Иногда гиены пахнут как львы...

Три месяца спустя…

      Величественные Земли Прайда еще не тронуло солнце. Где-то далеко за горизонтом, должно быть, на границе мира, оно только готовилось взойти. Небо было слоистым: над горизонтом оно светилось теплым оранжевым светом, чуть выше было серо-синим, а совсем наверху на нём ещё мерцали последние предрассветные звезды. Где-то вдалеке кричала перед уходом на покой последняя ночная птица. Но вот все затихло. Мир будто оглох на время, готовясь к зарождению нового дня. Только легкий утренний ветерок гулял по саванне, ласково обнимая и приветствуя мир. Вдруг на небе будто зажглось что-то, как взорвалось, вспыхнуло, и краешек солнца показался над землей. Начался новый день.       Львёнок знал: сейчас все пойдет быстро. Скоро запоют первые птицы, медленно и сонно пойдут первые стада — это был бы идеальный час для охоты, если бы весь прайд не спал — а затем проснутся его ленивые, любящие поваляться в пещере сородичи. К тому моменту он будет лежать под боком матери и притворяться, что только что проснулся.       Несколько дней назад он открыл чудо рассвета, когда утреннее зарево будто толкнуло его и разбудило, будто повело за собой наружу, чтобы показать секрет. И оно показало. С тех пор львёнок каждое утро тихо вставал и шел на свое любимое место — на боковую часть скалы, где его никто не мог увидеть — и наслаждался началом дня. Он не боялся, что его увидят и накажут — никто бы не стал наказывать его за такое. Ему просто не хотелось делиться тайной.       Но в этот раз что-то пошло не так. Он услышал шаги. Мягкие, осторожные, будто их хозяин тоже боится разбудить прайд, они были совсем близко. Львёнок успел только встать и направиться за скалу, как из-за поворота вышел лев.       Он остановился в растерянности. Львёнок остановился тоже.       — Привет, пап, — тихо сказал он.       — Доброе утро, — откликнулся Кову. Он улыбнулся сыну; тот был смущён, а когда он был смущён, то часто мог разозлиться и закрыться в себе. Кову подумал было, что застал его за чем-то неприличным, но сразу посмеялся над собой — это было слишком непохоже на Матео. — Что ты тут делаешь?       — Играю, — почти прошептал Матео, опустив взгляд. — А ты?       — Искал тебя. Рядом с мамой тебя не было, поэтому я понял, что ты уже проснулся, — львёнок вопросительно наклонил голову, и Кову ответил: — Я хочу тебе кое-что показать. Идём.       Он пошёл по тропинке наверх, думая, во что можно играть на рассвете на краю скалы. Матео потрусил за отцом, гадая, что тот может хотеть показать ему на рассвете.       На вершину они шли молча, думая каждый о своем. В наполовину дремлющем уме Кову бродили смутные мысли о сыне. Он всегда был тихим мальчиком. Не скромным и не зажатым, а просто тихим. Он редко рассказывал что-то сам, чаще задавал вопросы и больше слушал тех, в чьих словах был заинтересован. В то время как его сестры гонялись за бабочками или друг за другом, Матео мог сидеть рядом и молча наблюдать за ними. Даже его собственная мать не всегда понимала, что творится в его голове. Где уж Кову понять это?       Кову ступил на вершину. Солнце заливало саванну под его лапами, и он почувствовал себя плывущим в небе. Или даже не в небе, а в каком-то жёлтом ласковом тумане. Глядя на это, ему не хотелось говорить.       Он даже забыл про Матео. Львёнок тихо сидел у его лап и смотрел вдаль, слегка повернув голову. В его карие глаза будто бы попали капельки Солнца. Кову залюбовался сыном, так похожим на жену. Было ли в нём что-то от самого Кову? Было. Кову вспомнил, как подолгу смотрел порой вечерами на закат и не мог сказать ни слова. Ни львята, ни взрослые не понимали его, мать обзывала лентяем, Нука дразнил чудилой, а Солнце всегда смотрело с мягкой снисходительной улыбкой, будто понимало.       — Пап, ты что на меня смотришь? — спросил Матео. Кову вдруг заметил, что сын смотрит на него тоже и ждёт чего-то.       — Да так. Вспомнил своё детство.       — Это такая традиция? — снова спросил Матео. Кову посмотрел на него непонимающе, и он пояснил:       — Ты тоже ходил сюда с твоим папой утром?       Кову усмехнулся. Почему-то сейчас ему вспомнился Симба.       — Нет, Тео. У меня не было отца, и я не жил здесь. Но ты прав, это традиция. Твой дедушка Симба водил сюда твою маму, а его водил его отец, а его — его отец, и так далее.       — Значит, я люблю рассвет не просто так, — пробормотал Матео себе под нос. Кову понял: вот что он делал на рассвете! Нежность к сыну вдруг наполнила его до краёв, и он обхватил его лапой, прижал к себе. Матео не сопротивлялся.       — Правда, они это делали не для того, чтобы любоваться закатом, — сказал Кову. — Это самая высокая скала Земель Прайда. Отсюда король показывал принцу его будущие владения.       — Скука, — протянул Матео. — Как отсюда можно показывать владения? Ничего же не видно!       — Как так не видно? — удивился Кову. — А откуда тогда по-твоему видно?       Львёнок задумался.       — Лучше всего видно, когда ты на земле, — наконец, сказал он серьёзно. — Тогда можно всё потрогать, со всеми поговорить. А если не трогать, то какой смысл видеть?       И опять Кову не смог сдержать улыбку. Его мальчик, ещё такой маленький, но не по годам мудрый, снова его удивил! Он не сомневался, что Матео станет настоящим королём, лучшим, чем он сам, да и подавно лучше, чем Симба. И Кову не стал пичкать Матео ненужными и пафосными словами о доле и обязанностях короля; вместо этого он всё утро слушал рассказы львёнка о его приключениях и мыслях, сожалея, что не может проводить с ним достаточно много времени, и радуясь, что в этот раз им выдалось такое замечательное утро.       Они спустились со скалы, когда солнце было уже высоко. Львицы давно проснулись и ушли на охоту; на скале остались только беременные львицы и Киара с принцессами. Не поделив что-то, девочки устроили горячий шутливый спор, но, заметив отца с Матео, наперегонки побежали к ним. И если Сахара сразу переключилась с сестры на брата, завалив его на лопатки и начав драть за ухо, то Тамани подошла к Кову и потёрлась о его лапу. Тамани была типичной папиной девочкой, и всё время, что маленькие наследники проводили с родителями, Тамани старалась держаться отца. Как и Матео, она любила слушать истории, но делала это с таким живым и непосредственным интересом, что у каждого, кто смотрел на неё в это время, появлялась улыбка.       — Мама сказала, ты пошёл показывать Матео королевство, — прощебетала зеленоглазая принцесса, заглядывая Кову в глаза. — А почему ты не взял нас с собой?       Кову смутился. Он и сам не понимал толком этой традиции водить именно сыновей на вершину. Будь его воля, он бы провёл это утро со всеми детьми, и не на вершине, а в прогулке по утренней саванне. С другой стороны, он был рад провести это время с Тео наедине. Поэтому он не придумал ничего лучше, кроме как сказать:       — Я должен был показать королевство именно наследнику, — и, поймав недовольный взгляд Тамани, продолжил, — но в следующий раз я обязательно возьму вас тоже.       — А почему это Матео наследник? — вдруг встрепенулась Сахара, всё ещё восседающая верхом на недовольном брате. — Он даже не умеет нормально драться!       — Я просто не хочу, — буркнул из-под неё Матео. Кову улыбнулся, наблюдая за вознёй детей. Несмотря на мнимые разногласия и драки, они были дружны, и это было видно. Но не успел Кову ответить, как за его спиной раздался голос:       — По традиции, наследником становится старший сын. И только если у короля нет сыновей, наследницей становится девочка.       Кову закатил глаза. Это был Симба, который с возрастом стал порой совсем бесцеремонно встревать в его разговоры с детьми или Киарой, появляясь рядом в самый неподходящий момент. Сахара тоже была недовольной.       — Дурацкая традиция, — пробурчала она, наконец отпуская брата. Симба нахмурился, и Кову понял, что сейчас он разразится тирадой.       — Традиции не могут быть дурацкими, малышка, — начал Симба нарочито мягким стариковским голосом. — Они — дар предков, и именно они дают нам направление, как правильно жить. Наши отцы не стали бы придумывать глупости.       Кову чуть не рассмеялся, наблюдая за реакцией детей на слова деда: Сахара, закатив глаза, перестала слушать ещё после первой фразы и уже о чём-то болтала с Тамани, а Матео и вовсе ушёл на край скалы. Заметив это, Симба вздохнул и сказал ворчливо:       — Вам бы всё игра. Пусть хотя бы Рафики научит вас уму-разуму. Он, кстати, вас не дождался и уже ушёл, так что идите и догоняйте урок.       Тут дети услышали деда и синхронно вздохнули, возмущаясь наперебой — на урок никому не хотелось. Но тут уже сам Кову вытолкал их со скалы и сел рядом с Киарой, наблюдая, как дети, о чём-то оживлённо беседуя, бегут на урок. Да уж, в его детстве у него были совсем другие уроки…       — Вам бы их получше воспитывать, — голос Симбы в очередной раз отвлёк Кову от раздумий, и он уж было встрепенулся, рассердившись, но Киара положила свою лапу на его и сказала мягко:       — Мы разберёмся, пап. Но спасибо за помощь.       Симба хмыкнул, пробурчав что-то вроде «Я вижу, как вы разбираетесь», но ушёл. Кову в очередной раз подивился, как жене удаётся так мягко решать назревающие конфликты. Должно быть, мудростью Матео пошёл в неё.       — Ты не сердись, — тихо сказала Киара мужу. — Он просто старый и хочет чувствовать себя нужным.       Кову кивнул и посмотрел в сторону Симбы. Тот лежал на скале, щурясь, вглядываясь вдаль — высматривает львят, понял Кову. С беспокойством смотрел вдаль старый лев, но виделась в его взгляде любовь и забота, пусть специфическая, непонятная, но всё же любовь. И Кову успокоился, положил голову на лапы и прислонился к боку Киары. Те, кто любил его семью, были и для него друзьями.