Возлюби врага своего (Хроники Атреи)

Над землёй бушуют травы, облака плывут кудрявы и одно, вон то, что справа, это я. Нам уже не надо славы, ничего уже не надо, нам бы жить, и вся награда, но нельзя... В. Егоров

      — Вот так я и жил без тебя, — закончил Рейлинн свой долгий рассказ, в котором без утайки и ложной скромности поведал Мире все, что произошло за годы разлуки: о своей роли в Катаклизме, о метаниях после катастрофы, о долгом и трудном пути к созданию сильного легиона. А также о тоске и отчаянии, бессмысленности всех достижений без самого ценного, что было в его жизни: того что так легко потерял в одночасье. Без любви.       Они лежали на шкурах, так, как он мог себе представить разве что в мечтах — обнаженные, обессилевшие после мгновений страсти, родные. И снова вместе. Устраиваясь поудобнее в железном кольце рук, которые мужчина сцепил вокруг нее, словно пытаясь удержать, девушка задумчиво произнесла:       — Неужели ты действительно считал себя виноватым эти долгие годы? Передо мной, перед миром… Глупости, Рей!       — Не слишком достойно для доблестного даэва?       За напускной бравадой девушка расслышала тщательно скрываемую горечь, которая, как она поняла, и так слишком долго отравляла жизнь её любимому. С непреклонной уверенностью сказала, прикладывая тонкий пальчик к губам Рея, чтобы уж точно её слова были услышаны и поняты:       — В каждом поступке, начиная с решения уйти к Башне Вечности, я вижу настоящего мужчину. Сильного, смелого и доброго. Нет твоей вины ни в том, что я осталась, ни в том, что мир рухнул: ведь это игры богов, над которыми не властен никто. И сейчас, услышав о твоем элийском настоящем — я горжусь. Тем, что мой любимый достиг, упорством и храбростью, тяжелой работой и тем, что хранил память обо мне, даже когда считал погибшей. Прекрати себя терзать!       — Немедленно прекращаю, — с готовностью произнес Рейлинн. Из-за наманикюренной преграды с длинным асмодианским коготком его слова прозвучали несколько невнятно. Подумав немного, он поцеловал пальчик, раз уж тот так соблазнительно оказался в нужном месте. Затем провел языком по ладони, чувствуя, как напряглась от этого движения девушка. Исхитрившись, он подхватил любимую и ловким движением усадил на себя сверху, с наслаждением ощущая разгоряченное, несмотря на недавнее страстное безумство, тело.       С тихим стоном прильнув к губам мужчины, девушка окунулась с головой в жаркие ласки знакомых рук, с готовностью отвечая на них так, как, помнила, ему всегда нравилось. На этот раз всё происходило мучительно-нежно, невыносимо долго, они наслаждались близостью друг друга, растягивая каждый миг блаженства, чтобы, наконец, достичь земного рая наяву и взорваться миллионом осколков. Еще долго потом не хотели разжимать объятия, молчали каждый о своем, лелея сладкие минуты.       — Расскажи мне о себе, — попросил Рей, рисуя пальцем круги по её обнаженной коже.       — Ты действительно хочешь услышать мою историю? — Мира неохотно поднялась и села рядом, стыдливо натягивая роскошную белую шкуру до самого горла.       — Почему нет? Странные мысли, малышка. Меня интересует всё, что связано с тобой, — несмотря на серьезный тон и вдумчивый ответ, мужчина задался целью стянуть импровизированный покров, которым любимая закрылась от его взора. Приноравливаясь, как бы незаметно обнажить манящие полушария, так жестоко закрытые от него белым мехом, он, тем не менее, был весь во внимании, ожидая откровений Миры.       Тем временем глаза девушки затуманились воспоминаниями. Она вздохнула, задумавшись о том, как лучше начать рассказ, когда вдруг ощутила, что сидит перед Реем совершенно голая. Исхитрившись незаметно вытащить шкуру, которой прикрывалась пепельноволосая красавица, из плена её рук, он таки добился своего и сейчас блаженно жмурился, чуть ли не мурлыча, как ласковый кот.       Взвизгнув, Мира вернула покров на место и пригрозила:       — Будешь шалить, ни слова не произнесу! И кольчугу надену, ради пущей безопасности.       Прикинув на глаз, что их одежда, хоть и разбросанная в беспорядке по каменному полу, находится в пределах досягаемости, Рей покорно вздохнул:       — Обещаю, шалить не буду. Хотя… если бы ты решила вдруг надеть мою рубашку, знай, это еще лучше, чем созерцать твое роскошное тело в естественной наготе.       Мира испытывающе посмотрела в любимые зелёные глаза и улыбнулась. Все такой же мальчишка! Он поерзал немного, придвигаясь ближе к теплому женскому бедру так, чтобы чувствовать любимую рядом, и принялся перебирать пепельные пряди волос своими твердыми, огрубевшими от оружия пальцами, словно не в силах не касаться её ежесекундно:       — Кажется, я был недостаточно внимателен к самому главному — твоему повествованию. Начинай, дорогая.       — Спасибо, — Мира склонила голову в кокетливом кивке и стала говорить. Сначала негромко, задумываясь над каждым словом, а затем — все более эмоционально.       Она поведала о тягостном ожидании и минутах грусти, когда он ушел. Рассказала о том, как очутилась в новом мире, как училась жить, привыкала к себе новой — заново. О трудностях и сомнениях, об одиночестве и отчаянии, слезах и печалях. О наградах и потерях, знакомствах и расставаниях, о друзьях, которых обрела и ценила. О том, как невольно тянулась к Рею, элийцу и врагу, даже не подозревая, что их связывает. Только об одном она умолчала — об обещании, данном однажды ночью, когда сознание корчилось отголосками кошмара. Когда просила убийцу помочь, для того, чтобы забыть… обещании самой себе, что было нерушимей самой страшной клятвы.       Закончив, Мира устало склонила голову на плечо любимому, уткнулась в шею и крепко прижалась к нему.       — Бедная моя девочка… — участливо произнес Рей спустя какое-то время. — Как подумаю, что тебе пришлось пережить... Выживать совсем одной в этом безумном мире, под холодным небом Асмодеи... Гнусная ведьма Вернанди не могла устроить, чтобы ты оказалась вместе со мной в Элиосе?       — До сих пор не пойму, как ей вообще удалось сохранить мне жизнь, — сонно сказала Мира, пригревшись в его объятиях. — А антипатии, как я погляжу, с годами не меняются?       Задумчиво взъерошив волосы свободной рукой, Рей ответил рассеянно, как будто его мысли уже были заняты чем-то другим, более важным:       — Я очень благодарен злобной карге за то, что ты выжила. Даже готов руки поцеловать, будь такая возможность. Но называть ведьмой — не перестану, это… это уже традиция!       — Насчет поцелуев — звучит заманчиво, жаль, что матушка живет в Асмодее, было бы прекрасно встретиться втроем. Ну почему всё это должно было случиться именно с нами?!       Почувствовав, что в последних словах, прозвучавших очень трогательно, зазвучали слёзы, Рей крепко поцеловал любимую в губы, после чего вмиг выскочил из постели и принялся шарить в груде вещей, сваленных возле ложа. Найдя искомое, мужчина быстро вернулся к теплой и немного разморенной после недавних жарких ласк девушке, встречая её недоуменный взгляд словами:       — Линн… то есть Мира. Любимая… — он мучительно подбирал слова, чувствуя с ужасом, что весь заготовленный накануне текст напрочь вылетел из головы. Рею очень хотелось выразить всю глубину своих чувств, хотя он не верил, что есть такие слова. Их было явно недостаточно! Девушка, заметив смятение любимого, успокаивающе провела ладошкой по гладкой мужской щеке и ободряюще произнесла:       — Да, мой родной?       — Ведь мы по-прежнему любим друг друга? — он пытливо уставился на нее, уверенный сейчас только в своем сердце. Неизвестно, что скрывается за прозрачными хрустальными озёрами глаз, какие чувства испытывает эта манящая колдунья, способная одним движением разжечь в нём нечто большее, чем просто страсть.       — Да, Рей. Я люблю тебя. Кажется, всегда любила…       Слова звучали странным, полным пронзительной тоски заклинанием, мужчина отметил это, чтобы выяснить позже, но сейчас упрямо продолжал:       — Я помню, что предлагал тебе свое сердце и свою защиту в радости и горестях. И до сих пор уверен в своем предложении: видит Айон, что я не лгу. Это кольцо, — разжал он пальцы, — помнит Башню Вечности еще целой и могущественной. Я купил его с твердым намерением подарить тебе в честь нашей помолвки. И очень хочу завершить то, к чему стремился сквозь долгие годы разлуки — скрепить нерушимые узы наших сердец, сделать тебя своей любимой, счастливой женой. Согласна ли ты?       — Ох… — Мира почувствовала, что грядет буря: еще далёкая пока, лишь смутно рокочет раскатами грома на самой грани сознания. Девушка примолкла и выпростала из-под шкур длинные ноги. Она мягко улыбнулась, бросив быстрый взгляд на мужчину, и беззаботно предложила: — Давай сначала оденемся?       Рей ощутил смутную тревогу, которая не имела ни малейшего отношения к тому волнению, которое охватило его при признании в любви — таком сложном и простом одновременно. Маскируя душевные метания привычной веселой иронией, произнес:       — Конечно. Неприлично делать невесте предложение, лежа в постели, не правда ли? Хотя здесь было та-а-ак чудесно с тобой!       Он быстро оделся, игнорируя латы, и повернулся к девушке. Подметив, что она, кроме кольчужных одеяний, нацепила на себя и щит с булавой, нахмурился, не понимая. Но все же, с присущей ему решительностью, в лучших романтических традициях опустился на колено и с долей торжественности в голосе сказал:       — Любимая, окажи мне честь стать моей женой! Напитки с пузырьками счастья и пьянящие поцелуи будем потягивать дома. У нас.       — Дома… Мечтатель, — горько улыбнулась девушка, сердце которой сейчас просто разрывалось на части. Одна половина кричала, вопила: «Да!». А другая…       Уверившись в том, что не все так ладно, как хотелось, Рей неспешно поднялся. Встал напротив Миры, коснулся рукой дивных пепельных волос и произнес очень серьезно, с оттенком лёгкого холода в бархатном голосе:       — Я пережил слишком смутные времена, чтобы иметь беспечность разбрасывать пустые обещания. Если ты согласишься, нас ждет пусть и не такое гладкое, как хотелось, но все же — общее будущее. С той поддержкой, которую окажет мой легион и, возможно, даже одна романтическая принцесса, мы заставим каждого элийца принять тебя, как родную. В противном случае, пусть даже меня лишат короны легата, пусть сошлют на задворки мира, — за свою любимую асмодианку я готов бороться до последнего вздоха! И буду продолжать до той поры, пока каждый белокрылый не поймет, что проще согласиться со мной, чем нажить такого врага. И мы будем жить в безмятежной любви под солнечным небом Элиоса вечно. Навсегда вместе, понимаешь?       — И успеем тысячу раз разругаться и до смерти надоесть друг другу за эту бесконечность времени, — несмотря на тугой комок боли в груди, Мира еще могла шутить. Хотя тут же устыдилась этого, когда Рей посмотрел на неё с укоризной, и поспешно добавила: — Прости за неуместную веселость. Надеюсь, в твоих мыслях сейчас не было попытки охарактеризовать меня словом из четырех букв, которое у самой просится на ум?       — Строптивица моя, — проворчал мужчина, ласково привлекая девушку к себе, — Ну что не так, скажи?..       Мира подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза, и тихо, но уверенно произнесла:       — Мне хотелось услышать от тебя такие слова, и, в то же время, мне больно их слышать. Даже не потому, что ты расписал всё как по нотам и оставил мне в своих планах роль всего лишь покорно кивающей куклы…       — А моя малышка здорово изменилась, — протянул Рей с непонятной интонацией.       — Да, избавилась от наивной покорности и научилась принимать решения, возможно, — согласилась девушка. — А теперь — послушай о главном.       — Я весь во внимании, — процедил мужчина и отступил на шаг, сцепив руки на груди. Мире было больно ощущать его холодный, испытывающий взгляд, но она упрямо продолжила, хотя слова падали на измученное сердце острыми жалами:       — Как бы я ни любила, но — не могу принять твое предложение. Не могу предать то, что мне дорого. Страну, которой я поклялась верно служить, друзей, с которыми прошли немало побед и столько же поражений. Предать расу, отступить от клятв, стать изгнанницей… Не думаю, что ты бы мог продолжать любить меня такую, уж я бы не смогла себя простить никогда. Отказаться от собственного достоинства и чести, заслуженных нелегко, но — заслуженных мною в честной борьбе? Рей, зачем? Неужели ты не понимаешь?       — Почему же? Понимаю. Если ты помнишь, политика — это то единственное, в чем я разбираюсь не хуже военного дела, — с легкой иронией ответил Рей. — И давно уже уяснил, что это не моя война. Глупая ненависть, торжество сильного над слабым! Я только хотел любить и быть любимым, дорогая.       — Это лицемерие! — вспылила целительница, не в силах больше выдерживать тянущую, тоскливую боль в душе. — Ты легат, опытный воин, привыкший побеждать нас, чернокрылых. Если мы встретимся где-то в Бездне, каждый со своим отрядом, ты ведь, не задумываясь, убьешь и меня и моих друзей, которые не чета вам, ни по оружию, ни по сноровке!       — Убью? Ты так уверена в этом? — переспросил Рей с мукой в голосе. Он, словно не в силах больше видеть девушку, отвернулся к стене, оперся лбом о ледяной камень пещеры, и, чувствуя, как холод пробирается к сердцу, почти жалобно произнес: — Я ведь жил и дышал тобой все эти годы…       — Прости… Прости меня, если сможешь, — сознание металось птицей в клетке, по щекам давно и свободно стекали прозрачными ручейками слёзы, но решение, принятое страшной ценой, уже ничего не могло изменить.       — Ты сделала свой выбор, — не меняя позы, ответил он медленно. — Может быть, когда-то я смогу понять. Что самонадеянно попытался сделать нас счастливыми на свой лад. Что у тебя своя жизнь, другая, без меня, где ты и так счастлива. Что я всего лишь враг, белокрылая мразь, с которой стыдно связать себя любыми чувствами. Только одно радует: что эта встреча наконец состоялась, развеяла иллюзии и теперь можно идти дальше. Жить пусть суровой, но правдой станет немного легче.       — Рей… нет! Не говори таких страшных слов, ну пожалуйста! — заливаясь слезами пуще прежнего, девушка с видимым усилием оторвала его от стены, чтобы обнять всем телом, прижаться напоследок, растворяясь без остатка. И целовала, целовала губы любимого, застывшие в холодной неподвижности, словно чужие.       Он так и не нашел в себе силы поднять руки, так и не ответил на поцелуй, раненый в самое сердце горьким отказом Миры. Почему всё это должно было случиться именно с ними? Кто из богов скажет?       — Я люблю тебя, — сказала девушка, отстранившись.       — Возможно, — горько улыбнулся он.       Первый луч рассвета, пробившийся сквозь зеленые листья, упал между ними, словно воплощение той незримой преграды, которая отныне разделила двух когда-то влюблённых. Эти преграды выстраивают не жизнь, не судьба, только мы сами — жестоко и безвозвратно. И так же жестоко платим за них страданием.