* * *
Эмма никогда не была из пугливых. Жизнь многому ее научила, а главное — раз за разом давала ей понять, что надеяться надо только на себя. А впрочем, больше у нее никого и не было. Выросшая в приюте, никогда не знавшая своих настоящих родителей и причин, по которым они решились оставить своего ребенка в одиночку бороться с этим порой таким жестоким миром, Эмма никогда надолго не задерживалась в приемных семьях. Шли годы, и в приюте объявлялось все меньше желающих удочерить девочку-подростка. Надежда обрести семью постепенно покидала сердце Эммы, и она перестала верить в чудеса. Ей потребовались все ее мужество и силы, чтобы стать тем, кем она всегда мечтала быть, — врачом. Обучение в медицинской школе было непомерно дорогим, поэтому для того чтобы получить хотя бы частичный грант на обучение, она занималась до изнеможения, принимала участие во всех школьных кружках и конкурсах, которые могли бы дополнить ее резюме. И в один прекрасный день, которого она так ждала, она наконец собрала свои немногочисленные вещи и покинула приют, чтобы отправиться в новую жизнь. Медицинская школа университета Джорджа Вашингтона стала для нее новым домом, и Эмма продолжала трудиться, чтобы быть одной из лучших студенток. Чтобы никогда больше ни от кого не зависеть. Чтобы никогда больше ни в чем не нуждаться. Она плохо помнила свою университетскую жизнь, поскольку либо сидела, склонившись над учебниками, либо подрабатывала в книжном магазине студенческого городка для оплаты ежедневных расходов, ведь в конце концов она сумела получить полную стипендию, и о деньгах на учебу думать не приходилось. Эмма плохо помнила свою университетскую жизнь до одного знаменательного момента, когда на ее пути повстречался Нил, в которого она умудрилась влюбиться без памяти, практически забросив учебу и изменив своим планам на будущее. Вся ее жизнь стала состоять из его планов. Нил, не занимавшийся чем-то определенным в жизни, был на несколько лет старше нее и хорошо умел рассуждать о том, каких высот хочет достичь, но в действительности слишком мало готов был для этого делать. Эмма помнила, как счастлива была, когда он сделал ей предложение. Ну как предложение... На колено он не вставал и кольца не дарил, но обещал любить вечно, а ей тогда и не нужно было большего. Тогда ей было абсолютно все равно, где и как они будут жить, лишь бы только вместе. Глупая, наивная дурочка, которая открылась первому, кто, как ей казалось, смог бы стать ее семьей. Судьба, провидение, счастливый случай — можно назвать это как угодно — спасли ее от участи стать миссис Нил Кэссиди. Потому что жених не явился в мэрию в назначенный час, заставив Эмму прождать его несколько часов, пока она в конце концов не поняла, что он не собирается приходить. Что она снова осталась одна: обманутая, с разбитым сердцем и несбыточными надеждами обрести семью. Правда, через несколько лет она уже благодарила судьбу за то, что не совершила роковую ошибку, но тогда…. Тогда, проплакав неделю, она окончательно закрылась в себе, перестала доверять людям и отчаялась узнать, что же такое любовь. Эмма вернулась к учебе, с облегчением поняв, что не успела пропустить слишком много, и к своим планам на будущее, навсегда осознав, что в этой жизни нужно надеяться только на себя. Поэтому все ее дальнейшие романы были совсем непродолжительными, да она и не хотела, чтобы они перерастали в серьезные отношения. «Когда все становится серьезно, ты влюбляешься. Когда ты влюбляешься, жди разбитого сердца», — так она частенько повторяла себе, хотя, надо признаться, ни один встречавшийся ей мужчина не пробуждал в ней даже малейшего желания дать их отношениям шанс. Эмме чувствовала себя хорошо в своем одиночестве и замечательно с ним справлялась. Окончив медицинскую школу с отличием, она недолго думая выбрала направление «кардиохирургия». Ей всегда было интересно, на что способно человеческое сердце и можно ли вмешаться в его работу, спасти его, когда кажется, все варианты исчерпаны. Пройдя ординатуру, она уже снискала себе славу талантливого, неординарного в своих решениях врача и получила хорошее место в больнице принцессы Александры в Северной Каролине, где уже через пару лет ей предложили место главы кардиохирургического направления. Но она вынуждена была отказаться, ей слишком хотелось сменить место жительства: ее кочевой дух звал изведать новые места, а кроме того, она получила заманчивое предложение из Королевской Морской больницы, которая входила в десятку лучших кардиохирургических центров страны. Уже два месяца как новым домом Эммы стал теплый и приветливый город Сан-Франциско, но она совершенно не успевала выбраться осмотреть его, более того, она была настолько измучена, что и желания сделать это также не было. И все из-за доктора Джонса. Он оказался именно таким, каким его описывали, а иногда и еще хуже. В начале ее работы в больнице он не раз пытался помешать Эмме проводить хирургические вмешательства, но через какое-то время сдался и пустил ее в святая святых — операционную. Вероятно, было множество причин, по которым он принял столь великодушное решение, но Эмма придерживалась той, по которой он просто-напросто не мог быть в двух местах одновременно, а ведь кто-то должен был принимать пациентов, когда он занимался другими больными. И она справлялась со своими «драгоценными» полномочиями весьма успешно — здесь ему не к чему было придраться. Зато во время совместных обходов Джонс засыпал ее провокационными вопросами, оставляя ординаторов, которым изначально эти вопросы и предназначались, со злорадными выражениями на лицах наблюдать за их перепалками. Точнее, за их настоящими словесными дуэлями, в которых они выигрывали попеременно. Однако с течением времени Эмма заметила, что он стал охотнее давать ей оперировать, нередко интересовался ее мнением по тому или иному вопросу, перестал придираться во время обходов, давал вести занятия у студентов и даже посещал их сам, слушая, о чем она рассказывает с задумчивым выражением лица. И иногда, только иногда она видела в его глазах отблески того восхищения, которое смогла уловить в их самую первую встречу. И радостно улыбалась своим маленьким победам. Порой, ловя на себе его пристальный взгляд, Эмма чувствовала, как мурашки пробегают по ее телу. Такие мурашки, которые оставляют человека приятно взволнованным, а нередко заставляют и трепетать. Какое-то притяжение… взаимное ли? Ей даже казалось, что несколько раз, обсуждая с ней рабочие вопросы и сделав в конце разговора небольшую паузу, Киллиан словно собирался сказать что-то еще, но каждый раз отказывался от этой мысли. Надо сказать, она тоже изменила свое отношение к нему. Она видела, как сильно он выкладывался. Да, Киллиан Джонс был требовательным, но под его руководством отделение работало как часы. Да, иногда он проявлял жесткость, но все оттого, что так же, как и она, он не переносил человеческую глупость. Он искренне любил свое дело, был им заражен, и она не смогла бы назвать другого человека, кто был так предан своей работе, кто так отчаянно хотел спасти всех и каждого. Эмма все время задавалась вопросом: когда этот человек успевает есть, отдыхать, спать, в конце концов? Она всегда считала трудоголиком себя, но когда встретила доктора Джонса, поняла, что сильно ошибалась. Хотя сегодня она впервые подумала, что такой образ жизни заразителен, потому как шли уже вторые сутки ее пребывания в больнице — около тридцати восьми часов без сна — и десятая кружка кофе. Стояла глубокая ночь, и в отделении царила абсолютная тишина. В этом блаженном спокойствии заваленная горой историй болезни Эмма пыталась обдумать тактику лечения своих особо сложных пациентов. Она уже полчаса искала нужную ей информацию в местной маленькой библиотеке в стенном шкафу ординаторской. Она прислонилась к письменному столу, пока пролистывала очередную книгу, и настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как в ординаторскую вошел Киллиан. Она осознала это только тогда, когда услышала его полный неприкрытой иронии голос: — Доктор Свон, кого я вижу! Неужели никто не ждет вас дома? Отчего-то Эмма смутилась и лишь неуверенно покачала головой. Она поймала на себе его изучающий взгляд и неожиданно для себя покраснела. — Вы никогда не влюблялись? — вдруг спросил он после непродолжительной паузы. Вопрос застиг ее врасплох, она не успела надеть на себя обычную маску безразличия. Не успела вспомнить, что вообще-то обычно не доверяет людям. — Возможно, я была влюблена однажды, но теперь знаю, что ошибалась… — тихо проговорила она. — Все закончилось разбитым сердцем? — допрашивал Киллиан. Она молчала. Молчала! «Что, черт побери, происходит?!» — Эмма никак не могла настроиться на привычное для себя поведение в такого рода диалогах. — Вашим или его? — продолжал настаивать он. — Вы пытаетесь вызвать меня на откровенность? Серьезно? — кажется, ей удалось наконец прийти в себя. — Мне не нужно вызывать вас на откровенность, доктор Свон, — с улыбкой ответил он ей. — Я и так все про вас знаю, ведь вы словно открытая книга. Эмма опешила. «Соберись! Ты должна ответить!» — стучало в ее голове. — Неужели? И что же вы сумели прочитать? — вложив в свои слова как можно больше иронии, поинтересовалась она. — О, все очень просто, — отозвался Киллиан. — Вы никому не доверяете и не любите откровенность. Вероятно, у вас нет близких друзей и того, кому бы вы отдали свое сердце, потому что оно — за высокими стенами из страха и сомнений. И это не дает вам влюбиться снова. Эмма с вызовом посмотрела на него. — Развернутый, однако, диагноз! — с деланой задумчивостью произнесла она. — Мы, кардиологи, лечим сердце, но знаете, как говорят? Специальность врача определяет то, чем он будет болеть. — Если ваше сердце может болеть, значит, оно все еще способно любить, — неожиданно тихо проговорил он, подходя ближе к ней. Сейчас, когда он был так близко и его дыхание касалось лица, а удивительные голубые глаза цвета моря с глухой тоской смотрели на нее, она отчетливо чувствовала, как где-то в груди образовался горячий огненный шар, от которого по ее телу растекались теплые волны… желания? «Эмма, возьми себя в руки! Думай о чем-нибудь другом!» — последние остатки ее расплавленного происходящим разума, пытались привести ее в чувство. Какие у него, наверное, мягкие губы, подумала она, но быстро одернула себя: «Нет, черт, Свон, думай не об этом!» А его улыбка… «Да соберись уже! Вообще ни о чем не думай!». Эмме начинало казаться, что с каждой секундой расстояние между ними сокращается и скоро достигнет критической отметки. Сквозь дурманящую пелену она вдруг услышала протяжный писк, и несколько мгновений продолжала старательно отрицать его существование. В чувство ее привел Киллиан, который, схватившись за свой пейджер и прочитав сообщение, быстро направился к выходу. В дверях он обернулся на застывшую на месте Эмму и, улыбнувшись, сказал: — У нас девять-один-один! Нам везут тяжелого пациента, вертолет уже на подлете. Раз уж вы здесь, не составите ли мне компанию в этом сражении за жизнь? — он весело подмигнул ей, как будто приглашал не на спасательную операцию, а на танцы. — Я с вами, — только и смогла выдавить она. Схватив халат со спинки стула, она нагнала его в дверях и тут заметила, что он продолжает улыбаться, глядя на нее: — Ну что, Свон, сразимся с судьбой?ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...