Сезон дождей

Сквозь сон ему чудится, будто кровать под ним покачивается, и… Сквозь сон? Когда это он успел заснуть? Где-то на краю сознания загорается тревожный сигнал. Опасность! Так на войне при ночном артобстреле солдаты сначала скатываются в окоп, и только потом просыпаются, потому что инстинкты всегда настороже, даже когда тело и разум спят. Волна адреналина прокатывается по всему телу, и Бартон окончательно приходит себя. Но не торопится открывать глаза. Последнее, что он помнит — это медблок, лицо врача, холодное прикосновение иглы. Укол! Ему сделали укол, и… больше он ничего не помнит. Клинт дергается, пытается приподняться, но понимает, что он надежно зафиксирован. Пальцы нащупывают жесткий брезент армейских носилок. Запястья туго притянуты к металлической раме. Он пытается шевельнуть босыми ногами — то же самое. Босыми? Надежда на маленький, бритвенно-острый нож-бабочку, который он всегда носил спрятанным за голенищем берца, тает, как дым. — Он очнулся! — говорит кто-то по-вакандийски. — Ничего страшного, — отвечает по-вакандийски же знакомый голос. — Поторопитесь. Мы должны быть на месте к полуночи. Голос знакомый, а интонации — нет. Жесткие интонации человека, привыкшего и имеющего право командовать. Притворяться больше нет смысла, и Клинт открывает глаза. Над ним мелькают кроны деревьев, еле различимые в темноте. Ночь — глухая, беззвездная — пахнет человеческим потом, оружейным порохом, горьковатым ароматом нагретой за день земли. И немного — кровью. Его несут четверо вакандийцев, лица, которые он с трудом различает при свете фонарей, ему незнакомы. Зато знакома тощая фигура в длинной белой хламиде и с бинтом на плече. Темнокожий жрец с острова. На свободе! — Ах ты ж… Он не успевает договорить, потому что жрец вдруг оказывается рядом и с размаху бьет его по лицу, неумело, но сильно. Рот тут же наполняется кровью. — Я говорил тебе, белый, Мертвые боги будут ждать тебя наверху, — улыбается ему жрец. Клинт отворачивается от этой пакостной улыбки — и видит рядом прикрученного к таким же носилкам Сэма. От этого неприятно холодеет в животе. Они попались вместе. А как же Скотт? Он извивается, пытаясь разглядеть что-нибудь еще вокруг, но Лэнга не заметно. Убит? Сумел сбежать? Он отчаянно хочет надеяться на второе. Еще один удар — прямо по свежему шву на боку, заставляет его выгнуться дугой от боли, но ремни крепко удерживают его руки и ноги. Остается только прикусить губу и стараться не закричать. Жрец мягко, вкрадчиво-нежным движением кладет ему руку на грудь. — Хорошее сердце, — шепчет он прямо ему на ухо. — Такое сильное. Мертвым богам понравится. — Оставь его, — говорит по-вакандийски знакомый Бартону голос. — Нам надо спешить. Твое время наступит чуть позже. Бартон глядит на высокого, худого, светловолосого человека в мятом хаки. Потрясенно моргает. И понимает, почему он не мог узнать его голос. Потому что он говорит по-вакандийски совсем с другими интонациями, чем по-английски — властными, уверенными, жесткими. Куда делась эта мягкость, интеллигентная любезность слишком хорошо воспитанного человека, манеры университетского профессора? На него смотрит совсем другой Мартин Стридом, и в голове у Бартона мгновенно становится ясно — как и всегда в момент смертельной опасности. Адреналин вытесняет боль куда-то на периферию сознания, остается ледяная четкость и скорость мышления, в котором звездами вспыхивают новые и новые догадки. Интересно, Стридом — верхушка пирамиды, или есть кто-то еще? Гумеде… видимо, он что-то заподозрил, но не успел никому рассказать. Интересно, сколько рейнджеров на руднике на самом деле подчиняются только Стридому… Наверное, многие. Кому-то из них он приказал убрать Гумеде… И теперь понятно, почему убийцы так легко нашли меня в лесу… Мой маячок… он же все время был при мне… И на том спуске, где нас выследили снайперы… маячок. А внизу он не работал, и может быть, поэтому мы остались в живых. Он просто не знал, где мы. Мышление работает, как часы, подстегнутое адреналином. Почему тогда он так торопился убить нас с Сэмом? Даже в жертву не захотел принести, как Гумеде. Ах да, я на руднике в прошлый раз обмолвился, что знаю ТʼЧаллу. Он запаниковал. Не совсем понимал, что я знаю и насколько близок к королю. Не хотел рисковать, испугался, что я успею рассказать ТʼЧалле о ритуальных убийствах. Почему решил не принести в жертву, а просто убить? Чтобы не привлекать внимания ТʼЧаллы, конечно. Охотничий яд на стреле… разлагается в организме за час… Крохотная ранка на руке… ее могут проглядеть среди других ссадин. Можно попробовать выдать это все за смерть от естественных причин или за нападение местных охотников. Идеально. Все кусочки паззла один за одним укладываются по местам, и хотя многое все еще непонятно — одно он понимает очень хорошо. Времени у него мало. Если не можешь освободиться силой (а он, похоже, не может) — думай головой. Принцип «четырех П», которому учили еще на начальных курсах в ЩИТ. Понять мотивацию. Польстить. Предложить что-то ценное. Придумать, как обмануть. Та игра, в которую виртуозно умела играть Наташа Романова, а Клинт всегда старался у нее учиться. В первую очередь, для этого надо втянуть противника в разговор, и Бартон подает самую простую и естественную реплику, первую, которая приходит ему в голову: — Стридом… вы… говорите на ваканди? Тот пожимает плечами и отвечает по-английски: — Двадцать лет хватает, чтобы изучить любой язык в совершенстве. — Почему… они вас слушаются? — продолжает разыгрывать тупого Бартон. — Постойте… это вас они называют «белый с черным сердцем»? — Двадцать лет хватает и чтобы… создать себе репутацию. Ему почудилась эта удовлетворенная нотка в голосе Стридома — или нет? Если она была, то надо развивать успех. — Как вам это удалось? — потрясенным тоном спрашивает Клинт, одновременно проверяя на прочность ремни на руках. Ч-черт, они держат надежно, никакой слабины. Значит, надо надеяться только на… кхм… мирный диалог. — Ведь местные… не особенно любят открывать белым свои секреты. — А я очень постарался, — мягко отзывается Стридом, на ходу перебираясь ближе к носилкам. Отлично. Он не разрывает контакт, идет на разговор. Теперь не спугнуть и еще немного пощекотать самолюбие. — Я искал нужных людей. Они меня посылали к черту, но я приходил к ним снова и снова. Предлагал оружие и деньги. И они рано или поздно соглашались. — Наверное, это было сложно, — говорит Бартон. — Они чужих не любят. — Да, — после небольшой паузы отзывается Стридом каким-то странным голосом. — Черные… чужих не любят. Вам не передать, насколько. Есть что-то в его интонации… что может быть ключом ко всему, — понимает Бартон и кладет это ценное понимание на пустую полочку для самых важных выводов в своей голове. — В ЮАР, наверное, тоже так было. Если ты белый, то среди черных у тебя будут проблемы, — осторожно пускает Клинт пробный шар. — Я родился в Зимбабве, — резко отвечает Стридом. Вот оно! Вот. Клинт понимает, что нащупал что-то важное, болезненное, но что это? Он лихорадочно вспоминает все, что знает о Зимбабве. Эта страна граничит с Вакандой на юго-востоке, так что Стив рассказал про нее немало, когда читал им вводную лекцию по политико-экономическим раскладам в регионе. Клинт потом еще и сам порылся в современной истории Ваканды и ее соседей: он любил понимать, что творится в любой точке мира, где ему приходится работать. Без такого понимания твоя жизнь в чужой стране может оказаться слишком короткой. Зимбабве… беднейшая страна региона, экономический кризис, мировой рекорд по инфляции, 90% населения за чертой бедности, чудовищная преступность. Толпы беженцев — черные бежали в Ваканду, белые — в ЮАР. Белые… Резня белых, происходившая с одобрения президента Роберта Мугабе. «Черный передел»: весь бизнес должен принадлежать чернокожим. Волна насилия… когда Мугабе объявил белых фермеров и бизнесменов «врагами государства». Вот оно. Вот. — Резня белых в Зимбабве, — пробормотал Клинт. — Ваша семья в ней пострадала? — Моя семья в ней погибла. Вся, — отрезал Стридом. — Привал! — резко скомандовал он по-вакандийски. Если он сейчас оборвет контакт, на этом весь разговор и закончится, — понимает Клинт. Он не может проиграть в эту игру. Не должен. — Ох-х, — его швыряют на землю, и это больно, но он заставляет себя продолжать: — Мне жаль. Как это… случилось? — Я был тогда студентом, — коротко говорит Стридом, садясь рядом. — Учился в ЮАР на инженера. Мечтал… строить дороги и мосты для черных. Принести им цивилизацию… идиот. Лучше бы я мечтал принести им огнемет. Я… приехал на каникулы, когда это уже началось. Новая политика Мугабе по отжиму бизнесов у «белых эксплуататоров». — Маятник качнулся в другую сторону, — кивает Клинт. — Маятник? — зло шипит Стридом. — Маятник?! Это случилось при мне… — отрывисто говорит он. — У моего отца была небольшая фабрика, и они… и Мугабе… он объявил таких, как мы, врагами государства. Они взяли наше поместье штурмом. Отца пристрелили сразу. Мать и сестра… моя сестра ждала ребенка… Я не буду рассказывать, что они с ней сделали. Не хочу. Мне… меня заставили на все это смотреть. А потом пристегнули наручником к трубе и оставили в горящем доме. Я успел расстегнуть замок. Я сбежал оттуда, вернулся в ЮАР… Закончил университет. Хотя мне и тяжело было… учиться вместе с черными. — А почему вы тогда не уехали из Африки куда-нибудь в Европу? Почему завербовались работать в Ваканду? — Ваканда… страна возможностей. Здесь вибраниум… большие деньги — я так тогда думал. И так близко… к Зимбабве. Я знал, что рано или поздно… смогу отомстить. Но я нашел тут нечто большее, чем вибраниум. Я нашел путь к Мертвым богам. Теперь немного раззадорить его — главное, чтобы он не останавливался, — думает Бартон, в то время как его интуиция начинает бить тревогу. — Но вы же… Мартин, вы же человек с высшим техническим образованием. Неужели вы верите… — Мертвые боги существуют, — обрывает его Стридом. — О да, еще и как существуют. Глаза у него горят фанатичным восторгом, и подозрения Клинта начинают укрепляться. «Самый сложный случай — если вы попали в плен к психу или религиозному фанатику, — так говорили им когда-то на занятиях в ЩИТ. — С ними сложно торговаться. На них невозможно надавить. Можно попробовать разве что переубедить — но ты никогда не знаешь, на каком слове он решит воткнуть тебе нож в живот». — Я начал искать их сразу после того, как услышал о них, это был мой второй год в Ваканде. Днем я руководил строительством рудника «Чарли», а ночью копался в старых книгах и записях… встречался со стариками, которые еще помнили расцвет культа Мертвых богов. Рылся в развалинах храмов. Я находил все больше и больше доказательств, что они действительно приходили в наш мир, Бартон. Свидетельства очевидцев… чудовищные разрушения… оплавленные следы в камне… И я решил снова вернуть их этот мир — чтобы они помогли отомстить. Я долго искал — и нашел скрывавшихся в джунглях жрецов. Они думали только о спасении своей шкуры, боялись, как крысы, забившиеся в темный угол. Я дал им все — деньги, безопасность. Оружие. Возможность в этом глухом углу вербовать себе новых соратников, чтобы постепенно создать для меня мою собственную армию. И они постепенно — на это ушли годы — поверили мне. Да он просто одержим местью, — понял Бартон. Если он одержим местью — предложи ему месть. — Послушайте, зачем такие сложности? — через силу выдавил он. — Зачем вам надеяться на какую-то… мистику? Строить сложные планы… Давайте сделаем проще. Я могу вам помочь — в обмен на наши с Сэмом жизни. Я профессиональный киллер. Был снайпером, много лет. Кого вы там хотите грохнуть? Роберта Мугабе? Старичок мне тоже несимпатичен. Давайте заключим сделку — я вам ликвидирую президента Мугабе, а вы нас отпускаете. И все довольны. Нет, я не забыл мертвого Гумеде, и кровь сына Мдани до сих пор горит на моих руках. Но если, чтобы обмануть тебя, надо поманить тебя местью, то я кину тебе эту кость. Освободи мне только руки… и я с тобой разберусь… сейчас… или потом, — Клинт затаил дыхание. — Нет, — медленно покачал головой Стридом. — Мугабе — это только один человек. А я хочу отомстить им всем. Всей этой стране-помойке, всем чернокожим, до кого дотянусь — без разницы в Зимбабве или нет. — И вы решили начать с тех, кто вообще ни в чем перед вами не виноват?! — не выдержал Бартон. — Мне плевать, виноваты они или нет. — Медленно сказал Стридом. — Моя сестра и ее неродившийся ребенок тоже были ни в чем не виноваты. Так что меня греет сама мысль, что одни черные дурачки будут убивать других. А Мертвым богам в общем все равно, чью кровь пить. — И… как вы хотите всего этого добиться? — О, я долго готовился, — отвечает Стридом тоном, от которого у Бартона мурашки по коже бегут. — Лагерь, который вы разгромили, был не единственным. Правда, число наших сторонников растет медленно… — Да кто вообще захочет возвращаться к такому прошлому? — выдыхает Бартон. — Те, кто о нем забыл. Кто уже плохо помнит, как оно было ужасно, но зато легко верит в мифы о величии. Вы не поверите, мистер Бартон, скольким омерзительным тиранам в истории после их смерти поклонялись, как идолам. Причем уже даже без запугивания — абсолютно, — Стридом тонко и презрительно улыбается, — добровольно. — Почему же? Поверю. Только все равно у вас ничего не выйдет. Сколько ваши люди там навербовали за два года — тридцать перепуганных детей, половину из которых увели силой? — Да, все идет медленно… пока, — морщится Стридом. — Но когда Мертвые боги явятся во всей своей силе… вера в них начнет распространяться, как лесной пожар. Нет ничего более подстегивающего веру, чем страх. А когда мы заберем себе власть в стране, к страху добавится телевидение… и радио. Они способны делать с мозгами страшные вещи, мистер Бартон. За пару лет я построю здесь… настоящий халифат Мертвых богов. С вибраниумом, с авиацией и отличными дорогами — благо ТʼЧалла построил дороги, по которым легко пройдут танки. Бартон представляет себе, как Ваканда превращается вся в один большой остров с военным лагерем и столбами для расстрелов. Он сжимает кулаки и чувствует, как у него к черту летят все «предохранители», позволявшие спокойно беседовать с этим маньяком. — Хрена тебе, — хрипит он. — ТʼЧалла тебе не позволит. — ТʼЧалла, — спокойно замечает Стридом, — не проживет столько, чтобы мне это не позволить. Он допускает к себе слишком много непроверенных людей. И вот тут Бартону становится страшно. Даже не потому, что такое не говорят людям, которых хотя бы теоретически могут оставить в живых. А потому что он понимает: на кону гораздо больше, чем их с Сэмом жизни. И он по-прежнему беспомощен, и на горизонте — ни одного шанса на спасение. — Стридом… я хорошо тебя понимаю, — он безнадежно дергает ремни, удерживающие руки. — Но ты по сути… хочешь качнуть маятник в другую сторону. Тот же самый маятник, который убил твою семью. Черные режут белых. Ты приходишь мстить и режешь черных. Но потом все неминуемо качнется обратно. И ты просто… деталь того же самого механизма. Но ты ведь можешь все остановить, слышишь?! Мартин Стридом замирает, и на секунду Бартона охватывает надежда, что он поймал тот единственный, ускользающий шанс, о котором ему рассказывали в ЩИТ — «переубедить психа». Но Стридом только грустно качает головой. — Не я это начал, — говорит он. Мать твою. — Привал окончен! — громко говорит Стридом по-вакандийски. — Поднимайтесь! Осталась пара часов пути. — Стридом! — кричит Клинт, видя, что тот уже отходит от носилок. — Нихрена у тебя не выйдет! Они не придут, слышишь?! Твоих богов не существует! — Еще и как придут, — тихо отзывается Стридом. — Ведь у меня есть ты. — А я тут при чем? Стридом шагает обратно, запускает холодные пальцы Клинту под майку и вытягивает оттуда цепочку с кольцом ТʼЧаллы. — Видишь ли, — рассеянно говорит он, поигрывая кольцом, — чтобы пробиться в наш мир, Мертвым богам нужно много… скажем так, энергии. Пищи. Питаются они жизненной силой — поэтому нужны жертвы, сильные воины. Ты и сам по себе сильный. Но с этим, — он вертит кольцом, — ты еще более лакомая жертва. Король-Пантера отметил тебя, как равного. Это не просто знак или почесть. В кольце заключена часть силы самого королевского рода. Силы, которая копилась веками. И сегодня ночью все это вместе, — он пробегается пальцами по груди Бартона, — ляжет на жертвенный камень. Они не смогут отказаться. Они точно придут. — А Сэм? Он ведь вам не нужен? — глухо спрашивает Бартон. — Еще одна жертва не помешает. Для подстраховки, — Стридом отпускает цепочку и уходит. Гребанный псих! Бартон тяжело выдыхает. Гребанная, блядь, Африка. Чего только не было в его жизни, но в такой идиотский роман Хаггарда он еще никогда не влипал.