Коснуться небес рукой

Террант действительно долгое время не знал, что такое боль. Живя в своём чудесном мире, окружённый верными друзьями, разделяющими его забавы, он не задумывался о проблемах, которые даже теоретически могут терзать хоть чьё-либо сознание. В первый раз отголоски этого чувства проснулись в нем, когда Террант нашёл первую шляпку, смастерённую им в детстве. Отчаянная надежда, перекатывающаяся в мыслях, а затем липкий страх, закручивающийся в животе также лихо, как те морские узлы, которые Алиса так хорошо научилась вязать за проведённые в море годы. Поднимаясь из глубин души вместе с косматыми головами демонов, чьи когти, кажется, всегда были готовы разорвать его грудную клетку, эмоции принесли обжигающее осознание — родители могут быть живы. И это открытие породило первую настоящую боль, сначала крепко засевшую в голове, а затем с треском разбившуюся о внутренние органы. Но сразу за ней следовал восторг. Яркий, ослепительный, чистый до последней мысли в дрейфующем разуме. Второй раз это намертво въелось в его мысли, сознание, разум, уверенно опрокидывая на лопатки, врываясь вместе с той, которую он ждал так долго, уже и не надеясь на встречу. Подчиняя гнилостным шёпотом. Алиса. Мозг тут же живо подсовывает картинку, легко шевелящуюся в воображении, как она, тяжело дышащая от недавнего бега, постучала в дверь его дома. После стольких лет. Алиса. Огонь в застывшей позе. Растрепавшиеся волосы цвета залитой солнцем пшеницы, мягко ложащиеся на острые ключицы. Легкий румянец на высоких скулах. Жарко дышащие приоткрытые губы. Широко распахнутые глаза и море карих радужек, в которых Террант тут же — отчаянно и совершенно добровольно — тонет. Ещё раз, но уже вслух: — Алиса, — хрипло и неверяще. Просто стоя и до побеления сжатых в кулаки пальцев впитывая её образ. Полностью. В себя. Ощущая, как сердце гулко трепыхается в груди, разлетаясь в стороны сотнями разных птиц, — чертовых птиц! — которых впору было бы возненавидеть, но этого не происходит. Только лишь странное, жгучее осознание — боже, как она изменилась. И в тот момент что-то с характерным звуком оборвалось: воздух вокруг загустел, а пальцы сами нашли её тонкие плечи, притягивая к себе. — Алиса, милая, ты пришла, — обжигая срывающимся шепотом границу волос. Пропуская её запах — что-то цветочное и лёгкое — глубже в легкие. В кожу, в поры. В само естество. — Я так долго ждал... И тут — бум. Сродни атомному взрыву, о котором он слышал на Хэллоуинском чаепитии от вездесущего Чеширского Кота. Что-то, зудящее глубоко под кожей, вдруг успокоилось. А потом и вовсе отпустило. И стало спокойно. С ней.

***

События закручивались перед глазами в пестрящий цветами калейдоскоп: приход Алисы, передряга со Временем, спасение родителей, перемирие Королев. И... Неизбежность. Больная, оглушающая, сжимающая виски стальными тисками. Она должна была уйти. В свой реальный мир. Но где реальнее, чем здесь? Где реальнее той неподдельной нежности, плещущейся в каждом его жесте? Когда каждый миллиметр воздуха рядом с ними был пропитан — почти, блин, дышал — этим. И как отпустить, если... Только закрыв глаза, возникает её образ под веками. Приклеенный. Живой вместе с каждым осторожным вдохом и выдохом. Только засыпая — одна мысль в размягченном сознании. Снись мне. Вместе с мягкими губами, смеющимися только ему. С тёплой сеточкой морщинок, образовавшихся вокруг злато-карего омута глаз. Теперь же Террант просто стоял рядом со всеми, почти не понимая сути происходящего. Прямо за спиной Алисы — натянутой, как игла — высилась гладкая поверхность зеркала в ажурной раме, подернутая мутной дымкой. На ее пороге якобы была жизнь. И это сокрушало, посыпая разбитую голову пеплом. Шляпник видел, как Алиса отчаянно борется со своим нежеланием расправить крылья, чтобы легко подняться в небо, разрезая взмахами наэлектризованный воздух, а затем просто покинуть их. Покинуть его. И на этот раз — пожалуйстаскажитечто этонеправда — наверное, навсегда. Невесомо сжимая длинными белесыми пальцами пряди золотых волос у неё на затылке, Террант шептал что-то невразумительно-горячее про их будущие встречи в замке фантазий, отчаянно пряча гримасы боли, проступающие на бледном лице. Он дышал ею, упиваясь цветочным запахом, не пытаясь прикрыть ладонями длинные полоски рваных кровоточащих ран, почти виднеющихся сквозь прорехи в рубашке, нанесённых неизбежностью слов прощания и горечью осознания — О, безмолвие — время Алису не пощадит.