***
Она уснула. Так крепко, что я боялся ее будить. Я уже два часа сижу в одной позе, все тело ломит. Но знаете, что дает мне силы? Один очень приятный для меня момент, что она, наверное, потом и не вспомнит, но для меня это очень важно. Мать всегда говорила, что у меня горячая кровь. Поэтому руки всегда остаются теплыми. Так вот, ее трясло так, что я сам начал дрожать от ее импульсов. Пока я не взял ее за руку. Дождь прекратил лить. Разве что покрапывал немного. Но тучи так и стояли над Джорджией. Стояли и совсем не двигались. Совсем. Я решил, что ливень может снова начаться в любую секунду, и ей станет совсем плохо. Не хватало мне еще трупа на руках. Чтобы не пугать, я начал мягко поглаживать ее ладонь костяшками пальцев. — Стайлз? — голос оставался таким же сиплым, но, по крайней мере, больше не срывался. — Привет, — улыбнулся я, хоть она и не видит. — Как спалось? — Как будто побывала дома… у себя в кроватке… — Не думал, что костлявый я могу быть таким мягким. Сжав мою коленку, она приподнялась и вот уже сидела рядом со мной. Глаза все еще были закрыты. Одной рукой она массировала голову, другой держалась за меня. — Стайлз, прости меня… Боже, все еще не могу поверить себе. Как можно быть такой безответственной? — Этого я уж точно не знаю. Может, скажешь хоть что-нибудь в свое оправдание? Я тут жизнью рисковал, бежал к тебе, а ты… Решил сгустить краски. Ну какой мужчина откажется от жалости женщины? — Я знаю, знаю. Прости меня, прошу. Мне так неудобно. — Что случилось-то? — Ну… — она повернула голову ко мне лицом, посмотрев на меня больными глазами. Жуть какая. — Мы с Эллисон посидели, поговорили. Хорошо так поговорили, понимаешь? Все в груди перевернулось от ее слов. Да и спать как-то не хотелось. Вот я и… пошла на свою голову… Я все еще скучаю, конечно, скучаю. Он ушел в один день и просто… больше не вернулся… Я приезжаю сюда каждый год только ради него. Я так одинока, Стайлз. Я так… У нее перехватило дыхание. Не думаю ни секунды, я обхватил ее затылок одной рукой и немного притянул к себе, поцеловал в лоб. Не хочу, чтобы она плакала. Я не терплю женских слез. — Идти можешь? Ничего не повредила?***
В тот день мы благополучно дошли до вышки. Вещи более менее подсохли, но я все равно заставил ее снять тяжелые джинсовые шорты. Говорят еще, что это мужчины болеть не умеют… Честно, я не знал, что делать. Пытался отправить ее в больницу, но она отнекивалась и говорила, что все в порядке. Ага, как же, в порядке. Я никак не мог согреть ее. Нацепил на нее куртку, укрыл пледом, покрывалом, одеялом, а она все дрожит. Даже во сне. Так она два дня спала, не открывая глаз. Я и разбудить ее не мог. Честно, меня чуть инфаркт не хватил. Вроде бы дышит, вроде бы еще жива, но зрелище не для слабонервных. Затем еще пару дней не вставала с постели. Точнее, я ей не давал. Ну вот, а сегодня… Я шел по лесу в полной экипировке. Куртка, носки, кроссовки. Потому что этот кошмар все еще висел над нашими головами. В прямом смысле над головами. Стоило лишь протянуть руку. Даже для небес эти тучки выглядели слишком тяжелыми. Сложно представить, что там творится, внутри… В общем, мы жили в таком пограничном состоянии. Ждали, когда снова ливанет. Но все было тихо и очень-очень странно. Теперь мне приходилось следить за всем одному. Лидия давала мне указания из дома. Было намного лучше, когда она сама бегала по лесу, как сайгак, и говорила только о мелочах. А теперь, то «Стайлз, поди, выпиши штраф любителям барбекю», то «Стайлз, иди и убери силки, которые поставили браконьеры». Вот и сегодня она отправила меня собирать мусор, который оставили непутевые путешественники. Обычный день, скажете вы? Стал бы я вам про него рассказывать, будь он обычным. Это же очевидно, Ватсон. Я уже возвращался домой. Домой… как странно. С воодушевлением поднялся по ступенькам на пятнадцатиметровую высоту, чтобы узнать, как там Лидия. Увидеть ее счастливую и здоровую… Не тут-то было! Как только я заглянул в комнату, то понял, что меня обвели вокруг пальца и бросили в яму. Там никого не было. — Лидия? Можно спросить, где тебя носит? — тут же рация пошла в ход. — Стайлз, привет! — тем не менее, ее голос уже заставляет поверить в чудеса. — Я, эм… пошла к Эллисон. В лагерь. — В лагерь?! — выплюнул я. Фу, господи-боже, сколько слюней. — Пять миль туда, пять миль обратно? — Да, — рассмеялась она. — Подумаешь. Ну ты же видел мою задницу. Думаешь, она такой стала оттого, что я ее на кровати отсиживала? Да, действительно, она ходит всю свою жизнь. Вспомнив ее накачанные ноги, мне, конечно, полегчало. Но ведь, черт возьми, еще с утра она не могла встать с постели. — Нужно было отодрать эту твою задницу, чтобы ты не то что ходить, а даже сидеть не могла. — Ой, боюсь-боюсь! Силенок не хватит. — Заткнись и возвращайся. — Как скажете, мой господин, — с этими словами она отключилась. Терпеть не могу, когда она так делает. Не найдя утешения в консервах, мой взгляд вдруг упал на старенький блокнот. Блокнот с моими зарисовками. Надо же, такое ощущение, будто я карандаш уже сто лет не держал. А ведь так оно и есть. Последний рисунок в нем — портрет моей жены. Самый последний. — О мой бог, нарисуй меня, нарисуй! — Лидия буквально накинулась на меня. Мне, конечно, нравился ее настрой. Да и выглядела она хорошо. Ну, или почти хорошо. — Что? — Нарисуй, сказала! Она приготовилась занять позицию своей задницей на земле, но я отрицательно покачал головой. Мне и говорить ничего не пришлось. Закатив глаза, она дождалась, пока я постелю свою куртку, а затем уже села. Дело в том, что я вышел рисовать на улицу. Но долго не мог начать. Все смотрел на этот дурацкий портрет. Смотрел и ничего не чувствовал. — Ладно-ладно, — я беспомощно вскинул руки и быстро начертил овал ее лица. — Как там Эллисон? Я немного выделил ее имя, и она сощурила глаза. — Эллисон? Эллисон просто замечательно, — наметил несколько основных линий. — Она накормила меня вкусным ужином. Я удивленно вскинул брови. Сколько я не пытался ее кормить эти четыре дня, та не в какую. А тут приходит Эллисон и делает все, как надо. — А что? — Лидия хитро улыбнулась. — Она тебе нравится? Глаза, нос… — Или ты ревнуешь? — Да ну тебя. — Дядь, нельзя быть таким собственником. В вашем возрасте это вредно. Губы. Она звонко рассмеялась, как раз тогда, когда я должен был нарисовать ей губы! — Ты испортила мне всю симметрию! — недовольно бросил я. — Мм… — она мазнула по мне вызывающим взглядом. — Зато я знаю, как тебя завести. Старичок… Я встряхнул головой, отгоняя разные мысли. Черт, неужели меня так легко раскусить? Она начала продвигаться в мою сторону. — Мне всего тридцать три. — А мне двадцать семь. Ты все еще старше меня. — Ты не в моем вкусе, Мартин. Не слушая, Лидия забралась на меня, обхватив ногами. — Твой дружок говорит об обратном, — усмехнулась она и слегка надавила мне на плечи. А я поддался и лег на спину. Слабак. — Любишь по-плохому? Господи, внутри все горело. Ее и без того горячее тело буквально придавило мое, и я не мог двигаться. Она приблизилась к моей голове, прислонившись губами к моему уху. — Я тоже, — рыкнула она. Я положил блокнот, чтобы обхватить ее спину, но она тут же раскинула мои руки в разные стороны и прижала их к земле. Ее взгляд упал на мою последнюю законченную картину. — Это твоя… Бам! Все чувства вновь улетели, и зубы уже не чесались, чтобы прикусить ее грязный язык. — Жена, — закончил я за нее, тяжело вздыхая. — Расскажи мне про нее, — она крепко держала меня за руки. Я мог бы ее скинуть, но я просто боялся потерять контакт. — Расскажи, иначе я тебя не отпущу!