Пускай хотя бы помнит...

— Кошмар, ты привел меня в ад, — бормочет женщина, элегантно усаживаясь в специально отодвинутый для нее стул. — Пончики-макарунчики, карамельки, зефирки… Я искренне считала себя волевым человеком до этого момента! — Не нарывайся на комплименты, мать моих творческих порывов, — улыбается Игорь, наблюдая за ней. — Кстати, вот твой латте с какими-то извращенскими смешениями сиропов. Все, как любишь. Он то и дело незаметно поглядывает на часы (он вообще в последнее время слишком часто это делает), пока Пылаева-старшая то и дело поглядывает на него. — Может, расскажешь мне, что происходит? Ладно, моя дочь — упрямая, как тысяча ишаков, но тебя-то я всегда вижу насквозь. На мгновение Руднику кажется, что амнезия Ульяны — уже давно не секрет для ее проницательной матери. — По твоему виду замученному, ты несколько ночей подряд не спал и, как в адском шейкере, смешал в себе кучу кофе… — пока Оля говорит, Игорь горько усмехается — это же надо быть настолько похожими! — И вот позаливай мне тут, что все дело в работе. — На самом деле, работы и правда завались, — хореограф предпринимает последнюю попытку перевести беседу, набирающую нежелательные для него обороты, в шутливое русло. Только вот он забывает о том, что если кто-то из Пылаевых настроен серьезно, то всякие попытки изначально обречены на провал. — Не верю, Игорь, не верю. Вы на ужине у меня вели себя так, будто бы вас подменили обоих… Игорь правда хочет рассказать, потому что скрывать — нечестно, но в памяти у него прочно пропитанные болью, как ядом, глаза Ульяны, ее едва слышный шепот: «Я не хочу заставлять страдать…» — Я жду, сына, жду. Мужчина внезапно стонет что-то неразборчиво, закрывая лицо ладонями. Несколько мгновений на раздумья, всего несколько, и вот ладонь Игоря нащупывает в своем кармане ту вещь, которая из, казалось бы, вызывающей радость, превращается в то, что тяжелее камня на душе. Все, как в немом кино, при замедленной съемке — он достает бархатную коробочку, и, открыв ее, ставит на середину стола. Оля ахает, закрывая рот рукой. По ее щекам начинают медленно катиться слезы. Игорь нервно кусает губы. — Это… это причина? — Да, — шепчет Рудник, ощущая, что врет хотя бы не во всем —– это сделанное на заказ украшение тонким ободком сжимает его горло уже так долго. А надпись по ободку: «Я всегда следую за тобой» теперь звучит, как приговор. (Ульяна лежит на кровати, широко раскинув руки — мда, сегодняшняя погодка оставляет желать лучшего. А ведь приехала сюда она ради того, чтобы подумать, чтобы все по полочкам разложить после очередной ссоры, да только вот получилось так, что в этом одиночестве она поняла, что совершенно не может существовать без Игоря. Это так в ее духе — оставить записку и просто уехать на несколько дней, чтобы окончательно не потерять все то, что сейчас есть. Совершенно внезапно ее спокойствие нарушает тихий стук в дверь. Странно, что персоналу гостиницы могло понадобиться от нее? Ульяна тянет преграду между собой и внешним миром, а после — не может и слова молвить, когда видит, в чьем образе собрался для нее весь этот мир. Игорь весь мокрый. Его упавшие волосы (к черту укладки!) липнут к лицу, с одежды на пол течет вода, но с ним навсегда — его излюбленная улыбка. Ульяна чувствует, как в душе весна расцветает. Ну вот как, как ему это удается? — Ты же заболеешь, Рудник. — Ничего страшного. Девушка фыркает — он называет ее «маленькой девочкой» очень часто, но на деле малышом можно признавать его. — Как ты… нашел меня? — Проанализировал, — хмыкает мужчина, переминаясь с ноги на ногу. — И вообще… — его глаза прожигают насквозь. Под этим взором у Ульяны в ответ исчезает вся броня, исчезают все сомнения и страхи. — Я всегда следую за тобой. Это слишком много для нее значит).

***

Репетиции, проходящие с друзьями — самое ценное, что может быть. Ульяна искренне считает себя счастливым человеком, потому что все три ее номера и подготовка к ним проходили в незабываемой атмосфере. — Отлично, — Катя хлопает в ладони, обозначая тем самым, что сейчас будет перерыв. Тут ее глаза округляются от страха, потому что у подруги течет из носа тонкая алая струйка, а сама она едва заметно покачивается. Макс кидает свою бутылку и за два шага оказывается возле Пылаевой, чтобы обхватить ее за плечи. — Пылашик, родненький, ты как? — Я… я нормально, ребят, — шепчет Уля, а после резко распахивает глаза, в которых стоят слезы. — Я думала, что такого больше не будет, но Кать… я так боюсь вас подвести. — Дураха, — ободряюще улыбается Максим. — Все нормально будет. Сочно! Все на мгновение застывают. — Так Игорь говорит, да? — улыбается Ульяна. — Пф, да это чуть ли не его любимое слово, — пыхтит Решетникова, заботливо стирая с лица подруги кровь непонятно откуда взявшейся влажной салфеткой. — Слушай, может на общую репу не пойдешь? — У нас, вообще-то, съемки профайлов еще, — тоном секретарши выдает Нестерович. — Цыц. Все успеем. На самом деле, времени в обрез, и Катя уже мысленно делает ставки на то, как долго на нее сегодня будет орать Мига. — Нет, я останусь. Просто нужно ромашку себе заварить, и… — Пылаева осекается. Рыжий хореограф горестно спрашивает: — Да где ж мы эту ромашку найдем? — У Никитки, — уже веселее говорит Пылаева. — Он упоминал, что постоянно ее теперь с собой таскает. Решетникова понимающе улыбается, чувствуя радость — как хорошо, что эти двое так… дружат. Да и ей самой спокойнее от осознания того, что с ее подругой рядом не только Макс. — Ты че стоишь, мужчина моей ранней седины? — Катя шутливо бодает благоверного в бок локтем. — Катись колобочком к Никите и смотри, чтобы лисы, вроде Егора Владиславыча, не захабали по дороге.

...

— Смотри, что принес, — Никита опускается рядом с Ульяной, улыбаясь тепло, и протягивает ей чашку. У Никиты замученный вид, у Никиты — слишком уставший взгляд. Но улыбка чересчур искренняя. — Видит Бог, я честно пытался отучить тебя от кофе, но сегодня нужно, — Макс отдает Кате чашку с американо, сам садится рядом и тяжко вздыхает. Они — в дальнем конце зала, украдкой наблюдают за Улей и Никитой. — Кать, мне кажется, или… — Кажется, — уверенно заявляет Решетникова, одним глотком уничтожая половину чашки под шалеющий взгляд Макса. — Приглядись, Нестерович. Это — не симпатия, подпитанная желанием затащить в постель. Это — забота, понимание… участие. Это — дружба, мой кабаненочек. Ульяна делает неспешные глотки, а лицо ее, помимо воли, все-таки морщится от непривычного вкуса. — Ну, как ты? — Теперь хорошо. Глядя на эту улыбку, Орлов отказывается верить, что девушка напротив — старше его. Вот не хочет, и все! — Как репетиция? Как с Настей работается? — Ульяна двигается ближе, и, возможно, издали они смотрятся, как два подростка-заговорщика. — Будет… экстравагантненько, — тянет парень лукаво, качая головой. — Только вот ты сама знаешь, с кем мне работалось комфортнее всего. — Да знаю я, знаю, что ты неровно к Черкозьянову дышишь. Несколько секунд они смотрят друг на друга, а потом зал наполняет их смех в унисон. За дверью раздается грохот, за ним — громогласный ржач. — Привет-привет, мои сладкие! — Мига, как всегда, бодр и радостен. Особенно, когда успевает на кого-нибудь наорать. — Так вот щас не понял — Никитос, хлопець, ты чего здесь забыл? Когда наставник знойным вихрем влетает внутрь, все обитатели замечают стоящего в дверях Игоря. Никита касается ладонью головы Ули, улыбается, после — поднимаясь на ноги и кидая Миге наигранно-нахальное: — Уже бегу, папочка! Кстати, тут еще и хореограф команды противника, ничего? — Ну я ведь не обязан отчитываться о своих передвижениях? И вообще, где табу о дружбе между командами? — Рудник вроде старается не меняться и говорить в таком же полушутливом тоне, но Катя одаривает старого друга осуждающим, Макс тактично покашливает, а Уля — ежится. Но Никиту не пронимает. Вообще. — Я пошел вогинить дальше. Чао-какао. Ульяна так и остается сидеть на полу, скрестив ноги. Ульяна понимает, что все фрагменты ее сегодняшнего сна — не игра воображения. Игорь, как и любой человек, не всегда заботлив и учтив. — Короче, время — деньги, а мое — еще и валюта, — начинает Мигель в своей манере. Катя не выдерживает и бормочет: — Что-то не верится… — Так, разговорчики отставить! В общем, через десять минут — общая репка, а после репки — все ваши репки. Треним до победного! Мигель упархивает со скоростью света. — Рудник, не подумай, что я осуждаю, но… Да! Я осуждаю! Че это сейчас было, а? — негодует Решетникова. — Ничего! Все же нормально, и… Хей, ну не дуйтесь, — Игорь, заметив последствия, чмокает Катю в щеку и опускается рядом с Пылаевой. — Прости. Хочешь, догоню его и извинюсь? Он, скорее всего, даже не поймет, за что, но у меня все равно репутация чувака не от мира сего, так что… Стоп. Мне что-то совсем не нравится бледность твоя. — Я в порядке, — кивает Ульяна. — Ты как? — Вижу тебя, — растягивает мужчина губы в улыбке, касаясь ладонью растрепавшихся светлых волос. Сердце от нежности сжимается, дыхание перехватывает, — и все забывается. Кстати! Я тут дома кое-что нашел и подумал, что тебе может понадобиться. Хореограф вытаскивает небольшой кусочек ткани, протягивая его девушке (он лукавит — эта вещица с ним уже несколько недель). — Что это? — Пропуск в vip-окружение команды Мигеля. Несколько мгновений – и вот уже Игорь завязывает бандану на голове девушки. — Идеально, — одобряет Макс, широко улыбаясь. Катя стоит рядом с ним, сложив руки на груди: — Вы же знаете, зайчики, что Мига будет бубнить, как старый дед, если мы опоздаем, да? — Вот и пойдем, — нарочито-бодрым тоном выдает Нестерович и начинает методично выталкивать свою красавицу в коридор, — негоже к великому на танцевальные сеансы опаздывать. Когда Пылаева и Рудник остаются наедине, в воздухе повисает молчание. — Слушай! — внезапно восклицает Ульяна, и выражение ее лица становится подозрительно-хитрым (а вообще, очень сложно прерывать такое молчание). — Рудник, почему у меня такое ощущение, что ты не спал всю ночь, а? — Понятия не имею, — беззаботно пожимает плечами Гарик. — С чего ты это взяла? С утра мне просто было лень делать причесон, носить очки в холодное время года — прикольно, а мешки под глазами — это мой сочный аристократический стайл. Пылаева смеется звонко (Игорь будто под солнцем нежится), шутливо боднув мужчину кулаком в плечо: — Аристократ из вас так себе, мистер. Сейчас в моде здоровый цвет лица. Рудник хмыкает, опуская взгляд на девичьи ключицы, которые скрыты от него сейчас тонким слоем футболки. Черт возьми, какая же хрупкая… Даже страшно от осознания этого. Как бы не оступиться, как бы не сделать что-то не так. — Мы с Вовой всю ночь испытывали печень, — он не знает, почему, но ей хочется рассказывать обо всем, — да и под аккомпанемент коньяка легче быть откровенным. — Тебе стало лучше? — Значительно. — О чем вы говорили, если не секрет? — девушка шумно сглатывает, чувствуя, как по коже уже расползаются мурашки. Пальцы Пылаевой робко чертят изгиб плеча Игоря, пока он неосознанно тянется к ней. — Побьете меня потом, но Мигель мне сейчас башку откусит, если я Ульянку не приведу, — внезапно раздается голос Нестеровича.

...

— Я не чувствую ног, — шепчет Пылаева, кидая страдальческий взгляд на Макса. — Я так устал, что даже чувствовать нет сил, — пыхтит танцовщик, поддерживая подругу за талию. Катя взбегает к ним на сцену, упирая руки в бока, и сейчас, сто процентов, готова будет толкнуть речь в духе: «Совсем разваливаетесь, стариканы?» Тут основной свет гаснет и остаются гореть лишь несколько ламп. — Что-то совсем у вас тухленько, ребят, — раздается знакомый голос, а после в поле зрения появляется Орлов, на шее у которого висит фотоаппарат. Ульяна тепло улыбается ему, тут же получая зеркальную улыбку в ответ. — Решил вас немного растормошить. Услышал песню к номеру, и в голове сразу появилась идея под кодовым названием: «Игра теней».

...

— Никитос, а что-то в этом есть, — произносит Катя спустя полчаса, одобрительно, на самом деле. В мыслях у нее — сплошное восхищение, только вот с выражением его всегда было не очень. — Крутяо, — кивает Макс, по-доброму ухмыляясь. — Когда зальешь в инсту, отметишь меня? — Безусловно, — откликается Никита, а после разворачивает экран так, чтобы лучше видела Пылаева. — Смотри… Ты на этом снимке прямо в душу смотришь. Знаешь, какой это талант? Танцовщица жмурится от странного, но очень приятного чувства, отогревающего ее душу. — Скажешь тоже. Вот у кого действительно талант, так это у тебя. Видеть в обычных явлениях что-то неземное… Никите важно слышать эти слова. Пожалуй, даже слишком. Ему свойственны сомнения, иногда к ним и самобичевание прибавляется, а такие легкие, но значимые слова уничтожают всю тьму, вселяя лишь уверенность. Вот он и находит очередной талант Ульяны — быть спасателем. Его. Личным. Только вот вслух он этого точно не скажет.

***

— Ты точно уверена? — Катя, конечно, всегда поощряет старательность, уважает перфекционизм, но не тогда, когда на часах 22.30, когда за плечами — три репетиции, а у подопечной в медицинской карточке еще и сотрясение. Но кто она такая, чтобы запретить? Если подруга что-то задумала, она будет до конца стоять на своем! — Вот прямо на все сто, — сияет улыбкой девушка. Слишком все это странно… Но нельзя не воспользоваться таким количеством энергии. — Ок. Но только увлекайся, Пылаш. Завтрашнюю репу еще никто не отменял, — ободряюще тянет Макс, обхватывая Катю за талию и медленно подталкивая ее в сторону выхода.

...

Катя выбирает занятные треки. Этот очень нравится Ульяне, потому что в голове сразу рождаются образы: ей видится приглушенный свет, ей видятся они с Максом, и он обязательно — в костюме. Воображение уже само рисует историю — ОН полностью погружен в работу, в ЕГО жизни будни плавно перетекают в званые ужины. Все вертится по кругу. В один из таких вечеров ОНА не выдерживает и напоминает о себе. ОНА приходит к НЕМУ. Пылаева чувствует дежавю. Что-то во всей этой ситуации отчаянно напоминает ей о прошлом. — Я сначала не поверил, когда охранник сказал, что в здании еще есть фанатичная танцовщица, — прорывая пелену воспоминаний, ее касается до боли родной голос, — грехом дела подумал, что это Решетникова решила дождаться начала нового рабочего дня. — Она сегодня измоталась по самое не хочу, — Пылаева выключает музыку и подходит к самому краю сцены. Игорь стоит прямо около нее, и, заложив руки в карманы, смотрит на Ульяну с лукавым прищуром. Все внутри тает. Ну как, как с таким человеком серьезно, а? Как можно не улыбаться? — Хорошо. В таком случае, если ты не против, я подожду, пока ты закончишь? Хотя, выбора у тебя нет, потому что одна ты здесь точно не останешься. — Ладно. Девушка взмахивает руками, обозначая, что готова начать, но… далее не происходит ничего. — Что такое, Уль? — Дышать сложно, — зачем-то говорит она совершенно серьезно. Рудник в мгновение ока появляется рядом, в глазах тревога кружится в танго со страхом и непониманием (и черт его дергал забивать на уроки первой помощи). — Собирайся, мы едем в больницу. — Нет, Игорь, ты не понял, — мягко улыбается Уля. Этот спектр эмоций грозит разделить ее на тысячу маленьких кусочков. Как же ей все это выдержать? — Сложно совладать со всеми эмоциями, сложно вытерпеть… Все эти сны, воспоминания, странные реакции на них, одновременно еще и тренировки, номера, страхи. Но сегодня у меня появилось чувство. — Какое? — у Игоря в горле — Сахара, там даже нет оазисов, там один песок, который забивает живые материи. — Словно я часто жила без тебя. Словно, кроме меня, в моем мире и в моем одиночестве больше не было никого. Рудник сначала не верит своему слуху, а после — просто застывает. Мир дробится, осколки разлетаются на крыльях ветра-одиночества, и ему холодно. Черт подери, как же ему холодно. — Знаешь, глупо говорить, что я был идиотом, — наконец заговаривает он спустя миллиарды секунд (Ульяна терпеливо ждет), — потому что это не искупит моей вины. Я привык. Да, я слишком привык, я был уверен, что ты не уйдешь, что ты… не уйдешь. Судьба — та еще стерва, скажи? Только вот, как бы это сопливо ни звучало, но я понял, кого потерял, только тогда, когда… потерял. Слишком жестокий урок, уж лучше бы я, черт его дери, за все сам платил. Девушка вздрагивает. Его слова бьют наотмашь, полосуя душу. Память спит, но душа все помнит. — Поверь, я спать нормально не могу, я есть нормально не могу, и меня просто убивают мысли о том, что я в тот вечер мог сделать все для того, чтобы остановить тебя, а вместо этого крикнул что-то злобное вслед, чтобы еще больнее тебе сделать. Дебил, какой… — Мне страшно танцевать номер, Игорь, — прерывает этот поток речей Ульяна, делая шаг вперед. Она чувствует, что если не вытащить его сейчас, после будет уже сложно. Но она знает… обиды нет. Нет разочарования. Есть что-то, что колышет тонкие робкие крылья за ее спиной. Он сияет улыбкой. Мягкой, нежной. Только ей адресованной. Взбегает на сцену. Кивает в сторону кроссовок. — Чтобы чувствовать лучше, ты должна устранить последнюю преграду. Если надо — станцевать на носочках. Доверишься мне? — Конечно. Они танцуют. Повторяют движения, связки, заостряют моменты, расставляют акценты. — Ощущение, будто бы ты и раньше многое раскладывал для меня так по полочкам, — шепчет Уля, когда Игоря прижимает ее к себе и закрывает глаза. — О чем ты думаешь? — Забавно, что я храню в себе гораздо больше, чем мог представить. Оказывается, я помню все эти годы, все эти моменты, разделенные напополам. — Расскажи мне, — просит девушка, касаясь кончиками пальцев его щеки. — Я бы многое мог тебе сказать, этой репетиции не хватит, я просто скажу, что ты — все для меня, девочка, — Рудник прижимает ее к себе и шепчет мягко, касаясь судорожным дыханием светлых волос. — Это не пустые слова, потому что мы всегда понимали друг друга без них. Ты всегда знала, как меня успокоить. Ты — мой вечный двигатель, который мог сначала вывести меня, а после — рассмешить до слез. Когда я задерживался на работе, я всегда корил себя за то, что ты ждешь меня, что не можешь заснуть без меня. Да о чем говорить, земля просто трясется, когда я на тебя смотрю, воздуха не хватает. И каким надо было быть идиотом, а? — Игорь тихо смеется, горечью прожигает насквозь. — Только вот ты никуда от меня больше, знаешь? Я буду за тебя до последнего. Они танцуют, они не останавливаются. В какой-то момент Ульяна поднимается на цыпочки и кружится вокруг, счастливо улыбаясь. — Я чувствую эту сцену сейчас, как никогда раньше. — Мой метод помог? — Я тебя чувствую сейчас, как никогда раньше.