Искупление любви

      Женщина проснулась от непривычной тишины. Она плохо спала, несмотря на то, что впервые за несколько лет рядом была Катюшка. Во сне её преследовал голос дочери умоляющий помочь Вере, а вдобавок, под самое утро неожиданно приснился Антон.       Илона безумно любила своего мужа. Это была странная, болезненная любовь, почти на грани сумасшествия. Она цеплялась за этого мужчину изо всех сил, как утопающий за соломинку и не замечала, что тащит его за собой на самое дно. Больше всего на свете Илона боялась его потерять. Она мечтала, что рано или поздно Антон ответит на её чувство, но муж оставался холодным и равнодушным, и постепенно её любовь превратилась почти в ненависть.       Только незадолго до смерти Карагод будто очнулся, как зачарованный принц от сна и, наконец, ответил на её чувство. Он простил жене все безумства, которые она натворила. Никогда ещё Илона не была так счастлива, но как всё хорошее, счастье закончилось слишком быстро. Антон внезапно умер. Прошло уже три года, боль от потери не исчезла, но она притупилась, растворившись в другой не менее страшной боли из-за потери малыша.       Илона сделала всё, чтобы выносить и родить сына, но, не смотря на все усилия, его она тоже потеряла. А тут ещё приговор врачей ― бесплодие. Женщина почти свихнулась от горя, слетела со всех катушек и наверно покончила бы с собой, если бы не Влад. Брат вытащил её из страшной депрессии и отправил на лечение в Швейцарию.       После выхода из лечебницы, Илона поселилась в Палермо. Женщину покорил старинный город, залитый тёплым южным солнцем. Постепенно он согрел и разогнал мрак, поселившийся у неё внутри. Ей нравились шумные, страстные итальянцы, своим темпераментом похожие на неё. Они научили её снова смеяться. Илона только начала приходить в себя, учиться жить заново и вдруг это звонок, вынудивший её бросить всё и мчаться на помощь к единственному существу на свете, ради которого она готова была умереть.       В эту ночь Антон впервые приснился Илоне. Он улыбался и смотрел на неё с нежностью.       ― Антон, Антошенька, родной мой, ― прошептала женщина и из её глаз безудержным потоком хлынули слёзы. ― Если бы ты знал, как я скучаю по тебе, как ты нужен мне.       ― Знаю, родная, знаю. Прости, но ничего нельзя изменить, ― ответил он и нежно погладил её по щеке. ― Ты должна быть сильной, ради Катюшки.       ― Антоша, прости, я не смогла сберечь нашего малыша.       ― Милая, в этом нет твоей вины.       Антон притянул её к себе. Илона прижалась щекой к его груди и жалобно всхлипнула. От него пахло, так как она помнила.       ― Послушай меня, у меня мало времени, любимая, прошу тебя, ты должна помочь Вере.       ― Что?! Даже там ты думаешь о ней?!       ― Пойми, нет мне покоя. Я причинил ей столько горя.       ― А я? Как же я?       ― Я люблю тебя. Ты сильная, отважная и самая отчаянная на всём белом свете. Вера и Катюша слабые, защити их. Вы связаны одной нитью на всю оставшуюся жизнь. Не позволяй разорваться этой нити ― это погубит всех нас.       ― Когда же это закончиться?! ― заорала Илона, теряя над собой контроль. ― Все только и твердят о Вере. Чего ты хочешь от меня? Я отдала ей нашу дочь! Что мне сделать ещё?!       ― Стать счастливой.       ― Как это? ― оторопела Илона.       ― Родная, ненависть разрушает тебя, ты должна простить Веру и жить дальше. Пойми любое зло причинённое Вере отразиться на Катюше, она ведь её мать. Помогая Вере, ты защищаешь нашу дочь. Когда злость покинет тебя, ты снова сможешь стать счастливой. Это всё, что мне позволено сказать. Мне пора…       ― Нет, нет, Антон, не уходи, порошу тебя, не оставляй меня.       ― Я люблю тебя, ― шепнул ей муж и исчез.       Илона проснулась вся в слезах и резко села на кровати. Как же ей хотелось, заорать, завопить на всю округу, чтобы избавится от боли разрывавшей её изнутри. Она посмотрела на безмятежно посапывающую рядом дочь и боль мгновенно отступила. На спящем лице Катюши бродила улыбка. Наверно, малышке снился приятный сон. Илона осторожно сползла с постели, легонько поцеловала тёплые пальчики дочери и тихо вышла из комнаты, не желая её потревожить.       Женщина спустилась в кухню, которая при свете солнца оказалась ещё более убогой, чем вечером. Она зажгла плиту и поставила чайник. Порывшись в шкафчиках, нашла пачку овсянки, а в холодильнике бутылку свежего молока. Илона сварила кашу, накрыла кастрюльку полотенцем, чтобы она не остыла, до того, как дочь придёт завтракать и с чувством выполненного долга, налила себе чашку растворимого кофе. Осторожно понюхав пар, поднимающийся над чашкой, она недовольно поморщилась. «Боже, какая гадость! Как это вообще можно пить».       ― Ты права, пахнет не очень.       Илона резко обернулась. На пороге кухни, прислонившись к косяку, стояла Вера. Сон почти не освежил её лица. Солнце не скрывало тёмные круги под глазами, а на осунувшемся лице, кожа выглядела бледной и нездоровой. От прежней Веры остались косточки, обтянутые тонкой кожей. Казалось, дунь посильнее ветер и она улетит.       ― Ну, у тебя видок. Ты будто вчера из могилы вылезла. Я видела покойников, которые выглядели здоровее тебя.       ― Спасибо, зато ты просто неотразима, ― проворчала Вера. Шаркая ногами по полу, она подошла к столу и рухнула на табурет, как будто на это ушли все её силы, такой она выглядела усталой. ― Там в шкафчике есть коробка с травяным чаем. Попробуй ― не пожалеешь.       ― Терпеть не могу чай. А вот тебе, пожалуй, чашечка не помешает.       ― Я кофе тоже хотела, ― жалобно протянула Вера.       ― С таким цветом лица, кофе тебе противопоказан. ― Илона встала, ещё раз порывшись в шкафчике, нашла коробку с травяным чаем. Она щедро насыпала его в кружку, залила кипятком и поставила перед Верой.       Молодая женщина обхватила кружку руками, будто пытаясь согреться, и вдохнула ароматный пар.       ― Спасибо.       ― Ты не в курсе, может, тут где-нибудь снимают кино про зомби?       ― Понятия не имею. А тебе зачем?       ― Мы могли бы на тебе сделать неплохие деньги.       ― Боже, как же ты похожа на Влада. Он просто обожал подшучивать надо мной.       ― Хм, «обожал»?       ― Ну, теперь он подшучивает над кем-то другим. Возможно над Ключевской, хотя сомневаюсь, что ей это придётся по душе.       ― Мой брат всегда делает то, что нравиться ему и плевать, кому и что там не по душе.       ― Вот именно, плевать. ― Вера сделала несколько глотков, прислушалась к чему-то в себе, кивнула и ещё раз отхлебнула горячего чая. ― Если бы ты знала, как я рада, что ты здесь.       Илона изумлённо на неё уставилась.       ― Интересно почему?       ― Силы покидают меня. Теперь я могу быть спокойной, если со мной что-нибудь случиться, с Катюшей будет всё в порядке.       ― Дура, о чём это ты болтаешь? Ты, конечно, выглядишь ужасно, но это не повод хоронить себя заживо.       ― Когда вы уезжаете?       ― Торопишься от нас избавиться? ― подозрительно прищурилась Илона.       ― Нет, просто нужно собрать Катюшины вещи. Я привезла сюда немного. Только самые любимые, самые памятные.       ― Кстати, спасибо за фото.       ― Не за что, ― устало, пожала плечами Вера. ― Катя однажды ночью проснулась и расплакалась. Она сказала, что стала забывать лицо папы. Я не могла поступить иначе.       ― Что с тобой случилось? Я не о ссоре с Владом, ― пояснила Илона, заметив выражение недоумения на лице Веры. ― Ты чем-то больна, или из чистого идиотизма изнуряешь себя голодовкой?       ― Гастрит, у меня обострение.       ― Почему не лечишься?       ― А на кого я бы оставила Катюшу?       ― Понятно, значит, как только мы уедем, ты ляжешь в больницу.       ― Примерно так.       ― Мы никуда без тебя не поедем, ― заявила появившаяся в кухне Катя. Илона закатила глаза.       ― Доченька, разве тебе не говорили, что подслушивать чужие разговоры нехорошо?       ― Ты моя мама, а тётя Вера почти, как мама, ― пожала плечами девочка. ― Какие же вы чужие?       ― Ты меня не поняла.       ― Всё я поняла, а что у нас на завтрак?       Илона усмехнулась. Катя своей склонностью уходить от неприятного разговора, очень напоминала Антона. Женщина налила кашу в миску и поставила перед дочерью, потом вылила остаток каши в другую тарелку и поставила перед Верой.       ― А тебе?       ― Дети и больные едят в первую очередь, ― ядовито буркнула она. ― К тому же, я не ем по утрам.       ― Тогда я тоже не буду, ― поморщившись, Вера отодвинула тарелку.       Илона молча вернула тарелку на место и сунула в руку упрямицы ложку.       ― Ешь, ты пугаешь своим жутким видом Катю.       — Я не могу, меня мутит даже от вида еды.       — Слушай, не морочь мне голову. Я к тебе в сиделки не нанималась. Ешь, кому говорю! — рявкнула Илона. — Смотреть на тебя противно. Странно, что Влад тебя не вышвырнул раньше.       Вера вздрогнула, и покорно зачерпнула ложку каши. Она положила её в рот и через силу проглотила. По её щеке медленно скатилась слеза. Илона отвернулась.       — Мама, не надо так. Ты делаешь больно Вере.       — Прости, солнышко, я больше не буду.       Вера с трудом пропихнула внутрь ещё несколько ложек и вдруг позеленела. Она вскочила и как ошпаренная выскочила из дома. До слуха оставшихся на кухне донеслись звуки рвоты. Илона закатила глаза, заметив, что дочь смотрит на неё с упрёком.       — О, да ладно тебе. Откуда я знала, что от двух ложек овсянки ей станет плохо.       — Мама, ты обещала мне помочь. С Верой что-то не так. Она худеет прямо на глазах. В последнее время, почти не ест. Я боюсь, что она может умереть. Мамочка, если с ней что-нибудь случится….       — Успокойся. С твоей Верой всё будет в порядке. Собирайся, — строго велела она вошедшей в кухню, пошатывающейся женщине, с бледным до синевы лицом.       — Куда?       — В морг. Собирайся, едем в больницу.       — Сначала мне нужно собрать Катюшины вещи. Ты можешь что-нибудь забыть. Она потом расстроится.       — Так, если ты немедленно не приведёшь себя в порядок и не сядешь в свой чёртов драндулет, то я сверну твою глупую башку и дело с концом. Одна морока с тобой. Шевелись болезная!       — Как ты смеешь…       У Илоны лопнуло терпение. Она схватила Веру за локоть, и поволокла в ванную, открыла кран и просто сунула под холодную воду её голову. Не обращая внимания на возмущённые вопли Веры, она схватила мыло и намылила ей лицо. Вера заверещала, мыло попало в глаза.       — Заткнись, по крайне мере, если сдохнешь, то сдохнешь чистой, — ядовито заметила Илона.