Потерянная во времени

If I die young Lay me down on a bed of roses Sink me in the river at down Send me away with the words of a love song

Белые лилии. Знак непорочности и чистоты. Детской невинности. Женской самоотверженности. Человеческой уязвимости. Белые лилии. Цветы на могиле. Знак полной потерянности. Страдания. Боли. Белые лилии слишком неестественны на черной земле. Белые лилии для Лидии больше, чем просто цветы — прощание. Признание. Осознание. Белые лилии умрут. Так же, как и люди, которым они предназначены. Она покупала их в ближайшем круглосуточном цветочном магазине, прося связать темной лентой. Покупала для Эллисон. И неизменно оставляла их на земле. Маленькая традиция, слишком больно колющая сердце. И сейчас она делала это почти механически, словно по мышечной памяти, не осознавая, что вообще происходит. Снова зайти в маленькое помещение, при входе услышав звук колокольчиков, попросить пять белых лилий и связать их черной махровой лентой, с пустотой в глазах протянуть деньги кассирше и выйти — все это для Лидии не имело никакого значения, потому что она не помнила о своей маленькой традиции с Эллисон. Но она знала, что должна так сделать. Стайлз бы ее ни за что не отпустил — она это знала, поэтому и не стала упрашивать его пойти с ней, хотя и было страшно. Она просто дождалась, пока он уснет в кресле, не справившись с усталостью, навалившейся на него за последние дни. Дождалась и ушла. Она не знала, куда идти, но упорно шла туда, куда ее несли ноги. Все вокруг казалось ей знакомым и незнакомым одновременно, здания сменяли друг друга, сумерки сгущались. Вскоре она заприметила знакомый поворот и остановилась в нерешительности, переводя дыхание. Лидия никогда не прощалась с теми, кому предсказывала смерть, и сейчас она не знала, почему вообще ей так сильно захотелось прийти сюда, но эта мысль настойчиво не выходила у нее из головы несколько дней, а ноги несли к злосчастному перекрестку, так что она поддалась. И вот она здесь. Снова. И снова хочется кричать. Ведь это так просто — умереть, не так ли? Просто перестать существовать, дышать, улыбаться и ходить по земле — это же легко? С одного человека и не убудет? Ничего ведь не изменится: автобусы все так же будут следовать по своему маршруту, люди будут работать, забывая о самом главном, а птицы будут просыпаться с рассветом, щебеча что-то непонятное. Ведь ничего ведь не изменится, да? Но изменится все. Все вокруг станет другим. Перестанет радовать то, что радовало ранее, солнце перестанет поднимать настроения, обещая еще один день, и обычно то, что мы так яростно любили и берегли, мы возненавидим за напоминание о прошлом. Ничего не изменится. Разве что все. Странный парадокс: умирая, вы уносите с собой куда больше жизней, чем просто одну. Намного большее стоит за одной смертью. Все. Воспоминания, прикосновения, улыбки, смех, радость — все. Все перестанет иметь значения для тех, кто знал вас. Вы забираете и частичку их души тоже, и как бы они и не пытались позже восстановить ее, как бы не пытались забыть, жить как прежде более никогда у них не получится. Странные люди существа. Не ценить то, что есть, а понять, как любил, потеряв. Не ценить свою жизнь, жизнь своих родных, близких, любимых — как же это глупо. Как и понимать это только тогда, когда потеряешь. На и без того мрачный Бейкон Хиллз опускаются сумерки, и единственное, что освещает Лидии местность — это одинокая и безмолвная луна, в свете которой поблескивают влажные лепестки цветов. Она останавливается перед неким мемориалом, на который такие же люди, как и она, совершенно безмолвные зрители, приносят усопшему совершенно бесполезные цветы, которые уж точно никак не помогут вернуть его, исправить ошибку водителя. Но они приносят. Просто потому что хотят. Лидия аккуратно цепляет пальцем один цветок и вытаскивает его, оставляя большую часть букета на земле совсем близко к мемориалу, но отдельно от него. Маленькая традиция. — Знаешь, а я ведь и ничего не помню- усмехается Лидии, опускаясь на землю — вся моя жизнь проносится мимо меня, а я даже не помню большую часть из нее. Не помню выпускной, не помню, как вышла замуж, как родила дочь. И в чем же ценность жизни, если не в воспоминаниях? — горечь прожигает ее изнутри, и она поддается своим маленьким демонам, рассказывая о них тому, кто и понятия не знает о ней вообще. И кто точно ее не осудит, потому что и не услышит… — У меня прекрасный муж. Правда. Он такой заботливый…- она приостанавливается, улыбаясь, вспоминая, как он неуклюже может уронить что-нибудь и потом долго неловко извиняться — И, когда он смотрит на меня, мне кажется, что я физически могу ощущать его любовь. Он так переживает, и, боже, я всегда замечаю, какой грустью наполнены его глаза. И я отлично понимаю, что это из-за того, что ему не хватает Лидии. Его Лидии. Ее слов, ее прикосновений и ее любви в особенности. Он так скучает, что мне иногда хочется стать ей. Вспомнить все. Она на мгновение замирает, вертя в руках несчастный цветок. Белая лилия. — Невинные и непорочные — шепчет девушка, касаясь кончиками пальцев кувшинчика — совсем как Дева Мария. Совсем как жертвы обстоятельств. Она вскидывает голову к верху, смотря на луну, все так же продолжая играться с цветком. — А еще у меня была лучшая подруга. Эллисон. И самое странное, это то, что я ее не помню, но все равно чувствую ужасающую боль, когда говорю о ней. Когда думаю о ней, всегда внутри как будто образуется пустота, которая не дает нормально жить. Это очень… больно. А осознание того, что я и вспомнить ничего не могу удручает еще больше. Она замолкает и опускает глаза, наслаждаясь шелестеньем ветра и тишиной. — Кроме того меня удручает ощущение того, что я и не хочу вспоминать. Не потому что не хочу вспомнить мои отношения со Стайлзом или смерть Эллисон, а потому что… Есть что-то еще. Неизбежное осознание того, что может случить что-то ужасное, если я все же вспомню. Что-то непоправимое. И я не хочу вспоминать. И ответом ей служить только лишь тишина. *** Когда Лидия возвращается домой, Стайлз находится в той же ужасно неудобной позе, в которой заснул. Голова его откинута назад, рука находится под неестественным углом, одна нога согнута в колене, а другая вытянута вперед. Девушка ухмыляется, но решает, что оставить его в таком положении будет сущим кощунством. Так что она просто тыкает пальцем ему в лоб, на что он быстро вскакивает, удивленно озираясь: — Что случилось? Кто умер? — Он с усердием протирает глаза, взбадриваясь. — Никто. Пока — Лидия усмехается — Тебе бы лучше в кровать лечь, а то завтра стоять нормально не сможешь. Ты же помнишь где комната? — Ага — Стайлз все так же заспанно глядит на нее, немного не понимая — Спасибо за заботу. — Обращайся! Она уже собирается направиться в свою комнату, как вдруг останавливается в раздумье. — Тебе же удобно в гостевой комнате? — она резко оборачивается, уставившись на парня. Тот, так же стоявший до этого к ней спиной, тоже разворачивается, в ответ смотря на нее: — Не бойся, Лидия, со мной все в порядке. — он слабо улыбается, взбивая руками декоративную подушку, на которой спал. Она кивает и, так же резко развернувшись, продолжает свой путь. В прочем, «путем» назвать это трудно, так как она только успевает сделать всего несколько шагов как уже находится перед заветной дверью. Внутри комнаты пахло уже не лавандой и ванилью, как в самом начале, а чем-то хвойным. Лидия понятия не имеет, откуда взялся этот запах, но ее это особо и не интересует. Девушка аккуратно лежится на кровать, прикрывая глаза от усталости. Она все-таки сделала это. Она сходила к этому бедному мальчику, забивавшему все ее мысли в последнее время. Она все вспоминала и вспоминала подступающий крик, жужжание от перешёптывания случайных свидетелей, напряжение в воздухе. Вспоминала и думала, что все могло сложиться для него иначе, но судьба сложилась именно так, что теперь он находился… Лучше не думать об этом. Лидия оборвала себя на полмысли и резко встала, направляясь к гардеробной. Ей нужно было переодеться в пижаму, а также умыться и лечь уже под одеяло, забывшись сном. И не думать больше о том мальчике. Забыть. Как она успешно проделала с восемью годами своей жизни. Девушка усмехнулась своей мысли. Забыться же сном ей все-таки не удалось: она все ворочалась и ворочалась, но все никак не могла настроиться на нормальный сон. Ей все казалось, что по углам, по теням собираются различного рода духи и призраки и смотрят на нее, выжидая, когда она станет уязвима для нападения. Ей-богу ей казалось, что она слышала детский смех. Лидия Мартин никогда не боялась темноты. Ну, может, чуть-чуть, но не так, чтобы страдать манией преследования и сидеть, вперившись в одну точку, заметив там маленькое движение. Может, не стоило слушать сказки доброго «дяди» Стайлза на ночь о всяких там оборотнях? В конце концов, это было в некотором роде смешно, и Лидия продолжала осыпать себя различными ругательствами, но взгляда с злополучной точки не сводила. Она даже моргать боялась, не то, что дышать. Поджав одеяло ближе к телу так, будто оно было самой что ни на есть лучшей броней в мире и могло спасти от всего на свете, девушка тихо-тихо дышала, изредка моргая. И единственным, что отвлекло ее от этой точки был шум из коридора. Она резко подскочила и, еще сильнее прижав к себе одеяло, укуталась им, намереваясь проверить коридор. Прямо как во всяких ужастиках, только вот она в глубине души знала, что ничего страшного там не заметит. Может, это ветер? «Интересно, сколько людей умерло из-за этого предположения?» — пронеслось у Мартин в голове, но она тут же себя успокоила. Стайлз ни за что не даст ее в обиду. Стайлз спасет ее. Как и всегда. Впрочем, тем шумом в коридоре оказался сам Стилински, ударившийся об тумбочку и сейчас прыгающий на одной ноге, прижимая к себе другую. Он тихо ругался и, когда Лидия вышла к нему, ругнулся громче. — Я разбудил тебя? — выпрямившись и повернувшись к ней, спросил Стайлз. Он смотрел на нее с выражением полного раскаяния так, что Лидия прыснула. — Вообще-то, нет. Я не могу уснуть — она устало вздохнула. — О, это хорошо, — сказал он и запнулся — то есть я хотел сказать, что это плохо, что ты страдаешь бессонницей. Но это хорошо, что я тебя не разбудил, — он снова подумал — Но это не обязательно, что ты страдаешь бессонницей, может, тебе просто было страшно или… — Да- прервала с мягкой улыбкой девушка его поток слов — Мне просто было страшно. Хотя я бы не сказала, что просто, потому что мне было очень страшно и я даже не знаю почему. — она поежилась, сильнее закутываясь в одеяло. — Я могу тебе помочь? — Я не уверена — она отрицательно покачала головой — Спокойной ночи, Стайлз. — Спокойной ночи, Лидия. Девушка задумалась: а правда ли Стилински так беспомощен в этом вопросе? В ее голову закралась идея, и ей вздумалось превратить ее в жизнь. Хуже же уж точно не будет. — Подожди! — полувыкрикнула-полушепнула она, когда Стайлз уже был на полпути к гостевой комнате. -М? — Эмм- она закусила губу в неуверенности — может, ты бы мог поспать сегодня со мной? Мне не будет так страшно, а тебе не придется ночевать не в своей комнате. К тому же мы вроде как женаты. — неуверенно добавила она. — Я был бы не против, Лидия — с улыбкой на губах произнес Стайлз. Когда они легли в кровать, Стайлз сначала отстраненно отвернулся от нее, что немного удивило девушку. Или не немного. Она думала (или надеялась), что он обнимет ее и будет шептать какие-нибудь глупости ей в ухо, щекоча своим дыханием. И то, что он так не сделал этого, ее немного обидело. Ну, ладно, она решила не предавать этому значению, и как только эта мысль сформировалась в ее голове, парень резко развернулся и притянул ее к себе. — Тебе удобно? — поинтересовался он. Его дыхание и правда щекотало. Лидия улыбнулась. — Просто веди себя естественно — сказала она, и Стайлз притянул ее ближе, зарываясь в волосы. Она снова улыбнулась и отметила, что это очень даже приятно — лежать вот так с ним в обнимку и засыпать. Его руки находились на уровне ее талии, и от него самого исходило приятное тепло, разливающееся по ее телу. Он дышал ей в волосы и едва слышно причмокивал, засыпая. — Спокойной ночи — сказала она где-то на периферии сознания, проваливаясь в царство Морфея. — Повторяешься, Мартин — отметил Стайлз и притянул ее еще ближе. — Мартин? — хмыкнула девушка. — Мартин — утвердительно произнес парень. И так они и заснули. Лидия — со своей фамилией на устах, которая никогда к ней не вернется, Стайлз — с фамилией девушки, которую любит почти столько же, сколько себя помнит.