Круги на воде

9:46 Дракона, Минратос, Империя Тевинтер «Мой очаг — ваш очаг, мой хлеб — ваш хлеб, моя жизнь — ваша жизнь. Ибо все, живущие пред ликом Создателя, составляют единое целое». Неизвестная Песнь Походкой гусыни, перебравшей с вином, я плелась домой, монотонно ругаясь на палящий зной. Раскалённый воздух зыбко дрожал, под ногами клубилась пыль. Золотистые стены домов мягко сияли, разогретая солнцем, чёрная черепица покатых крыш тихонько потрескивала. На обеих сторонах дороги ютились нищие, тянули худые руки в мольбе. Город погряз в беженцах. Некоторые продавали себя в рабство, чтобы получать хоть какую-то еду, но были и те, кто до последнего надеялся на милость прохожих. Минратос, жемчужина Тевинтера, насквозь провонял нищетой. Но те, кто взирал на город с высоты величественных башен, казалось, не замечали этого. Поговаривали, что фракция люцернов пыталась изменить существующие порядки, но, зная Дориана, я считала, что они добьются разве что передела власти в Магистериуме. При всём своём обаянии и несомненной чести, Дориан слишком далёк от народа. За спиной мерно шагал Второй, еле слышно позвякивая пряжками новой брони. Ему не докучала жара. Не докучал назойливый смрад от немытых тел. Не волновали стоны и исступлённый шёпот нищих. Ему вообще ничего не мешало оставаться спокойным, как каменная глыба. За всё время, что он работал на меня, я едва ли услышала пару слов. Он просто делал то, что считал нужным: закрывал меня от уличной толпы, тяжёлым взглядом отгонял попрошаек, без лишних стеснений проверял комнаты перед сном, молча захлопывал плотные ставни. Только что под кровати не заглядывал в поисках возможной опасности. А может быть и заглядывал, кто знает? Огромный кунари и богатая дама, в мрачных одеждах и равнодушной серебряной маске. Более чем странное сочетание для Минратоса. С невозмутимостью бронто рассекая по городу, я ловила на себе заинтересованные взгляды. Но мне хотелось составить о себе именно такое впечатление: немного сумасбродства, немного роскоши, демонстрация силы. Если всё пойдёт, как надо, такая репутация мне пригодится. Странности притягивают взгляд и не дают узреть то, что видеть не следует. Пара кинжалов в складках свободной юбки тому подтверждение. И короткий нож в сапоге. И… Впрочем, неважно. Я высветлила волосы до рыжины, под бархатом перчаток прятала руки. Чудна́я для южного климата мода Тевинтера, где любили закрытые, тёмные платья, вполне позволяла это. Наверное, такая причуда пошла от знати, погрязшей в войне за власть. Плотная ткань, корсеты, позволяющие свободно двигаться, но жёсткие и прочные, как броня; длинные перчатки и высокие сапоги, часто украшенные металлом. Защита никогда не бывает лишней, от жары же спасала магия или тень в покоях дворцов. Какого демона за магами потянулись остальные? Только Создатель скажет. Кто смог бы узнать меня сейчас, когда я сама с опаской подходила к зеркалу, с недоумением разглядывая незнакомку, что поселилась в нём? Дом встретил прохладой и свежестью, и я облегчённо вздохнула. Уютный полумрак гостиной дал отдых уставшим глазам, пахло свежевымытым полом и травами. Мне было хорошо здесь. Маленькая крепость. Островок покоя и чистоты в пыльном и суматошном городе. Разве что бедняга Пьер привносил в ленивую умиротворённость толику суеты. Что за дурацкое имя? Оно совершенно не подходило ему. Когда мы смыли кровь, а жуткие отёки спали, я смогла, наконец рассмотреть эльфа. Он был совсем молод и так худ, что щемило сердце. Смоляные волосы сбились в скользкий комок, и их пришлось обрезать. Узкое лицо, испещрённое шрамами, перебитый нос, болезненная бледность. Ввалившиеся глаза чайного цвета, смотревшие на меня с опаской и недоверием. Эльф очнулся неделю назад, когда я собственноручно меняла ему повязки. Раны — не самое страшное, что есть в этом грешном мире, вид их был неприятен, но привычен. Я не раз наскоро латала товарищей после стычек с врагом, да и они оказывали мне те же услуги. Будни войны менее красочны и величественны, чем их рисуют в воображении. Пот, кровь и вонь. И болезненное равнодушие, что прочно селится в груди. Вот то, что я помнила из бесконечных походов. Надев просторную рубаху и обгрызенные штанцы, достойные беднейшего из бедняков, я безучастно вычищала гной и промывала порезы, думая о том, куда пропадает Коул. Каждую ночь дух сидел подле меня, отгоняя сны, днём же уходил, спрятавшись в тень своей шляпы. Как скоро начнут расползаться слухи о бледном юноше, что помогает страждущим? Я немного боялась за Коула. Когда-то благородный дух Справедливости стал Местью. Изменил суть, не в силах следовать своему призванию. И мир содрогнулся. Во что превратится Сострадание, окунувшись в пучину нищеты, болезней и горя, зная, что его помощь — жалкие крохи? Здесь нет Инквизиции, готовой взять на себя спасение всех, кто в этом нуждается. Незыблемые основы Минратоса покрывались трещинами, пропасть между отчаявшимся людом и тонувшими в пороках и беспрестанной грызне магами росла с каждым днём. В воздухе зрело напряжение, и, если не ослабить его, всё закончится кровавой бойней. Очень не вовремя. Мои размышления прервал надсадный кашель и стон. Бедняга эльф всё же выбрался из беспамятства. Кажется, он принял меня за служанку. И тут же прохрипел, что ему нужно бежать. Бежать… Он не смог и головы приподнять, чтобы выпить бульону. Я позвала Второго, мельком уточнив, что обещание выполнено. С тех пор за мной пристально следили две пары глаз, одни — спокойно и твёрдо, другие настороженно и немного сердито. Что ж, понять эльфа несложно. Какой дурак будет тратить своё время на беглого мага-раба? Такой же, что, радостно повизгивая, принимает в Инквизицию шпиона Бен-Хазрат, духа и беглого преступника. Ты не меняешься, Эвелин. Не мудрствуя лукаво, я дала новым знакомцам право выбора. Доверие не может быть односторонним. Если им хочется сбежать, не обязательно бить меня по голове, пусть просто уходят, как только Пьер сможет подняться с постели. Я оставила на тумбе кошель с деньгами, которых им хватило бы на первое время. Помощники — но не рабы. Так я сказала. Они остались. Пьер много расспрашивал меня о том, зачем я взялась им помочь. Силился раскусить подвох, наблюдал, думая, что я не замечу. Пытался льстить, грубить и ловить меня на слове. Слишком топорно, слишком открыто. Глупый мальчишка. Но я лишь терпеливо — и с толикой насмешки — отвечала, что мне нужна охрана и лекарь. В правду поверить сложнее всего, так обычно бывает. Не знаю, что двигало этой парочкой, любопытство, или страх, или желание сытой жизни. Мотивы разумных редко отличаются… разумностью. Когда-нибудь я их выясню. Люди раскрываются постепенно. Мечутся на ветру, омываются слезами и кровью, греются в лучах понимания и близости. А после обнажаются, лопаются, как перезрелый плод, обнажая мягкую сердцевину. Она есть у каждого, стоит только подождать — и увидишь. Если захочешь, конечно. Часто это приносит боль. Иногда — облегчение. Жизнь тянулась отвратительно бессмысленно, что раздражало меня до озноба. Муторные дни, бесконечная тошнота и невозможность сделать хоть что-нибудь стоящее. Все нашли себе занятие по душе. Слуги-эльфы, поняв, что я не собираюсь причинять им вреда, порхали по дому, как на крыльях, что-то чистили, что-то готовили, присматривали за лошадьми или отправлялись на рынок. Как мало им нужно было для счастья: разодранная в порыве гнева плётка, коей полагалось бить рабов «чтобы они были послушней», комната попросторней и несколько медяков каждую неделю. Больше они отказывались брать. Невозмутимый Второй терпеливо ждал, когда кто-нибудь решит, наконец, меня убить. Или хотя бы ограбить. Кажется, я тоже этого ждала. Хоть какое-то развлечение. С Пьером было сложнее. Я предложила ему поработать в бесплатной лечебнице, содержание которой возьму на себя, и эльф обещал подумать. Выбить из чиновников разрешение на маленькое благотворительное начинание оказалось непросто. Я тонула в ворохе бумаг, которые нужно было согласовать, чтобы подписать другие никому не нужные бумаги. Неудивительно, что Империя пришла в упадок, если на каждый чих уходят недели бессмысленных телодвижений, призванных обеспечить проклятых бюрократов работой. В Орлее вопросы решала Игра, в Тевинтере же — сонм канцелярских крыс. Всё же жаль, что я не маг. Думаю, пара молний или исходящий слюной демон гнева решили бы дело за пару секунд. Мне же приходилось давать взятки и растекаться елеем, разыгрывая впечатлительную дурочку, решившую поиграть в доброту. Попросту выбить нужные разрешения я опасалась: не в моих силах бороться с системой. Это не самовлюблённый лекаришка, который боится показать свою слабость перед собратьями-магами. — Зачем знатной леди печься о каких-то босяках? — с нажимом спросил меня Пьер, когда я в бешенстве кружила по комнате, спасаясь бегством от жажды убийства. — Затем, что это люди! — рявкнула я и бессильно рухнула в кресло. — Зачем магу спасать рабов и помогать им бежать? — Потому что они достойны свободы! — О! Пламенное сердце! Один такой знатно порезвился в Киркволле. Говорят, улицы потом неделю от крови отмывали. Слышала, в Империи объявился похожий. Прекраснодушный эльф, что приведёт свой народ к свободе. Это не ты, случаем? Пьер застыл, на секунду, на долю мгновения, и тут же нервно рассмеялся. Занятно. О слухах, упорно бродивших в городе, он осведомлён. Насколько? Надеюсь, Коул не ошибся, утверждая, что к Волку эта парочка отношения не имеет. — Я не тот эльф, — выдавил Пьер. — Но я бы помог ему, если бы сумел. Что за идиот. Я раздражённо вздохнула. Неудивительно, что его поймали. Наверное, ходил по главной площади и кричал, что он тут всем покажет. Он никого тебе не напоминает, Эвелин? — Ты идиот, — озвучила я свои мысли. — Хотя бы потому, что говоришь об этом вслух. Лучше займись делом. Розы на заднем дворе — последнее, что нам понадобится, когда ты начнёшь свою благородную миссию. А эльфийский корень пригодится. И немного эмбриума. Надеюсь, это не слишком напряжённое дело для великого мага, спасителя угнетённых и страждущих? Я хорошо заплачу. Думаю, даже такому герою пригодится немного монет. После этой неловкой беседы Пьер почти перестал со мной разговаривать и подолгу копался в саду, превратив цветущие клумбы в аптекарский огород, тоже красивый, как ни странно. Последние дни уходящего года я безвылазно провела за стенами дома: маленькое Чудовище высасывало все мои силы. Я ловила себя на мысли, что почти ненавижу его. Оно сидело внутри, обвив меня маленькими щупальцами, ворочалось и давило. Не только на тело, но и на память. Как можно забыть Волка, как можно проклинать и ненавидеть, когда его часть постоянно с тобой? Это глупо, бессмысленно, подло, но я вспоминала его каждый день. Я боялась его победы и не хотела, чтобы он проиграл. Я помнила его другом и знала его врагом. Я избегала встречи и жаждала её. Я купилась на его боль. Я всегда покупалась на боль. В ней есть мучительная красота, беззащитность, глубина. Ты отдаёшь себя на растерзание — вместо. Или вместе? Разделять боль — всё равно, что делить пополам саму жизнь. Наги морщились, давились, но продолжали есть гнома. Тебе это нравится, Эвелин? Да. Глупо. Волк никогда не поделится болью. Он спасается одиночеством. Жаль, что он забрал его у меня. Я отомстила ему за всё. Чудовище появилось на свет на празднование Первого дня. Город гудел, разнузданно отдаваясь празднествам. Из-за закрытых ставен доносились гомон и смех, взрывы фейерверков и песнопения. Я же в это время грызла губы и до судорог стискивала руку Коула, мечтая оказаться в другом месте. Логово сумасшедшего магистра древности было бы в самый раз. — Это девочка, миледи! Такая хорошенькая, вся в отца, — проворковала усталая повитуха, с сомнением оглядывая Коула. — Сколько… у неё глаз? — с ужасом уточнила я, забыв про ноющую боль. — А шерсть? Кажется, добрая женщина решила, что я свихнулась. Когда мне в руки отдали комок пищащей плоти, уродливый, сморщенный, скользкий, я твёрдо решила, что найму кормилицу. И няньку. А лучше двух. Последнее дело обвинять младенца в собственных грехах. Во всём, что случилось только моя вина. Я отдавалась желаниям, я не держала рот на замке, я подставилась Лелиане. Я — и никто другой. Осознавать это было мучительно, видеть плоды собственного скудоумия — мучительно вдвойне. С невыразимым облегчением я сдала Чудовище в заботливые руки помощниц, проводя с ней ровно столько времени, чтобы не казаться совсем уж чёрствой. Так делали многие знатные леди, но я чувствовала, что поступаю несправедливо. Слишком много дерьма для одной задницы, Эвелин. Пусть. Наконец-то я получила свободу. Коул коротко заметил, что время пришло, и стал собираться в дорогу. Через месяц после появления Чудовища он отправился в Вольную Марку, а после — в Орлей, увозя с собой письма. Я не слишком обрадовалась его отъезду, но это было необходимо. Доверить бумаги и расписки посыльному было бы верхом неосмотрительности. Что же до снов — больше я не боялась. Лечебницу всё же открыли, и Пьер теперь пропадал там. Формально он оставался рабом, однако клейм уже не было, и он волен был уйти, когда пожелает. Выбирай, эльф. Скрываться в подполье, прятаться и быть вновь пойманным, изувеченным и жалким — или остаться и помочь тем, кому возможно? Пьер злился и язвил, но согласился с моими доводами. Мальчишка. Его выбор — иллюзия. Чтобы приглядывать за эльфом, я наняла ему в помощь травника и несколько слуг. За приятно звенящее вознаграждение они согласились докладывать о странностях в его поведении. Волк собирался уничтожить мой мир, я хотела спасти. И первое, что нужно было сделать — замедлить, насколько возможно, разложение Минратоса. Предотвратить его падение в будущей войне. Не отдать в лапы Волку новых последователей и оставить в живых как можно больше людей. По городу уже роились слухи о великом освободителе, справедливом и мудром. Об эльфе, что позаботится обо всех. Имя Ужасного Волка шептали на улицах, кто с ужасом, кто с надеждой. Лысая Андрасте, демон его побери. Казалось, в слухи поверили все: и беженцы, что не могли заработать на кусок чёрствого хлеба, и простолюдины, которых душили налогами и страхом, и рабы, несмело прислушивающиеся к разговорам хозяев. Отчего они решили, что Фен’Харел спасёт всех угнетённых, а не эльфов? Сухая солома, готовая вспыхнуть от любой искры. Слухи нужно было остановить. И показать людям, что возможна другая жизнь: сытнее и спокойней. Поднаторев в битвах с чиновниками, я ввязалась в покупку земли. На то, чтобы получить хотя бы пядь в Ста колоннах рассчитывать было нечего — знать Тевинтера не пускала посторонних в круги достойных. Мой статус вообще был довольно зыбким. Аристократка из соседнего государства, без громкого имени и к тому же не маг — это не каменщик или плотник, но и к сильным мира сего относиться не может. Скорее, это звание вроде купца: простолюдин с широкими возможностями. Недостаточно широкими, к моему сожалению. Купить хоть сколько-нибудь крупный надел близко к столице оказалось невозможным. Я почти решилась обратиться за помощью к Дориану. Но это означало открыться, сдаться со всеми потрохами. Поэтому я выудила из глубин памяти другое имя. Мэйварис Тилани. Женщина в мужском теле, пощёчина традициям Тевинтера, реформатор и заноза в заднице любого магистра. Мэйварис боялись, но разве мы с ней не на одной стороне? Я отправила ей короткую записку, где вскользь упомянула о желании предоставить работу и кров всем, кто в этом нуждается, и уже через неделю оказалась в просторном светлом кабинете перед лицом самой странной женщины Тедаса. Она величественно восседала за широким дубовым столом, где в идеальном порядке возлежали бумаги и письменные принадлежности. Мне же досталось неудобное низкое кресло. Маленький штрих, указание на место просителей. Только я не прошу. Скорее, предлагаю. Одно из преимуществ маски — возможность безнаказанно рассматривать собеседника. За подчёркнутой женственностью магистра Тилани безуспешно скрывалась мужская угловатость. Роскошное платье открывало излишне широкие плечи, белокурые локоны не могли смягчить волевого лица. Жёсткий взгляд внимательных серых глаз пронизывал насквозь. На человека, не обременённого прошлым леди Инквизитора, такое сочетание действовало, как удар щитом по голове. Я же лишь усмехнулась, спрятав улыбку за бесстрастным серебром. Возможно, такое впечатление когда-то производила и я. Женщина-воин, собравшая в кулак огромную силу. Во всех смыслах этих слов. — Ваше предложение показалось нам интересным, — глубоким низким голосом произнесла Мэйварис. Я коротко кивнула и поудобней устроилась в кресле. — Я бы хотела оказать вам поддержку. Но что я получу взамен? — Ничего, — холодно отрезала я. — Это весьма… необычно. — Я предлагаю вам свою помощь. Странно ожидать, что за свои услуги я буду вам должна, не так ли? — Вы не такая, какой мне описывали, — перевела разговор в скользкое русло Мэйварис. — Рада, что мне удалось удивить вас. Но куда интересней говорить о деле, чем обо мне, не так ли? В городе зреет бунт. Вывести из него лишних людей, оказать помощь оставшимся — вы получите тишину на улицах и всеобщее уважение. Это не слишком… вещественно. Но пригодится в будущей войне. — Вы из Орлея, не так ли? Я вновь кивнула, проклиная дурацкий политес. Словоблудие, что отнимает время и нервы. — Я слышала, Орлей не слишком серьёзно относится к возможной угрозе. Один… друг поделился со мной информацией. Странно, что она есть и у вас. — Но она есть, — устало вздохнула я. — Беспечность приводит к большим проблемам. Давайте не будем тянуть нага за хвост. Вы предоставляете мне землю поближе к городу, я вкладываю в это свои деньги и время. Беженцы получают работу и кусок хлеба. В будущем… конфликте у вас будут люди и то, что мы успеем произвести. Продукты, оружие, лечебные зелья. На этом можно получить прибыль и сейчас. Насколько я знаю, имперская армия снабжается отвратительно. Они не откажутся от помощи, которая не требует больших вложений. — Вы не сможете заработать, если снизите цены. И приобретёте врагов. — Прибыль ради прибыли меня не интересует. У меня есть крыша над головой и хлеб на столе. А враги… Посмотрим, что можно сделать. — Вы и впрямь хотите помочь… Слава Создателю. — Я поспособствую вашему начинанию. А вам придётся решить одну проблему. Есть подходящее по размеру поместье. Но, увы, оно занято. Уже знакомым вам работорговцем. — Странное совпадение. — Это тот, кем мы спокойно пожертвуем, а вы не будете мучиться угрызениями совести. От его жестокости слишком много проблем. — Торговец на рынке — крупный землевладелец? — недоумённо уточнила я. Мэйварис улыбнулась одними губами. — Этот человек… Любит наблюдать, как разумные превращаются в вещь. Каждый понедельник он продаёт рабов сам, в другие дни — его помощники. — Выглядит странно. — Так и есть. Если бы торговец… погиб, а его дело зачахло… Всем стало бы легче. К тому же его покровитель нуждается в хорошей… встряске. Как видите, я максимально честна. Думаю, это именно то, что вы любите. Я люблю Розу Рован. Старкхевенские пироги и байки Варрика. — Я подумаю, что можно сделать.