Пускай хотя бы помнит...

Игорь заходит домой, неизменно спотыкается об высокий порожек и все так же неизменно матерится. Квартира встречает леденящим душу холодом. Опять забыл проверить дверь на балкон! Он идет вглубь квартиры, чтобы закрыть злосчастную предательницу, впустившую часть улицы в его жилище, а в голове по-прежнему вертятся единственные слова Ульяны, произнесенные ею в машине: «Знаешь, мне очень помогает то, что о моем состоянии знают несколько очень близких людей, потому что это не дает чувствовать одиночество. Пожалуйста, Игорь, поделись с кем-нибудь всем тем, что тебя тревожит». Ладонь все еще хранит ощущение руки Ульяны, легшей на нее. Их переплетенные в неосознанном движении пальцы — то, что все еще стоит перед глазами. Он до сих пор помнит тот самый первый взгляд Ули много лет назад, брошенный ею на их ладони, и он подозрительно схож с сегодняшним. Поразительно, как много деталей скрыто в ЕГО памяти. Игорь достает телефон и набирает знакомый номер. Спустя несколько мгновений на том конце провода слышится сонный, но нисколько не раздраженный голос: — Только не говори мне, что ты надрался и тебя некому забрать. — Привет, Гудымчик. Не поверишь, я все еще в норме, поэтому хотел предложить надраться совместно. — Что-то серьезное? — Вова всегда видит за напускной бравадой Игоря основную суть. — Помнишь, ты на протяжении всех этих недель спрашивал, что со мной творится? Я хочу рассказать, — когда взгляд Рудника, наконец, падает на часы, он бормочет, - твою ж налево, даже на время не посмотрел, идиот. Сорри, можем и… — Через час буду, — кидает Гудым и отключается. Рудник думает о том, что в советах его Уля всегда была хороша.

***

Ульяна медленно идет к своему номеру, и, запустив руку в волосы, перебирает их. Сегодняшний день — очередной повод для раздумий, очередной повод для страха. Она видела, как ее мама смотрит на Игоря — так, словно уже давно считает его родным. От этого становится еще больнее… как можно было лишиться воспоминаний о нем? Болотов говорит, что это — ее психологический блок. Говорит о том, что ее сознание намеренно блокирует информацию о последнем источнике ее, Ульяниной, боли. Возможно, это действительно так. Возможно, их ссора была слишком уж из ряда вон, но… ведь помимо нее, у них было много других, счастливых моментов? Ее сны это подтверждают, Катя и Макс это подтверждают, а глаза Игоря каждый раз умоляют: «Вспомни о нас, пожалуйста, вспомни». Ульяна проходит мимо зоны отдыха, сразу за которой — ее с Таней комната, но резко останавливается, узрев Никиту, задремавшего на одном из диванов. — Снежный Мальчик, а тебе удобно? — склоняясь над Орловым, спрашивает девушка. Светлые волосы, соскользнувшие с плеч, падают на лицо парня, и тот забавно хмурится. — Моя шея намекает, что завтра еще отомстит за это. Уль, где ты была? — парень щурится, глядя ей в глаза. На мгновение Пылаевой кажется, что он умело прокручивает пленку сегодняшних воспоминаний, чтобы узнать ответы на все интересующие вопросы. — Сегодня звонила мама и в срочном порядке вызвала на ужин. — А ты… ну ее… — Да, конечно. Про нее я помню все. — Ну слава Богу, — на Никитином лице расцветает озорная улыбка, и Ульяна просто не может не улыбнуться в ответ. — Я тут хотел предложить тебе прогуляться, хотел пару кадров с тобой сделать, но наш Темный Отец строго-настрого приказал на завтрашнюю репу не опаздывать, так что… — Пошли, — схватив Орлова за руку, Уля тянет его к выходу. Спать ей все равно не хочется, и сегодняшний вечер — последний, который они смогут провести спокойно. Ведь больше никто не поставит их в пару и не подарит целую неделю вместе.

…

— Ты похожа на потерявшуюся среди вечной мерзлоты Герду, — спустя почти час, просматривая моменты, украденные у реальности, говорит Никита. — Тогда ты — Гердин gps-навигатор, который выведет ее отовсюду. И тут, в очередной раз — головокружение. Закрыв глаза, Ульяна упирается плечом в дерево и часто дышит. — Игорь, нормально ты получился! — хохочет Ульяна и смотрит в глаза мужчины снизу-вверх. Они где-то сидят, Игорь обвивает ее руками, словно в кокон хочет заключить, и она лежит у него на груди. Так уютно, так тепло. Так правильно. — Слушай, это же не очередной экспонат в инстаграм, а всего лишь фото для моей мамы! — Все равно! Ты хочешь, чтобы Оля, увидев мои щеки здесь из-за неправильного ракурса, палкой погнала меня их сгонять? Рудник смотрит на свою девочку и улыбается. Его просто разрывает от чувств, которые живут в сердце, и сейчас они находят выход через его глаза. Они слишком многое говорят, Ульяна в совершенстве умеет по ним читать. — Я люблю тебя, — шепчет Пылаева, а после, по привычке, кусает нижнюю губу, чтобы не выдохнуть судорожно. Слишком личное. Слишком глубоко внутри. — Я люблю тебя, — вторит ей Игорь, касаясь губами светловолосой макушки. Девушка поднимается, и, касаясь ладонями плеч своего мужчины, пытливо всматривается в его глаза. Игорь дотрагивается поцелуем до запястья, от которого — тонкий шлейф ее любимого парфюма. Сердце Ули пропускает удар. Любит… — Ульян, Ульян, — в реальность ее возвращает знакомый голос, окрашенный нотками тревоги, даже страха. — Я в порядке, я в полном… порядке. — Воспоминание, да? У тебя кровь не идет, Ульян, — Никита сияет улыбкой так, что слепит глаза, но это ее улыбка. Для нее. Девушка переводит взор и видит, что ладони парня лежат на ее плечах. Сердце пропускает второй удар. — Иногда я поражаюсь тому, насколько сильно ты меня чувствуешь. Никита прижимает ее к себе крепко-крепко, как будто если отпустит сейчас — уйдет в ту самую вечность, которая по ночам приходит бескрайним космосом во снах.

***

— Ты хоть иногда ешь? — подозрительно щурится Гудым, пока Игорь бродит по кухне в поисках бокалов. — Хм… сегодня точно ел. — Я сейчас серьезно, — Вова хоть и весельчак по жизни, но не до такой степени, чтобы смотреть на разваливающегося друга и при этом еще и улыбаться. — Сядь. Сядь, говорю! Вскочив вместо Игоря, Вова быстро находит нужное и выставляет на стол. — Просто память у меня хорошая, да и Ульяна, видимо, постоянно ставит их на одно и то же место. Рудник странно вздрагивает. — Рассказывай. Я пока разолью подарок нашего «папочки». Он сказал, когда дарил, что это — для особого случая. Куда уж особее. И Игорь рассказывает обо всем: как все начинало идти под откос, а он старался не замечать; как он проводил больше времени вдали от нее, наивно полагая, что это — нормально; как чувствовал, что девочка рядом с ним уже постоянно, что она никуда не денется, что она может подождать. Он рассказывает про тот вечер и их ссору, рассказывает, как все феерично разыгралось главой из драматического спектакля. Он рассказывает про аварию. Когда рассказ касается того дня, посвященного ее поискам, ладони начинают дрожать. — Мы приехали к ней в больницу. Пока Катя и Макс говорили с врачом, я влетел в ее палату и почувствовал, как с души камень упал. Вот, думаю, живая и здоровая — настоящее счастье… А потом я увидел, как она на меня смотрит — испуганно так, затравленно. Не узнала она меня, Вов. Амнезия. У Гудыма глаза увеличиваются раза в три, рот приоткрывается. — О, черт. Я думал, что такое только в фильмах бывает. Сначала Гарик смотрит на друга почти безучастно, а потом… начинает хохотать.

…

Игорь чувствует, что его начинает накрывать примерно после четвертого бокала и воспоминаний, проносящихся у него в сознании со скоростью света: — Знаешь, она выдохнула это признание, это «я тебя люблю» так тихо, словно самой себе призналась, факт констатировала. А я молчал и хотел слушать ее, просто слушать. Понимаешь, она ведь сказала это через три недели. Тогда она смогла влюбиться, а сейчас… нет. А после этого признания она пропала чуть ли не на месяц. Я еще не знал тогда, где она живет, поэтому не мог рвануть к ней, а Катю спросить не догадался, думал, придурок, что сделаю все сам. Оборвал все телефоны, кому скажи, что у мужика уже четвертый десяток идет, не поверят. Совсем с катушек я съехал тогда, есть нормально не мог, все тусовки игнорил и тупо сидел дома. И однажды, знаешь, звонок в дверь раздался. Я думал, пицца моя наконец приехала, открываю, а там она стоит с чемоданом, обмотанным наклейкой. Явно только что из аэропорта. Она смотрит на меня, оглядывает всего такого бомжеватого… и улыбаться начинает – ярко, светло. Тянет руку и волосы приглаживает. Я спрашиваю ее тогда: «Где ты была?». Она сначала молчит долго, губы кусает, а после шепчет, а в глазах у нее — два океана слез. — В себе разбиралась. — Разобралась? — Я люблю тебя, Рудник. И это правда. То, что было после — болезненно вспоминать сейчас даже Игорю, поэтому он замолкает. — Слушай, Рудник, тебе досталась необыкновенная, — Вова уже достаточно пьян, чтобы говорить откровенно и без шуток. — Ты не имеешь права отступить, лелея свои чувства, потому что… она не виновата в случившемся. Да и ты тоже. Помнишь, я как-то сказал, что поражаюсь вашей с ней связи, которая намного глубже обычных отношений? — Игорь кивает. — Не потеряй ее. Найди ее источник в себе, найди силы, чтобы вернуть. Она все вспомнит, я верю, что она — девочка талантливая. Рудник улыбается. Они с Гудымом впервые, наверно, говорят о подобном. Они оба забывают, каково это – общаться за пределами танцзалов не о танцах. — Она обязательно вспомнит тебя, — Гудым говорит так уверенно, будто бы сам регулирует работу памяти Ульяны. — И еще, расценивай это как шанс… Она ведь не помнит всю ту хрень, которую ты творил? У Рудника странно щиплет глаза. Он поднимается, и, разводя руки в стороны, сгребает друга в охапку. — Спасибо, Вов. Спасибо…

***

— Ну что же, думаю, задача ясна всем? За нами на следующем шоу — открывашка, так что настраивайтесь, друзья, ре… — договорить Егор не может, потому что дверь в очередной раз мешает. В зал вваливаются Игорь и Гудым, налицо — несколько чашек эспрессо после бессонной ночи, пропитанной алкоголем. У Дружинина слишком уж наметан глаз, его не проведешь нарочито-бодрым видом. — Сорри, сорри, ааадские пробки, — вещает Вова, и каждое его слово взрывается в голове Игоря черной птичкой из «Angry Birds». — Ващеее, — тянет второй опоздавший хореограф, как бы подтверждая. — Так, друзья мои, расходимся, у вас есть десять минут! — Егор хлопает в ладони, и вместе с участниками из зала ретируются и Лариса с Сашей. — А вы, мои боевые товарищи, можете доспать в соседнем зале, туда как раз новые пуфы подвезли. — Что это значит? Мы свободны на этой неделе? — до Гудыма доходит медленно, пока до Гарика не доходит вообще. — Блин, спасибо конечно, но ты не мог этого сказать до того, как мы собрали все имеющиеся в реестре штрафы? Егор хитро ухмыляется, покачивая головой. — Конечно, не мог, - горестно констатирует мужчина и с разбегу валится на мешок с шариками у ближайшего зеркала. Оттуда мгновенно доносится стон. Игорь смотрит на своего «наставника», ловит на себе его ответный взгляд и в очередной раз явственно ощущает, что Дружинин — это рентген. Мало кто может вот так вот просто все понять без слов. — Все по-прежнему? — Мелкими шажочками продвигаемся, но это уже прогресс. — Могу чем-то помочь? — Только если знаешь, как добраться до царства потерянной памяти, о, Великий Гудвин, — силится улыбнуться Игорь. — Кто меня звал? — сонно откликается Вова. На самом деле, сегодня Игорю легче. Тяжкий груз, разделенный напополам, уже не кажется таким тяжким.

***

— Лааайф из лааайф, на-на-на-на-нааааа, — Мига в ожидании приплясывает на одном месте, пока его птенчики садятся вокруг него. — Привет, мои мимимишки! Как спалось? Не бузите? Ой, красавцы, ой, папочка горд, как никогда! Но, ближе к делу, а после и к телу, — хлопнув в ладони и потерев их друг о друга, Шестеперов внезапно выдает зловещим шепотом, — Нестерович, пни-ка по-братски Карпенко, не позволю спать, пока я бодрствую!!! — АААААУ, БЛ… — кричит бородатик спустя несколько секунд. — Да не сплю я, че вы пинаетесь-то??? — Ой, не бзди, — машет рукой наставник и вновь возвращается к насущному, — итак, на этой неделе мы делаем супер-номер, от которого все будут стонать, кричать и просто любить вас всеми душонками. Все помнят наш перфоманс в первом сезоне, где все были такие брутальные люди в черном? — Даааа, — дружно тянут ребята, пока Ульяна кидает на Никитку вопросительный взгляд. Никитка отвечает ей немым: «Вечером пересмотрим». — Ну так вот, на этом концерте будет вторая часть, и она, обещаю, будет круче и стильнее. Еще более стильной. Стильняшнее… Черт, как правильно? — Не заморачивайся, шоколадочка, распределяй давай. У меня кофе заканчивается, — хрипло тянет Катя и машет полупустой емкостью для их допинга. Макс, тем временем, выдает себе под нос что-то матерное. — Фу, ну вы и противные. Так, спящее бородатое чудо забирает Коршунову и Шабанчика. Виталику нашему Клименко достаются Ник и Настюша. Поразите меня на этой неделе, будьте добры, мои манерные чикули, — не выдержав, Мига разражается фирменным смехом, который заканчивается так же быстро, как и возникает. — Кевлер забирает Ленку да Тимку, непревзойденный и подающий большие надежды Мига — Рыжову и Кима. — Нифига себе, вот ж свезло-то, а, — шепчет Владик себе под нос, вспоминая номер с Настей и дрожащие коленочки от каждого гневного вскрика наставника. — Так, а я? — вскидывается Решетникова, все еще не веря собственным ушам. — Не, ну ты догадайся, — манерничает Мига, складывая руки на груди и отставляя ногу в сторону. Кто-то из участников уже тихо ржет. — Зайки, поможем тете Кате допереть? — Ульяну и Маааакса она забирает! — на разные лады тянут «обитатели мигелевского зоопарка». — Что-то хреновато у нас с синхронностью… Быстро по залам! Репка закрывашки через четыре часа!!!

***

Пока Макс помогает Миге перетаскивать новый шкаф («Как в школе, ну е-мое, Миг, не мог нанять грузчиков?»), Катя и Уля сидят на полу в центре зала. — Ну как ты, Ульянчик? — Бодро скачу по новой жизни, — улыбается девушка. — А с Игорем как? — Не понимаю… — у Пылаевой по рукам бегут мурашки и она ежится. — Подпусти его ближе, милая. Подпусти. Ему тоже сложно, я же это вижу…

…

Репа длится уже полтора часа. — Максяо, ну ногу выгни и прыг-скок, прыг-скок! Да, а потом Улька как будто на тебя падает, и… Твою дивизию! Нестерович! Че ты ловишь ее, она ж не пьяная! — Прости, рефлекс, — бормочет Макс, выпуская светловолосую из объятий. — Перерыв, — выдыхает Катя и выбегает из зала, хлопнув дверью. Макс и Ульяна смотрят друг на друга. — Что это с ней? — осторожно спрашивает девушка. — Небось за кофе побежала, наркоманище, — ухмыляется Нестерович.

…

Пнув автомат, который норовит погаснуть всякий раз при их встрече, но все же отвоевывая у него чашку с напитком, Решетникова, повернув в обратную сторону, застывает, видя Игоря. — Бухал, пальмочка? У Катерины, все же, большой жизненный опыт. Ну, и этого человека она тоже знает весьма хорошо, чтобы определять все моментально. — Бухал, святой отец. — Ставишь на этой неделе? — Не, граф Дружинин пощадил, теперь вот не знаю, чем себя занять до репы совместной… А вот Катя знает.

…

Ульяна не верит своим глазам, когда видит, кого «в помощь» запускает Решетникова. Но уже на уровне подсознания она понимает, что сегодня ночью Игорь не спал. — Так, а сейчас ты хватаешь ее за талию и тянешь на себя… — Катя «в деле» становится слишком уж недоступной для внешнего мира. Есть только она, исполнители и номер. — Господи, Нестерович, да кто ж так тянет-то, а! Это же не монстр какой, глянь, какая симпатичная девушка, светленькая, хорошенькая, ну чудо ж, ей Богу! Игорь кивает на каждое слово рыжеволосой, Уля это видит и тихо смеется. — Чего смешного? Ой, доведете вы меня до седины, козлики. Меняемся! Иди сюда, мой Ромео, будем вместе учиться, а то, гляжу, не умеешь ты томненько притягивать девушек к себе. Гарюнь, включайся! Они выполняют связку, а Ульяну будто током бьет от каждого прикосновения мужчины, от каждого его взгляда и от каждого вздоха, опаляющего кожу. Они двигаются ровно так, как нужно Кате, пока она, совершенно остолбеневшая, смотрит на них и открывает было рот… как на него ложится ладонь Макса, и сам он, собственно, тянет ее к выходу под едва слышный комментарий: «Там Мигу надо к шести разбудить, памперс проверить, пошли-пошли». Ульяна не помнит ничего, но знает, что они не в первый раз танцуют вместе — это ощущается кожей, это чувствуется по трепету души и легкой полуулыбке. Эти объятия — вместо всего мира, мира танца и мира творчества, разделенного напополам. Слова сейчас явно весят целую тонну, сил, чтобы что-то сказать, уже не остается, и вечные недели до этого, когда мысли травят, как мышьяк, кажутся какими-то слишком уж иллюзорными, слишком нереальными. — Идеальная песня для номера, — шепчет Игорь, притягивая Ульяну к себе за талию и наклоняясь в сторону. — Да… Стоп. А где же Катя с Максимом? От ответа Игоря отвлекает звонок… от Егора. Стрелки на настенных часах показывают ровно 18.00. — Мне пора, — с сожалением тянет Рудник, и, чтобы не поддаваться соблазну остаться, быстро идет в сторону двери, пока Уля, совершенно ошарашенная, остается стоять посреди зала, провожая его взглядом. Уже около порога он оборачивается и тихо продолжает, — я забыл тебе сказать… — Что? — тут же откликается Ульяна, и внутри нее — странное чувство, нашептывающее: «Подойди, обними, не отпускай». — Если бы я тебя не знал, то опять бы влюбился.