А вот кто такой Сенджу Буцума не знали. До тех пор, пока год назад, он разве что гусей не порезал в замке не состоявшегося тестя.       Слухи ходили разные, от самых нелепых до самых правдивых и под бутылочку саке обрастали самыми изощрёнными подробностями. Убил-вырезал? То внутренние дела клана, никого не касается. Время такое — или ты или тебя, а вот выстоишь ли, взяв власть — вопрос. Потому среди гражданских и большинства шиноби молоденького Сенджу восприняли не более чем позёра. От него сбежала невеста — вот, что не обсуждал только ленивый.       Клан свалился на плечи Буцумы в слишком юном возрасте, все старейшины так говорили, и жестокое подавление бунта привлекательности его персоне не добавило. Внутренние дела — закрытая тема. Но даймё вмешался. И только смерть Мигумаро единственная разумная причина, которая вынудила объясняться перед двором. Буцума не трогал командира охраны и лучшего полководца страны Огня, он казнил смутьяна посягнувшего на законное право наследника.       Когда ныне покойный Сенджу Сума внезапно ушёл в мир иной, Буцума не сомневался, что клан встанет под его руководство. Однако совет возразил. Устали старички ёрзать в цепких руках прабабки Буцумы. Прозванная Белой Ведьмой, она скромно улыбалась за спиной сначала мужа, затем сына и внука. И каждый знал, кто фактически управляет кланом. Её не поддерживали, но тот, кто шёл против — бесследно исчезал.       Белая Ведьма была мудрой женщиной и решала вопросы по-женски, однако на мировой военной арене Сенджу сильно просели в мужественности. Клан вошёл в статус безхарактерных слабаков и десятилетиями из него не вылезал. Её внука звали марионеткой и, как лидера, не воспринимали ни в родном клане, ни во вражеских. Некоторые настоятельно рекомендовали Суме носить юбки, намекая, что Сенджу нужно отрастить яйца. Псы Инузука ухитрились выдумать легенду про сиську, которой бабуля кормит клан. Легенда оказалась на удивление живучей, бросив тень и на Буцуму. Кто же станет кормить его, если Белая Ведьма вскоре после внука тоже преставилась.       При ней клан оставался сильными и конкуренцию Учихам составлял, хоть и не отвечал на плевки в сторону Сенджу. Старейшины не поднимали вопроса о смене главы — боялись. После её смерти, отдать клан в руки девятнадцатилетнего пацана не спешили. Буцума объявил о недоверии совету, встретил уверенное сопротивление и понял, что применения силы не избежать. Почуяв свободу от удавки, старейшины решились на радикальные меры и подобрали кандидата, готового открыто выступить против законного наследника. Поддержку в лице совета и большей части клана, ему быстро обеспечили.       Сенджу Мигумаро — глава побочной ветви. Влиятельный, имеющий связи при дворе и неплохо организованную армию, способную заставить Буцуму дремать только одним глазом.       Буцуму поддержали только те, кто выбивал из него дурь, и те, из кого дурь выбивал уже он. Лупили знатно. Сначала — поставить удар, затем — потому что отец довел клан до днища, а после — чтобы убить. Дрессировали до истощения, пока не падал без сознания. Известие о смерти отряда Сумы пришло в разгар тренировки, но Буцума остановился лишь тогда, когда соперники признали поражение и До-сенсей отдал последний приказ:       — Веди, — потому что ученик перестал быть мальчиком.       И Буцума повёл. И они прекрасно осознавали за каким командиром идут.       Рослый, смуглый, широкоплечий, с особой лидерской осанкой, он гораздо выгодней смотрелся на фоне напомаженного двором Мигумаро. У изуродованных войнами мужиков, в жизни которых нет ничего желаннее, чем перерезать глотку большему, чем у друга, количеству врагов, он снискал уважение кровью, трудом и потом. Не подчиняться прабабке и отцу, он не имел права. А мужиков, идущих за ним в бой, это уже не волновало.       Мигумаро старше, опытнее и умел блестяще вести войны, размахивая веером из дворца, но значимые шиноби клана охотнее поддержали юнца, даже оставаясь в меньшинстве. Тогда созвали совет, где первым делом подняли вопрос, вертящийся на старческих языках: как погиб Сенджу Сума? Устроили настоящий спектакль, достойный лучших подмостков столицы. Мигумаро заявил о предательстве главы клана сыном и обвинениями загнал в угол. Старейшины прекрасно знали где он находился и знали кто виноват в смерти Сумы, но злорадно кивали, соглашаясь с каждым лживым словом. Оправдываться Буцума не стал. Всё решилось в один замах. Срубленная голова поставила точку: если кто-то не согласен — ляжет рядом. Так было положено начало кровавых распрей внутри клана.       Бунт подавили в течение года планомерно, методично, с педантичной настойчивостью. Буцума выловил и вырезал всех бунтарей вместе с семьями, близкими, родственниками, друзьями, друзьями друзей и знакомыми. Вскоре никто не сомневался в лидерских способностях, а победа за победой укрепила его позиции в клане и вдвойне воодушевила молодежь. По возвращении старейшины присягнули на верность, но от казни их это не спасло. Клан выбрался из статуса безхребетных. Тогда и пасти Инузука захлопнулись, и вопрос про сиську отвалился сам собой.       Паланкин несли аккуратно, амортизируя чакрой, чтобы тряска в дороге не сказалась на здоровье химе. За трое суток в пути отряд останавливался пару раз, чтобы она могла размять ноги и отойти по личным делам. Его люди устали без сна и отдыха, но добраться нужно скорее.       Очередной привал случился недалеко от нейтральной территории Сенджу. Вперёд отправили разведчиков. Сюрпризов в виде засады никому не хотелось. Буцума проверил вооружение, надёжность доспеха. Тяжесть ноющих мышц ощутимо давила на плечи. Не унывал только До-сан, вечно мечтающий о мясистой ляжке и черпаке хорошего пойла. Он всю дорогу разбавлял молчание различными байками, от которых устали даже Ками.       Буцума присел под дерево, поясница благодарно затрещала. До-сан тут же сообразил перекусить, предложил химе по случаю вышедшей из кустиков. Простую солдатскую еду, но она не возразила. Взяла. Белое фурисоде с неясным рисунком делало её похожей на призрака, не удивительно, что слухи о ёкае плотно с ней срослись.       — Хороша-а, — примостился рядом До-сан, смачно причавкивая рисом, — даже с её… м-м, данными. Зачем она тебе? Чем Каяко не жена?       Первая встреча состоялась в зале заседаний дворца, при полном составе советников и представителей обоих ветвей клана. Когда Буцума увидел химе, то понял, что он её единственная надежда, а она для него самая безопасная партия.       Даймё в резкой форме потребовал объяснений. Буцума понимал его настрой и желание найти виновных. При дворе всегда есть недовольные, которые поднимут восстание при первом же поражении полководца. Когда Мигумаро погиб, это стало величайшей утратой и подорвало авторитет личной охраны. Вокруг престола засуетились мятежные тени, но переворота не случилось, потому что дочь Мигумаро сбежала из резни, устроенной в родовом замке. Войско отца немедленно присягнуло ей на верность. Был избран новый начальник охраны. Единственная наследница побочной ветви Сенджу удержала в хрупких руках государственный переворот всего лишь появившись во дворце.       Буцума объяснился, расставляя акценты и точки так, чтобы никто не смог его перебить. Он не позволит диктовать условия своему клану. Ни во внешних делах, ни тем более во внутренних. Пришлось намекнуть, что потеря доверия и хороших отношений может плачевно окончиться. Сенджу сотню лет гарантируют защиту и вступление в наследование троном детей даймё. Буцума молод, чего от него ждать двор не знает. Тем не менее он пришёл засвидетельствовать верность, подтвердив, что Сенджу, по-прежнему, одни из тех, кто защищает власть в стране. Гневные возгласы притихли. Осталось решить, что делать с невестой.       — Знаешь, что при дворе говорят? — мозолистая пятерня пошкрябала щетинистый подбородок. — У Сенджу старая Белая Ведьма сменилась на молодую. Ты ведь понимаешь кого в клан везёшь? И как на неё посмотрят?       О невесте Буцума был только наслышан и внешность её не столько удивила, сколько — он так и знал.       Суеверия полнили Страну Огня. Говорили, давным-давно белые люди, чей предок упал с небес, пришли из Белых гор. А через сотни лет стали рождаться белые дети, которых считали проклятыми и уничтожали. Химе оказалась такая же. Такой же была и его прабабка. Это она инициировала их обручение во младенчестве. Её сыновья, внуки и правнуки не имели недостатков и она удружила Буцуме этот союз, как единственно верный.       На лице химе большими чёрными иероглифами было написано: официальная картинка. Бесправная, хоть и глава побочной ветви, просто игрушка при дворе. Она осталась одна, без поддержки и вопросы за неё решались другими людьми. Никто не подпустил бы проклятую к власти. И с кем договариваться с ней или с начальником охраны решал теперь только Буцума. Откажись он от невесты, как от дочери бунтаря, и двор её сожрёт. Скорее всего поспешили бы отдать замуж с выгодным женихом, с политической или любой другой точки зрения. И то, что она продержалась целый год, оставаясь не тронутой и верной человеку, которого в глаза не видела, Буцуму впечатлило.       Её звали Белоснежной Лилией Сенджу. Ходили слухи, что красота девушки затмевает день и ночь, а мужчины бросались в морские пучины от неразделённой любви.       Иные уверяли: она уродлива настолько, что видевшие её немедленно бросались в те же морские пучины, но уже от ужаса.       Кто-то говорил, что проклятье сделало её ёкаем, обитающим у замка. Смельчаки, пытавшиеся сигануть через ров, видели женский лик, прежде, чем уходили на дно.       На самом деле мало кто видел дочь Мигумаро. Он скрывал её не из-за красоты или уродства, а защищал от суеверий, невежества и злых языков. Принял предложение Белой Ведьмы, зная, что у жениха не будет предвзятости.       — Как на неё посмотрят, зависит только от неё.       Буцума понимал, кто и какие параллели проведёт. Будут ходить слухи, что он прогнулся под прабабку и женился на белой. Сколько будет перемыто костей и поднято душ. Со скрипом, недовольными рожами, фырканьем за расписными веерами, но девушку отдали. Советники закатывали накрашенные глазки к потолку: ничего у Сенджу не поменялось, хоть они — ох, как надеялись — а молодой глава, бывший таким многообещающим, пошёл по той же дорожке, что и его малахольный отец.       Но Буцуме всё равно. Последнее решение прабабки верное. Что бы ни говорили, дурой она не была, любила клан и делала всё, чтобы величие Сенджу не сходило с уст любого в стране Огня. Разве что ей это плохо удавалось.       Время от времени химе бросала в его сторону короткий взгляд — под белыми ресницами бледно-серый, ясный, отчаянно-ожидающий. Боится его. Белые — обычные люди, приметные только из-за внешности, плохие шиноби, потому что с дефектами. Отравить или заколоть его во время секса не удастся. Она хоть и имеет чакру, но довольно слабая. Он видит её женой и матерью своих детей, и если она видит себя в другом качестве — не долго протянет. В конце концов Белоснежная Лилия не причастна к тому, что её отец поддался на алчные уговоры и внезапно возомнил о себе больше, чем весил.       А суеверия — это лишь суеверия. Не больше, чем россказни стариков.       — Буцума-доно! — один из разведчиков вышел из шуншина прямо перед ведущими задушевный разговор главой клана и его сенсеем.       — Ну, чего там? — недовольно пробасил До-сан. — Козу увидели?       — Мы обнаружили скрытое послание на поляне недалеко отсюда.       — Ну, вот и отдохнули, — плюнул с досадой До-сан. — Посмотрим, Буцума-доно?       — Нет. Выдвигаемся. Быстро. Усилить охрану химе.       Для Буцумы доклад разведчика неожиданностью не стал. Мнение химе спросили только раз: не желает ли она по причине неприязни или какой-то иной, как глава побочной ветви, расторгнуть брачный договор с палачом отца. Она ответила, что исполнит долг — выйдет замуж за выбранного родителями жениха, и объединит обе ветви, как того и хотел глава клана. Буцума в свою очередь подтвердил право и желание на ней жениться. Нынешний начальник охраны в штыки принял такое решение. Не иначе, как хотел взять её в жёны и стать главой побочной ветви. Когда она выйдет замуж, её войско официально вольётся в основной состав клана. Под руководство Буцумы. А уберут её — его обвинят в убийстве. Сейчас это сделать просто, ещё не остыли в памяти трупы. Побочная ветвь получит право уйти из-под руки Сенджу. При дворе о-очень не хотят этого союза.       — Я пойду вперёд. Если там ловушка, у тебя будет время.       До-сан свернул в подлесок. Путь к поляне занял не больше получаса. Когда отряд добрался к месту, До-сан тряс за грудки разведчика, нецензурно бранясь в адрес всех его предков. Лицо мальчишки выражало жуткое смятение и было перепачкано гарью. Не исключено, что До-сан тыкал его мордой в землю.       — Это по-твоему скрытое? Показать скрытое?!       Самая солнечная, приметная, ягодная поляна оказалась выжженной. По центру огромный недвусмыссленный символ разноцветным, согласно оригиналу, рисом. Несколько трупов схематично выложены в ягодицы. Онрё-сан некультурно заржал в кулак. Кто отписался, Буцума понял сразу.       — Проверить остатки чакры?       — Не трать силы Онрё-сан, я и так знаю, кто это сделал.       Нет, за химе не охотятся.       Художником Таджима был тем ещё, но фаллический символ, на котором он вертел Сенджу, мог изобразить идеально во всех подробностях и со всех ракурсов. И не мешала даже врожденная криворукость к изобразительному искусству. Все трупы с ночного дежурства. У всех, кроме одного, во лбу стрела. У другого варварски вырезано ухо. Пытали, скорее всего под гендзюцу, но видно, что временем церемониться Учиха не располагал. Он славится любовью оставлять закладки, при срабатывании которых даже трупы встают и убивают. Тела уничтожить. Но особо Таджима не скрывался, отметился на территории Сенджу слишком вычурно, следы что ли заметал?       Буцума присел у художества, собрал в ладонь горсть риса, и медленно высыпал между пальцами. Связной молчит. Значит информатор по-прежнему в группе. На задание Учихи не вышли. Странно. Подозрительно долго они тянут с делом, с которым покончить быстрее в их же интересах. По возвращении нужно тщательно перепроверить донесения. Таджима не берётся рисовать просто от скуки, кому как не Буцуме знать об этом. Он скупо улыбнулся.       — Куда же ты отправился, Таджи-чан?