Вещи, смущающие Санса

Иногда это не играет никакой существенной роли, иногда на это обращают пристальное внимание, а иногда невозможно и спокойно вздохнуть из-за этого, всё время ища или стремясь к своему неизменному «идеалу». Да, это она — наболевшая всем разница в росте. Может и несущественная, но порой как для людей, так и для монстров, имеющая весьма большое значение в жизни личной и повседневной.

— Бро, да я костьми под поезд ради тебя лягу, ты ведь знаешь это на зубок, не хочу кидаться в крайкости*, но твоя колкость стопчет не одну, — я, настолько уйдя в самого себя, и не заметил, что мой верный слушатель уже давно покинул мою комнату. — Дорогу.       Наконец, отделавшись от отчитывающего меня за «ничегонеделание» брата (а поток каламбуров на него действует так, как поток воды действуют на кошек), я, позволяя себе устроить пятый за час перерыв, завалился на матрас, что служил мне кроватью (а также неизменной подставкой под кучу носков и прочих необходимых вещей) в этой «жуткой и ужасно неопрятной», как выражался мой брат, комнате. И почему он так плохо относится к ней? Лично я не вижу здесь ничего такого, что могло бы довести Папса до белого колена, хех. А ведь он сам часто говорил, что это словно другой мир, где никто не знает о существовании пылесоса.       Но ведь она действительно уютная, по крайней мере для меня, такая… умиротворённая? Единственное место, которое Папирус без особой надобности не решается посещать, уважая моё личное пространство, что ли?       Не, наверное, его отталкивает странность всего этого места или странный белый пёс (коего принято называть Надоедливым), который часто приходит ко мне поспать (правда я даже не знаю, как он только ко мне попадает…, но мы на самом деле неплохо ладим).       Но сейчас, отрывая черепушку с мягковатой поверхности, я осознаю, что оставил последнюю пачку кетчупа прямиком на кухне и это мысль перемывает каждую мою косточку… ладно-ладно, слишком много плохих шуток на одной странице, хех? Иногда меня и правда заносит.       Я бы мог с лёгкостью переместиться на кухню благодаря своей врождённой и присущей всякому монстру магии, но это, на самом деле, крайне выматывает и… да, мне просто лень. Именно поэтому сейчас я, глубоко зевая и разминая затёкшие из-за дневного сна плечи, направляюсь прямиком в пункт моего назначения — «Королевство Папируса» и «Спагетти», как я мог позабыть о спагетти? — Санс! — Папирус, как я и ожидал, находился у плиты. И что же он мог готовить, как не… — Неужели ты хочешь успеть попробовать мои спагетти сразу же после приготовления, не давая мне не шанса быть первым?! Ваушки! — в этот момент будущий стражник чуть ли не взрывается в эмоциях неописуемой детской радости и едва не запускает в меня щипцы, предназначенные для более качественной готовки.       Я тут же уловил запах, весьма близкий к спагетти… весьма. Похоже, теперь их можно попробовать без опаски (или нет?). Но в тот же момент я краем глаза уловил забрызганную остатками томатов стену и стол, на котором всё ещё творился настоящий разгром (это там торчит тесак?). — Ого, бро, да ты делаешь большие успехи в готовке, правда?.. — на самом деле радуясь его увлечению и подходя ближе к плите, риторически спрашиваю я.       И Папс, ещё более засияв в своём специальном, но уже заляпанном колпаке и фартуке (конечно, одетым поверх его боевого тела), предназначенном специально для уроков готовки, уже был готов поделиться мнением и впечатлениями от своей готовки, но не тут-то было. — …Ведь подобный прогресс большая, — слегка сощурив глаза и наклонив голову на бок, я посмотрел прямиком на бурлящие в объёмной кастрюле макаронины, — редкость.       Не успел я и пошутить ещё, как все эмоции на его лице смело начисто и тот, нервно засунув те самые щипцы обратно в кастрюлю, принялся столь же нервно ими орудовать, точно и забыв о моём присутствии. — Складываешь свои кости, м? — вспомнив о причине своего нахождения здесь, я полез в холодильник, но ничего полезного там не оказалось: куча контейнеров с заготовленными спагеттками и пустые пачки из-под чипсов — всё по старому. Видимо, Папирус куда-то переставил столь раздражающий его предмет, который, опять же как считал он, дурно влиял на меня и мой вкус, хех. — Ты отвлекаешь меня, Санс! — недовольно буркнул Папс, горделиво задрав свой маленький носик (уверен, будь у него нос — он был бы небольшим), на что я лишь тихо усмехнулся, назвав того эгоцентричным ребёнком. — Кто ещё у нас тут ребёнок, апатичный братец, ньех.       И вот, свершилось чудо — я заметил столь желанные изгибы, её блеск, и наши взгляды встретились… это точно была она — бутылка непочатого кетчупа. Только вот… было одно маленькое и весьма обстоятельное «Но», заключавшееся в высокой полке, на которой и томился столь желаемый объект.       Мысль о «телекинезе», основанном на магии, так и пела в сознании, но одновременно вместе с этим наговаривало и что-то другое — ленивое и тяжёлое, заглушавшее эту мысль. И я уже было облокотился о стол, делая бессмысленную попытку дотянуться до бутылки, но, конечно же, это было бесполезно, ведь я даже не был близок к своей цели.       Я устало выдохнул, слегка привстав на цыпочки и повторяя свою попытку, непроизвольно скрипя каждой своей косточкой при ещё большей потуге, но опять же — никакого результата.       Думаю, я впервые за долгое время перенапрягся настолько сильно, что уже едва не распластался по многострадальному столу (которому досталось уже от готовки соуса к спагетти), но я сделал последнюю попытку, поднимая руку и уже подумав использовать магию, как тут же я, словно по велению чего-то свыше, я оказался едва ли не наравне с упаковкой, чего изначально даже и не понял: так и замерев с вытянутой рукой. — Боженьки, Санс, если тебе нужно было что-то достать, то почему ты не мог просто обратиться к великолепному Папирусу? — этот бойкий голос вывел меня из ступора и помог мгновенно вникнуть в ситуацию: Папс приподнял меня, давая возможность дотянуться-таки до заветного предмета. — Хоть я и не доволен тем, что ты используешь в своей жизни столько кетчупа, но всё равно я, как будущий блюститель закона и предмет обожания всего мира, не мог оставить своего брата в беде!       Меня тут же бросает в какую-то неловкость и почему-то, впервые за всё время, заставляет задуматься о нашей разнице в росте (естественно, уже взяв кетчуп). Я не так далеко ушёл от высокости брата, ведь рост по плечи является нормальным, разве нет? Я считаю его идеальным показателем исключительности моего братца.       Но больше меня настораживало то, что сейчас Папс, осознавая или нет, показал своё явное превосходство, заботу и какую-то дозволенность по отношению ко мне, которую я предоставляю только ему. — Вау, бро, похоже, ты снова вытащил меня из острой* ситуации, — брат недовольно сжимает меня, возвращая обратно на плитку и что-то брякнул насчёт моих шуток, как я вспомнил свою утреннюю игру на своём тромbone, что и спровоцировала его на конфликт. — Ты ведь знаешь, что музыкальный вкус у меня в костях сидит, разве нет? — почему-то вспомнив нашу последнюю ругань, если её можно таковой назвать, мне захотелось попакостничать ещё. — Са-анс! Ну сколько можно? Ещё одна шутка, и я стану строже! — От твоих слов у меня мороз по коже, — не выдержав, в рифму отвечаю я, уже откупоривая кетчуп. — Ну и заставил же он меня попотеть… — Санс… — он уже начинает закатывать глаза, и рвано выдыхает, оставив и переварившееся спагетти, и всякие возможности игнорировать моё пристрастие к каламбурам. — Похоже, твоя шуточная кость перегрелась? — я указываю на братца указательным пальцем, как обычно делают после сложной и, на ваш взгляд, весьма удачной шутки, тут бы снова не помешало музыкальное сопровождение, но, думаю, на сегодня его достаточно.       Прошло с минуту, пока я опустошал упаковку, а Папс просто стоял рядом, таращась на меня, недовольно скрестив свои руки на груди: — Ты закончил? — с явной предвзятостью и наигранной усталостью спрашивает он, надеясь, что теперь ничто, а в особенной исключительности мои шутки, не отвлечёт его от тренировок и мыслей о ловушках (во время готовки, угу). А я лишь лениво и несколько вальяжно располагаюсь на стуле, уже явно находясь в состоянии такого умиротворения, когда даже появление столь ожидаемого всеми человека не могло бы сдвинуть меня с места. — Агась.