Прямиком из твоих снов

Это не похоже ни на один из ранее проигрываемых ею сценариев. Ей, конечно, случалось совершать пьяные глупости, и дело даже не в том, что никогда она не просыпалась в чей-то постели с оглушающей болью в затылке и густо царапающим в животе чувством стыда. В основном это случалось в качестве жеста доброй воли, ей нравилось быть обожаемой, но еще больше ей нравилось позволять. Но как же незнакомо было ощущать себя не на своей территории. Она не могла разобраться, как относится к тому, чему позволила произойти вчера, потому что четко осознавала: ей хотелось не дать, но отдаться. И было неловко. Не оттого, что произошло — случайный секс с незнакомым человеком ее ни капли не смущал. Неловко было потому что она до сих пор еще тут, лежит и думает как ей поступить, а не собирает вещи, бесшумно двигаясь по комнате, чтобы потом покинуть ее раз и навсегда. Никогда не давай надежды — вот главное правило, и Кира всегда его придерживалась. Тут такая схема не сработает, она понимала это прекрасно. Как минимум потому, что этот человек вряд ли будет надеяться на то, что не дает покоя тому, кому не все равно. Кира металась между чувством уязвленности и удивлением. Определиться было сложно, потому она попросту решила и дальше делать то, чего не делала бы Кира. Его щека была колючей, а глаза, открывшиеся секундой позже, какими-то слишком ясными. Гребаный сканер. «Хорошо, что я и так голая», — пронеслось у нее в голове. Ваня не двигался, только продолжал смотреть. И в какой-то момент ее собственная рука показалась Кире слишком тяжелой, как будто онемевшей. — Зачем ты меня разбудила? — Она не могла понять его интонации. — Время пришло, — выпалила она. — Действительно, — он вдруг вздрогнул, как будто что-то вспомнил. — Зачем ты меня разбудила? — Ваня? — Она забеспокоилась, но все не решалась убрать свою руку. — Действительно, — он вздрогнул. Кира вдруг почувствовала леденящий холод. Она хотела отдернуть руку, но как будто окаменела; только зрачки бегали по комнате. Вдруг что-то мокрое коснулось ее оголенного плеча. Еще раз. Еще и еще. Она расширила в испуге глаза. Падал снег. — Зачем ты разбудила меня? — Он поднялся, а она все так же не могла пошевелиться. Ваня опустил глаза, и как будто застыл. Кира проследила за его взглядом, и ей захотелось кричать. По белоснежной простыне растекалось багровое пятно. Он медленно повернулся в ее сторону. Страх и трепет — вот что она чувствовала в этот момент. — Действительно. Она наконец закричала.       Пробуждение было болезненным. «Это был сон», — пронеслось у нее в голове. Хотелось дышать. Кира попыталась набрать в легкие побольше воздуха, но что-то как будто мешало. Она могла лишь лежать и сипеть. Тело и правда как будто окаменело, Кира с ужасом поняла, что не может пошевелиться. Девушка начала паниковать. «Неужели я умираю?» — Песмелле, ку сынна мен пулна?! — Донеслось до ее ушей. Она испустила судорожный вскрик и часто-часто задышала, попутно радуясь тому, что опять могла чувствовать свое тело. — Что это было? — Кире потребовалось несколько минут, чтобы оклематься от произошедшего и более-менее выровнять дыхание. — Вубар, — голос парня был спокойным, можно было даже предположить, что скучающим. — Кто? — Злой дух. Кира недоумевала. — Какой еще злой дух? — Не заметила ничего? Яркие кошмары, удушье, окаменевшее тело, — Иван смотрел девушке прямо в глаза с самым серьезным видом, — это Вубар, — он немного повысил голос, будто пытался втолковать глупенькому ребенку что-то очевидное. — Что за околесицу ты несешь? — Кира аж подскочила. Она терпеть не могла ситуации, в которых она чего-либо не понимала. Не очнувшийся еще ото сна и кошмара мозг никак не мог определиться, отправлять только что услышанное на полочку «бред какой-то» или попытаться проанализировать. Ваня улегся на спину и, подложив руки под голову, продолжил: — Чувашская мифология, — все в нем — от голоса до выражения лица — как будто предупреждало: «сейчас ты узнаешь главную тайну в твоей жизни»; девушка почуяла неладное. — Даже у нас есть аналогия, — он перевел взгляд на нее и прижмурился, точно силясь вспомнить что-то и как бы прося помощи, — как же это… о! Точно! — Он победно ухмыльнулся. — Сонный паралич! Кира несколько секунд перебывала в недоуменном молчании, но приметив озорное настроение парня, откинулась на подушки и, параллельно тяжело вздыхая, заключила: — Идиот. Ваня смеялся недолго. Пуховая подушка быстро его заткнула.

***

Глупо было бы даже предполагать, что в жизни Евстигнеева хоть что-то могло измениться после спонтанного перепихона с новоиспеченной соседкой. Ну, он хотя бы развлекся, даже посмеялся пару раз. Как можно было на таких серьезных щах слушать его, случайно вырванную из памяти (он никогда бы не подумал, что та каким-то странным образом запомнившаяся фраза на непонятном языке когда-либо ему пригодится), басню? Вот дурында-то. — Обидно как-то даже. — Ваня хмыкнул, отдирая от сковородки пригоревшие яйца. Хоть бы раз (хоть бы одна!) решила остаться и приготовить какие-нибудь блинчики, чтобы он нормально поел. Еще пиздят потом: используешь, используешь. Это кто еще кого использует. Запищала кофеварка. Парень налил в чашку вкуснопахнущего кофе и, покосившись на охлаждающийся на тарелке омлет, с легкой грустью подумал: «Круто было бы, если бы придумали машину, которая умела бы так же вкусно готовить, и не просто придумали, а чтобы она была такой же доступной, как кофеварка». Довольно быстро, но без особого удовольствия, Ваня разделался с завтраком, после чего принялся за работу. Едва тронутый кофе стыл на кухонном столе.

***

Кира сокрушалась. Она забыла покормить кота! После того, как этап извинений и тисканий был пройден, она пообещала Бальтазавру, и заодно себе, что обязательно купит чего-то вкусненького на ужин. Бальтазавру, конечно же. Девушка, естественно, опаздывала в университет. Она металась из комнаты в комнату, собирая хотя бы более-менее подходящую к погоде и настроению одежду, попутно силясь вспомнить, какие сегодня пары и что стоило бы не забыть. Бальтазавр, этот демонической наружности огромный черный котяра, наблюдал за хозяйкой с безучастной скукой, изредка лениво виляя хвостом. Он никак не отреагировал на грохот стремительно закрывшейся входной двери. Кира во второй раз за это утро забыла его покормить. Рассеянность сопровождала девушку всю жизнь, но это не мешало ей каждый раз сокрушаться. «Ну ладно, хорошо, я практически свыклась с постоянной захламленностью во всем — в голове, окружении, привычках, с этой постоянной тревогой, с этим ноющим „что-то не так“. Я уже даже не пытаюсь что-то изменить, жизнь научила, что в моем случае хорошо действует только эффект снежного кома: чем больше пытаешься что-то исправить, тем больше оно рушится. И все же каждый раз, когда все идет не по плану (хотя что это за „план“ такой? Ничего же конкретного — только воображаемые абстракции. Порядок вещей, что ли? Но где тогда найти правильную последовательность, иерархию, схему, в конце концов? Если бы был какой-то конкретный догмат, гораздо удобней же было бы. А так, каждый по факту понятия не имеет когда все „правильно“, а когда нет, только идет на поводу у бесчисленного количества бессознательных аспектов), я расстраиваюсь будто впервые, обещаю себе, что как возьму себя в руки да как все изменю! А прихожу к тому же, с чего начинала, просто с другой стороны. И какой толк в таком случае от плюральности, которую так любит пихать куда ни попадя препод по философии? Боже, какая все чушь! Еще и этот сон… Эта зацикленная пластинка, кровь. Не к добру. Но почему, как? Не мог же мне присниться вот так человек, которого я впервые в жизни увидела. Тут связь нужна, а о какой связи, кроме половой, естественно, может идти речь с этим парнем? Мне нужно больше времени, чтобы понаблюдать за ним. Хотя бы смотреть на людей у меня получается…» — Подождите, пожалуйста! — Взвизгнула девушка, заметив, что автобус начинает отъезжать от нужной ей остановки. — А где ты была все это время? — Раздраженно ответил водитель, все же останавливаясь. — Спасибо… —  Кира почувствовала как портится настроение, покидая салон. — Когда-нибудь я научусь не обращать внимания на всякую хрень, — пробормотала она, направляясь к университету.        В остальном же день проходил вполне обычно. Унылые пары, раздражающие одногрупники, перекуры с дешевым кофе в компании приятных ребят, с большинством из которых она уже и не помнит как познакомилась, пара предложений выпить на разные дни текущей недели. «Не так уж и плохо», — подумала девушка, преодолевая пролеты лестничной клетки по пути домой. Подойдя к своей двери, Кира остановилась; прислушалась. Из квартиры соседа доносилась музыка. Что-то из alt-j. — Очень даже неплохо, — она улыбнулась, вставляя ключ в замочную скважину. Девушка зашла в квартиру и, закрыв за собой дверь, принялась снимать с себя слои верхней одежды, сосредоточившись на своих ощущениях. В квартире витала атмосфера пустоты, но пустоты странным образом уютной. Так бывает, когда живешь один, и вроде бы успеваешь обрасти кое-каким хламом, но он все лежит и как будто ждет своего часа, как будто знает — вот-вот придется переезжать. Так бывает, когда место, в котором ты живешь вполне можно назвать любимым убежищем, но никак нельзя назвать домом. Да и что такое дом? Этого Кира точно не знала. Она прошлась, босоногая, в гостиную и включила лампу. Не хотелось разрушать приятного глазу сумеречного свечения уличных фонарей за окном. «И все-таки хорошо, что зимой рано темнеет», — подумала девушка и пошла на кухню делать себе чай. Бальтазавр сидел у лампы, пытаясь вобрать в себя все ее тепло, и недовольно смотрел на хозяйку. Никаких особых угощений, он, конечно же не получит, опять придется есть противный корм.