Иногда гиены пахнут как львы...

      — Ты счастлив, Симба?       — А?       Жена смотрела на него уставшими, но любящими глазами.       — Я спрашиваю, ты счастлив?       Симба улыбнулся ей в ответ.       — Что за вопросы, глупая? Конечно, счастлив.       А сам задумался. В королевской суете время подумать было огромной роскошью. Хотя, его суета больше не была королевской. Незадолго после презентации наследников Симба передал трон Кову и Киаре. Они были удивлены и очень счастливы, а Симба посмеивался про себя — они еще не понимали, каково это. Он отчасти жалел, что оставил королевство на них. Симбе приходилось оставаться наедине с собой, он стал чаще думать, а думать в его возрасте — опасно, как однажды подметил Рафики.       Думал он недолго — Матео укусил его за хвост.       — Они уже такие резвые, — вздохнула Нала, прижимая непослушного малыша к себе. — Ни на минуту не оставишь.       — Это да. А скоро ведь разродятся ещё две львицы.       — Только две ли?       Внезапно Матео перестал барахтаться в лапах бабушки и посмотрел на Симбу. Голубизна, присущая всем котятам, исчезала совсем — львёнок был кареглазым. На песочной шерсти макушки слишком рано начала пробиваться коричневая чёлка. Львёнок смотрел для своего возраста удивительно серьёзно, будто понимал что-то, но не мог поделиться, и Симба стыдливо отвёл взгляд.       — Он похож на Копу, — сказала Нала. Просто взяла и сказала то, что Симба думал не одну ночь наедине с собой. Иногда он жалел, что они с женой слишком хорошо понимают друг друга.       — Ты ведь помнишь Копу, милый?       Лев встал. Тамани, потерявшая свою игрушку в виде дедушкиного хвоста, оскорблённо пискнула.       — Я помню.       Нала затихла. Симба подошёл к краю скалы. Он любил смотреть с него, когда был маленьким. Мир казался ему большим, удивительным, полным тайн, и он очень хорошо это помнил. Помнил вплоть до запахов и чувства мягкой травы под лапами. Но он так и не узнал, как это выглядит глазами сына. Симба не помнил Копу. Он помнил, как отпустил своенравного подростка вечером погулять с какой-то девчонкой (он даже не спросил, с какой, хороший отец!), а сам остался возиться с Киарой. Потом она всю ночь проплакала, оставшись без тёплого материнского бока — Нала искала Копу до рассвета, совсем забыв про второго ребёнка…       — Прости. Я сболтнула лишнее.       Симба опустил голову и шикнул на неё.       — Ты чего? — Нала поднялась, и возившеся львята скатились с её спины, как с горки. — Я, конечно, всё понимаю, но…       Симба зашипел снова.       — Не шипи на меня! Если ты считаешь, что имеешь право…       — Да тихо ты, старая ворчунья! Лучше подойди сюда.       Она подошла, толкнув Симбу в бок. Он ей не ответил. Всё его внимание обратилось на серую львицу, поднимающуюся к скале с мохнатым мешком в зубах. «Ясно, как Кову с Киарой границы патрулируют», — подумал Симба.       — В пещере только старые львицы, — сообщила Нала. — Мне вернуть охотничьи патрули?       — Не надо. Иди к детям.       Львица спотыкалась. Удивительно, как она вообще держалась на ногах и умудрилась не погубить детёныша. Сквозь скатанную грязную шерсть проступали рёбра и позвоночник, и без того грубые черты обострились. Перед Симбой проплыли картины недалёкого прошлого — так выглядели аутлендеры неделю после того, как их приняли в прайд. Они заметно похорошели теперь, и серая шерсть будто приобрела немного песчаный оттенок.       Когда львица поднялась на скалу, Симба выпустил когти. Это было скорее предупреждение, нежели намерение — он не стал бы нападать на львицу-мать, пока того не захочет она сама. Но она не хотела. С детёнышем в зубах львица низко поклонилось и, оставив его на земле, заговорила:       — Извините за вторжение, король. Патрулей на границе не было, и я подумала, что незванные гости у вас в почёте. Я…       — Я помню тебя, Матуко, — усмехнулся Симба. — Где же та Матуко, которую я знал, м? Или всю свою язвительную натуру ты съела от голода?       Красные, как кровь, глаза львицы сверкнули.       — Ты тоже изменился, Симба. Стал жесток. Ты помнишь, как приглашал меня вступить в твой прайд?       — Я помню, как ты устроила саботаж и чуть не убила во сне мою дочь.       Матуко опустила голову. Тем временем её львёнок проснулся, разлепив гноящиеся глаза, и заплакал — тихо, даже не заглушая шелест акаций при тихом ветре. Даже самые хилые львята-прайдлендеры не плакали так. В груди Симбы защемило.       Матуко подняла голову.       — Можно я покормлю своего сына?       И Симба отступил. Отошёл к Нале и лёг рядом, положив голову на лапы. В очередной раз подумал, что старость — не радость, что он уже сам не понимает, от чего утомляется. Он посмотрел на Налу с немым вопросом, и она ответила:       — Может, Матуко и наших детей покормит? Когда ещё вернётся Киара.       — У меня мало молока, я плохо питаюсь, — прохрипела Матуко. — Впрочем, я могу вам помочь.       Симба тихо усмехнулся. Двигать детей к львице не пришлось — они сами подползли к ней, интересуясь скорее не её животом, а львёнком. Симбину голову посещали брезгливые мысли — как бы его внуки не заразились чем-нибудь от этого блохастого куска шерсти — и он стал противен сам себе.       — Я думала, это ваши, — сказала Матуко. — Уж больно мальчик похож на тебя, Симба.       — Куда уж нам, — сказала Нала. Львицы обменялись натянутыми улыбками и снова воцарилась тишина. Симбе было ясно, что Матуко чего-то хочет, и он даже догадывался, чего. Вот только какие-то глупые законы такта (и откуда они взялись в его шальной голове?) не давали ему спросить. Симба сердился на себя; беззаботный львёнок-Симба опять ругал Симбу-старика за излишне королевские манеры. «А ты ведь уже не король, старикашка!»       — Я бы хотела остаться на ночь, — вдруг сообщила Матуко. Симба растерялся и переглянулся с Налой.       — Это решает король, не мы.       — Удивительно, что ты, так долго добивавшийся престола, так быстро сдал его молодому поколению.       Симба услышал насмешку в её голосе. Обстановка накалялась. От ещё оставшейся у Симбы власти Матуко защищал только её несуразный сын — по немым оценкам Симбы и Налы, не жилец.       — Я устал, Матуко, — с легким раздражением в голосе ответил Симба. — Устал изгонять и потом ловить на границах таких, как ты. Пусть этим занимаются молодые.       — Видимо, молодые занимаются чем-то другим. Меня они пропустили.       Заплакала Тамани. Следом за ней, недолго думая, заплакала Сахара, и вот уже вся скала огласилась хором трех крепких львят, в который задохлик вливал четвёртый голосок. Матуко обхватила лапами голову.       Нала усадила певцов себе в лапы. Своего Матуко закрыла когтистой лапой, придавив к земле.       — Джаа* не трогай. — И ответила на удивлённые взгляды, — назвала в честь моего отца.       Симба уже почти не удивлялся странным привычкам этих аутлендеров. Называть своих детей Нукой, Кову, Зирой, видимо, было для них в порядке вещей.

***

      Кову и Киара брели по мягкой зелёной траве. Они не заметили, как плавно пограничный патруль перетёк в степенную прогулку. Прошёл сезон дождей, и трава готовилась сменить нежность на жёсткую желтизну. Кое-где, где солнце светило особенно сильно, уже появлялись будто покрашенные островки. Но пока зелень вокруг королевской пары переливалась под солнечными бликами. Когда они проходили под зарослями акаций, Кову казалось, будто они очутились в чудесной пещере, полной самоцветов. Такие Кову видел ребёнком во сне.       К скале они подошли, когда край неба стал оранжевым. Солнце двигалось по чистому небу быстро, и они не заметили, как прошёл день. На скале, как ни странно, царило небольшое оживление. Симба стоял на краю и будто кого-то высматривал. Кову понял — его. Поднимаясь на скалу, он собирался рассказать о первом дне правления. О том, как ему кланяются животные, и как они с Киарой спасли из реки маленького сурка, но Симба посмотрел на него, и Кову вдруг стало холодно. Позади него стояли львицы прайда, и среди них хмурилась королева-мать.       — Кое-кто ждёт твоего решения, Кову.       Львицы расступились, и Кову увидел сидящую у входа в пещеру тёмную львицу. Сердце Кову защемило; он подумал сначала, что всё ещё спит с Киарой у водопоя, но видение не уходило, а всё смотрело на него в упор красными, как кровь, глазами.       — Тётя Матуко, — прошептал он. Матуко поднялась и поклонилась племяннику, которого растила, видела в том возрасте, в котором сейчас находился её сын. И король поклонился ей в ответ.       — Она просит ночлега, — сказал Симба. — Ваш патруль пропустил её через границы. Она появилась на скале внезапно, и кто знает, какие у неё были бы намерения, не будь с ней львёнка.       Матуко подняла голову и оскалилась.       — Не думала, что ты полон предрассудков, Симба. То, что я сестра Зиры, ещё ни о чём не говорит. Её сын теперь правитель Прайдленда!       Симба обернулся на неё. Неожиданно для себя самого он находил в себе силы отвечать быстро и резко, мог быть суров и строг. Неожиданно для себя он ещё был королём.       — Верно, это не говорит. Говорит то, что ты подняла восстание. А Кову отныне не король.       Прайд тихо ахнул. Кову приоткрыл рот; Киара опустила уши. Даже трое львят перестали возиться, будто прислушиваясь, будто сочувствуя родителям, побывшим всего один день королевской парой.       — Симба! — вскрикнула Нала, но король-отец прервал ее, обернувшись к притихшему Кову:       — До конца моего века, разумеется. Кову, ты ещё слишком молод, чтобы быть королём; я поторопился, взвалив на вас такую ответственность раньше времени. Пока я жив, я буду сам вести своё королевство. А Кову, конечно же, научится и будет отличным королём.       Он улыбнулся темногривому, но он уже этого не видел. Кову чувствовал на себе пятьдесят пар глаз. Они смотрели на него, как тогда, когда Симба изгнал его со скалы. Тогда он хотел одного — убежать, забиться в угол, лишь бы не слышать насмешек и улюлюканья глупых животных, пятнистых и полосатых, больших и маленьких, а всё равно шакалов. Он чувствовал это и сейчас, уходя со скалы. Он не видел, как поплелась за ним Киара, как легла рядом, даже не взглянув на уставших вопящих малышей. Симба и Нала смотрели ему вслед, и никто не услышал тихого вопроса, уже не нуждающегося в ответе:       — Можно мне остаться на ночь?