Сезон дождей

Скотт проснулся на рассвете. Уилсон, который уже отдежурил своё, разбудил его и сунул в руки кружку с кофе, пахнущим дымом и травами. — Вот, Мпанде что-то наварганил. Не знаю, что там кроме кофе, но бодрит. В котелке есть добавка, а я пошел спать, — зевнул Сэм. Джунгли гремели ликующим птичьим хором. Сквозь кроны деревьев светлело небо — розовое, золотое, в легкой дымке. Скотт завозился, усаживаясь поудобнее, хлебнул холодного кофе, настолько горького, что аж рот сводило. Потянулся, пробуя размять онемевшее тело. Болело примерно всё. Все мышцы ног будто задубели, ныли вчерашние синяки, мешали шевелиться подсохшие ссадины. Он не знал, как сможет идти дальше — была лишь угрюмая уверенность, что как-нибудь сможет. Чтобы не терять времени — все равно он не спит — Скотт надел передатчик и мысленно обшарил округу при помощи обоняния сотен муравьев, живущих поблизости. Никаких чужих следов. *** Никаких следов они не нашли, даже потратив несколько часов на обшаривание леса у края плато. Группа, за которой они гнались, как будто растворилась в воздухе. В полдень они прекратили бесплодные поиски — и повернули вглубь. В сторону загадочной реки Чонг, к маленькой деревне лесного племени, у которого не было даже названия. Вел Мпанде, сверяясь то с метками, прорезанными ножом в коре огромных вековых деревьев, то с потрепанной бумажной картой, протершейся на сгибах. День был жаркий, шли они ровно и размерено, огромные серые стволы деревьев в пятнах мха были похожи друг на друга, как близнецы. Вначале Скотт вскидывался на каждый шорох, потом перестал, а ближе к вечеру и вовсе начал клевать носом на ходу. Деревня возникла перед ними неожиданно. Собственно, лес и не кончался — просто деревья впереди немного расступились, и между ними они увидели в просвет на небольшой поляне среди кустов десятка три хижин из веток и глины, крытых мхом. Скотт поднял глаза и присвистнул — еще столько же «гнезд» — их даже хижинами назвать язык не поворачивался — лепились в развилках гигантских деревьев. Вниз свисало что-то вроде веревочных лестниц. Зеленые шары на деревьях больше всего были похожи на гнезда муравьев-листорезов — но снабженные плотными стрехами. Резкий, скрипучий голос из ветвей сверху выкрикнул фразу по-вакандийски, в которой Скотт различил только слово «Стоять!». Что-то свистнуло в воздухе и вонзилось в ствол дерева рядом с Мпанде и Бартоном. Клинт медленно снял с шеи и поднял над головой зажатую в кулаке цепочку с кольцом ТʼЧаллы. — Я — Глаз Пантеры, — громко и медленно произнес он по-вакандийски. — Я пришел с миром. Я — глаза и голос вашего короля. У меня его знак. Скотт вдруг увидел, что Сэм медленно тянется к кобуре с пистолетом. Уилсон не сводил глаз с крохотной стрелы, торчащей в дереве рядом с Бартоном. Точно такой же, как и та стрела с ядом, которая чуть не убила Клинта в лесу в окрестностях рудника «Чарли». — Сэм, что ты делаешь? — тихо спросил Лэнг. — Я сейчас сниму его, — пробормотал Уилсон. — Спокойно, Сэм, не надо, — уголком рта сказал Бартон. — Но стрела. — Я вижу, — ровно отозвался Клинт. — Это ничего не значит. Они пропускают нас в деревню. — Путь открыт, — сказали сверху. *** Обитатели деревни были не похожи на тех вакандийцев, к которым Бартон уже привык. Худые, круглолицые, жилистые, маленькие ростом — чуть выше плеча не слишком-то высокому Клинту. Они возникали из ветвей и кустов бесшумно, как духи — мужчины и женщины двигались одинаково мягко, как кошки. Куски старой ткани вокруг бедер, плетеные из травы набедренные сумки — вот и вся одежда. На руках татуировки, лица — чистые, но… какие-то очень уж безрадостные. За ними уже следовали десятка два местных — настороженно, молча, на некотором отдалении. Скотт поежился и увидел, как Бартон нервно шевельнул лопатками. Здесь на них смотрели с откровенным страхом, но разве это защитит от отравленной стрелы в спину? Скотт увидел, как молодая женщина в ужасе зажимает рот ладонью, хватает за руку ребенка лет десяти и, что-то шепча, утаскивает его в хижину. Да что здесь творится? — Вождь вот здесь живет, — показал рукой Мпанде. Навстречу им из центральной хижины, держа в ладони плошку-светильник, вышел седой человек — худой, сутулый. На жилистой шее висело ожерелье из зубов какого-то зверя, тело прикрывала яркая ситцевая ткань. Он остановился, разглядывая их глубокими запавшими глазами со странной опаской. — Меня прислал ТʼЧалла, — сказал по-вакандийски Бартон — уж эту фразу он за последние двое суток успел отлично выучить. — Я — Глаза и Голос короля. Он протянул вперед руку с перстнем Черной пантеры. Глаза старейшины остановились на кольце, и на какой-то момент по его лицу проскользнуло что-то, что показалось Скотту, выглядывавшему из-за плеча Клинта, настоящей паникой. Через пару секунд старик опустился перед ними на колени, вслед за ним то же самое сделали и все остальные. — Эй, ты чего? Нана, Мпанде, я что — не то что-то сказал? — забеспокоился Бартон, оглядываясь по сторонам. Мпанде молча покачал головой. — Чего ты хочешь от нас, Глаз Пантеры? — спросил вождь, уставившись в землю. Скотт услышал, как Бартон тихо ругнулся под нос, прежде чем ответил. — Я… Мы ищем тех, кто поклоняется Мертвым богам. У них… есть лагерь… поселение здесь в лесу. ТʼЧалла приказал мне… поймать, убить, либо выгнать отсюда тех, кто поклоняется Мертвым, — он с трудом, медленно подбирал слова, но старался все-таки говорить по-вакандийски. Старейшина вздрогнул. — Мы поможем тебе, — тихо сказал он, по-прежнему глядя вниз. — Мы покажем лагерь… завтра. Все расскажем. А сегодня вы можете отдохнуть у нас… переночевать… поесть. Чем мы еще можем… служить тебе? — С колен встаньте, — резко сказал Бартон. Лэнг заметил, как у него дернулась щека. В толпе прошелестело: шепоток, гомон голосов. Лэнгу казалось, что жители деревни смотрят на них и на своего вождя… как-то странно. Причем по-разному странно. Некоторые со страхом, а некоторые прямо-таки с осуждением. Нервы у него ни к черту, вот что. Им пообещали помощь. Похоже, они готовы беспрекословно сделать все, что от них требуют. Это-то и напрягает, — подумал Лэнг. *** Старейшина сам провожает их до хижины, в которой им предстоит ночевать. Окружавшие их жители деревни исчезают бесшумно, как по мановению волшебной палочки, как по команде. Только что были — и вот уже их нет, мелькают где-то среди кустов, возвращаются в свои дома. Растворились в сумерках. Хижина стоит на краю деревни, вокруг — кусты и деревья. — Вот наш лучший гостевой дом, — говорит вождь. — Скоро вам принесут светильники, ужин и питье. Еще чего-то хотите? — Расскажи мне, где их лагерь, — предлагает Бартон. — После. Сначала отдохните. Лагерь далеко отсюда, далеко, — вождь неопределенно машет рукой куда-то в сторону реки. — Завтра мы вам покажем, дадим проводников, все, что захотите. А сейчас я пойду, скажу, чтобы женщины приготовили еду. Скотт заходит внутрь их жилища, включает фонарик, подвешивает его крючком к плетеному потолку. Пол выстелен дублеными шкурами, по полкам громоздится пестрая посуда из обожженной глины, в середине хижины на полу стоит низкий деревянный столик. Ничего подозрительного или угрожающего. Он оставляет плетеную дверь отставленной в сторону и со стоном валится на шкуры. У него опять все болит, и он с удовольствием заснул бы прямо сейчас, пропустив ужин. Но остальные, кажется, твердо нацелились поесть и обсудить дела. — Хорошо-то как, — стонет Нана Боку, растягиваясь рядом с Лэнгом. Кажется, даже этого двужильного парня доконали последние два дня. А вот Клинт и Сэм не торопятся отдыхать. Они осторожно садятся к стене сбоку от открытой двери. Мпанде — тот и вовсе присаживается на корточки у двери снаружи, шумно втягивает ноздрями сухой вечерний воздух, всматривается в сумерки, вертит головой, как разбуженная сова. — Что делаем? — спрашивает Сэм. — Мне тут не очень нравится, а почему — понять не могу, — качает головой Бартон. — Какие-то они все слишком… — он перебирает в воздухе пальцами, пытаясь подобрать правильное слово, — послушные.  — Тебе просто не нравится, когда все вокруг стоят на коленях, — сонно фыркает Скотт. — Может быть. Ладно, ночью на всякий случай будем сторожить по очереди, а завтра посмотрим, — говорит Бартон, расстегивая и снимая разгрузку и колчан. Сэм последним складывает в угол две свои внушительные пушки. Они сидят и обсуждают завтрашний день, и Скотт уже совсем начинает засыпать, когда две молчаливые женщины приносят им горшок с мясной похлебкой и котелок с приятно пахнущим травяным отваром. Женщины расставляют миски и чашки — и так же молчаливо выходят. — Даже приятного аппетита гостям не пожелали! — возмущается вслед им Нана Боку, подсаживаясь к столу. — Ух, пить-то как хочется! Он наливает себе отвара в глиняную кружку, но не успевает донести ее до рта. Кружка взрывается осколками прямо у него в руке, заливая кипятком стол. Сэм мгновенно кувыркается в угол к своим автоматам. Бартон в прыжке сбивает растерявшегося Нана на пол, в руках у него — Скотт даже не успевает заметить, откуда — появляется винтовка. — Не стреляйте! — говорят им из сумерек по-вакандийски. — Мы друзья. Поговорить пришли. А пить это нельзя! — Поговорить они пришли, — ворчит Бартон, прижимаясь щекой к винтовке и вглядывается в темные кусты. — Это был камень! — говорят из кустов. И что-то еще по-вакандийски, что он не может разобрать. — Мпанде, что они говорят? — Говорят, что они хотели спасти молодого воина. Что им надо поговорить с Глазом Пантеры, — невозмутимо отвечает проводник, который так и остался сидеть при двери, как будто вокруг ничего особенного не происходило. — Спроси, от чего спасти? — В отваре — сонная трава. Кто выпьет — заснет на сутки, — переводит Мпанде. И говорит в сторону кустов по-вакандийски: — Выходите уже. Говорить будем. — Сонная трава? Зачем? Это что еще за штучки? — Бартон хмурится, не отрывая взгляда от зарослей, из которых на свет выходит невысокая женщина средних лет. Вокруг крепких бедер обмотана синяя полоса ткани, под эбеново-черной кожей на плечах и руках перекатываются мощные мышцы. За ней идет другая — моложе, стройней, легче в кости, с сильными руками и подтянутым, сухощавым животом. — Меня зовут Мдани, а это Амеде, — говорит первая женщина, заходя в дверь. — Это я бросила, — она показывает пальцем на круглый увесистый камушек, лежащий на столе среди глиняных черепков и лужиц темного травяного отвара. У Мдани круглое лицо, тронутое первыми морщинами, точеный волевой подбородок, ясный и решительный взгляд из-под густых бровей. В густых волосах сквозят прядки ранней седины. Красивые черты ее молчаливой спутницы портят злые горящие глаза, как у дикой кошки, и широкий безобразный шрам, уходящий от уголка рта на правую щеку. — Хорошо… бросаешь, — говорит Бартон по-вакандийски. — Так что там с отваром? — В нем сонное зелье. — Зачем? — спрашивает Скотт с пола. Мдани что-то быстро объясняет, размахивая руками, но они понимают ее через слово. — Нана, что она такое говорит? — растерянно поворачивается Скотт к молодому вакандийцу. И видит, что тот ошарашенно открывает рот. — Она говорит, старейшина хотел… связать нас сонных и сдать поклонникам Мертвых богов. — Ничего себе фокусы, — щурится Бартон. — Но почему? Он сам поклоняется Мертвым богам? — Нет, — вздыхает Мдани. — Он просто думает, что так будет лучше для всех. Он просто их очень боится. — Вот что, садитесь сюда обе и рассказывайте, — предлагает Клинт. Мдани делает кому-то знак. Из темноты бесшумно возникают еще трое — мужчины, с духовыми трубками-сарбаканами в руках. — Это все, надеюсь? — поднимает бровь Сэм, который до сих пор не выпускает из рук автомат. — Все, — спокойно говорит Мдани. — Мы будем говорить — они будут стеречь. *** Через полчаса разговоров — где на ломаном вакандийском, где с переводом Нана Боку — все более или менее проясняется. Поклонники Мертвых богов появились в этих местах три года назад. Вначале их было мало — десяток мужчин основали лагерь на острове посреди реки Чонг. Они приходили и уходили — иногда лагерь вообще стоял пустым. Время от времени они заходили в деревню — меняли ткань, ножи и какие-то безделушки на мясо, орехи и другую провизию. «Они уже тогда замышляли зло! — бьет Мдани по столу небольшим крепким кулачком. — Но пока их было мало, они не делали ничего в открытую. Эх, если бы мы знали… » Вторая женщина зло шипит, впиваясь пальцами в край стола. — Они говорили с нашими охотниками. Рассказывали им про Мертвых богов, про то, как сладко им служить, что это лучшая судьба для воина и мужчины. Некоторые наши взрослые охотники ушли к ним, но не так много. Их-то ушло немного… — повторила Мдани. — А кого ушло много? — спросил Бартон. — Юношей и мальчиков. Взрослых мужчин, видевших смерть своими глазами, не так просто… убедить все бросить и уйти служить Мертвым. Но они ведь говорили и с нашими детьми. Раз за разом рассказывали про то, как это почетно для мужчины — умереть за что-то большое и важное. Дети любили ходить к ним — смотреть на их машины и лодки, на оружие, пробовать их еду. До поры до времени мы в том не видели беды. А лагерь на острове рос… Людей в нем становилось все больше. Они стали выходить в джунгли, появляться вокруг деревни, в наших охотничьих землях. Главными у них были и остаются двое — черный жрец и второй, — она помахала в воздухе рукой: — белый с черным сердцем. — Белый с черным сердцем? — переспросил Бартон. — Кто это? Как его имя? — Я не знаю, — покачала головой Мдани. — Я его никогда не видела. Так они называют его сами — белый с черным сердцем. Говорят, он дает деньги на все это — на их машины и оружие. — Хорошо, а что было потом? А потом в конце позапрошлого сухого сезона пропал один из лучших охотников деревни. Его искали несколько дней, думали, что он ранен или погиб в схватке со зверем. Отыскали случайно: двое воинов забрели на развалины храма далеко вниз по реке и нашли его тело на старом каменном алтаре с распоротой грудью. — Мы сразу поняли, что это они, — сказала Мдани. — Сколько бы красивых слов ни говорилось, но старые люди помнили: Мертвые боги всегда любили человеческие жертвы. Они надеялись, что мы не найдем тело и ничего не узнаем, поэтому увели его так далеко от деревни. Но мы узнали. Старейшина хотел решить дело миром. Он привык к их льстивым речам, к их безделушкам в обмен на еду — он считал это выгодной торговлей. Но когда он ушел к ним на переговоры — они привезли его после избитым до полусмерти и бросили у порога собственного дома. Забрали его жену — и ушли. — Что с ней стало? — вздрогнув, спросил Скотт. — Мы не знаем, — опустила голову Мдани. — Ее больше никто не видел — ни в деревне, ни на острове. А они… в следующий раз пригрозили забрать его дочь. И он… перестал быть как вождь. Стал… как тряпка. В следующий после этого месяц из деревни пропало полтора десятка детей и подростков. Мальчиков в возрасте от десяти до пятнадцати лет. «Они уходили в лес и не возвращались. Кто-то сам ушел, а кого-то… забрали силой. Мы пробирались на берег, откуда виден лагерь на острове, смотрели. Некоторые видели там своих детей. Они воспитывают из наших детей своих будущих солдат». Мдани замолчала. Никто не торопил ее и не просил продолжать, но она продолжила. Все изменилось. Теперь люди с острова не вели торговлю — они просто приходили в деревню с автоматами и брали все, что хотели — еду, женщин, детей. Тогда охотники втайне от вождя договорились и напали в лесу на одну из групп, рядом с заброшенным храмом Мертвых богов. «Мы сумели убить двоих. У нас погибло трое. Но еще раньше, чем мы вернулись домой, люди с острова пришли в деревню и убили еще десять наших — всех, кто под руку подвернулся. Потом подожгли их дома и ушли. Больше никто не пытался с ними воевать. Вот уже два года, как все смирились… Стали как рабы. Научились молчать и терпеть. Каждый стал сам за себя, сидит дома и дрожит от страха», — зло закончила Мдани. — А почему вы пятеро не смирились? Почему не дали напоить нас снотворным и сдать поклонникам Мертвых богов? — неожиданно спросил Бартон, пристально глядя на темнокожую женщину перед ним. Та подняла на него горящие черные глаза. — Мы — родители. У всех нас дети там, на острове. Даже звери дерутся за своих детей. А мы — люди. Мой сын поверил их сказкам и ушел сам. Амеде, — она кивнула на вторую женщину, —защищала своего ребенка, дралась. Мальчик не хотел идти с ними, но они все равно забрали его. — Помоги нам вернуть наших детей, Глаз Пантеры. А мы поможем тебе победить. Не смотри, что мы женщины. У нас в племени женщины охотятся и сражаются наравне с мужчинами — вот этим, — она показала небольшую духовую трубку, висящую на ее бедре, и набор крохотных стрел. — Договорились, — Клинт протянул руку и пожал ее маленькую, горячую, сильную ладонь. — Скажи мне, много вас таких в деревне? Тех, кто готов драться за своих детей? — Десяток, наверное, наберется — тех, кто действительно готов драться, — жестко улыбнулась она. — И два раза по десять — тех, кто готов хоть как-то помогать. — Тогда идем, — встал Бартон. — Сэм, Скотт, Нана — подъем. Оружие прихватите. Я очень хочу поговорить с вождем. Сейчас.  — Отдохнули, расслабились, — обреченно ругнулся Сэм и закинул за плечо автомат. *** Клинт пинком выбил дверь в хижину старейшины и скрылся внутри. Сэм и Нана Боку с автоматами остались снаружи, наблюдая, как вокруг быстро и бесшумно собираются местные. Мдани, стоявшая у двери, с вызовом оглядела толпу, глаза у нее сверкали в темноте. Амеде угрожающе вертела в руках свой сарбакан. Трое воинов с такими же духовыми трубками быстро и без лишних слов, — заметил Скотт, — заняли точки, с которых удобно было бы стрелять по собравшимся. Сам Лэнг успел незаметно выпустить своих огненных муравьев и нацепил передатчик — так, на всякий случай. Внутри хижины завизжали женские голоса, что-то тяжелое грохнулось на землю — и из двери вылетел вождь, казалось, выброшенный за шиворот. Следом наружу шагнул Клинт. По толпе пробежал неясный гомон — и затих, едва Сэм двинул дулом автомата в ту сторону. *** — Ты нас пытался предать. Почему? — спросил Бартон по-вакандийски, чувствуя, как внутри все скручивает приступ злости, похожей на тошноту. Ему внезапно не хватило слов, и он перешел на английский. — Они насилуют и грабят вас, отбирают ваших детей, а вы не просто терпите — вы же сами подставляете шею! — взорвался он. — Почему вы помогаете им? Мы пришли к тебе со знаком ТʼЧаллы, твой король прислал нас разобраться с этими мерзавцами, а ты им же и помогаешь? Ты встретил нас как друг, а потом поднес яд. Ты решил отдать нас беспомощными в их руки. И я спрашиваю — почему? Нана Боку перевел. — Потому что мы жить хотим, — выдохнул в ответ вождь. — Хоть как-нибудь. Нам с ними не справиться. Один раз… уже попытались. Они пришли в деревню, выбрали десять человек, первых, кто под руку попался — и расстреляли. И сожгли их дома… вместе со всеми, кто там был. Лучше уж так, как сейчас. — И что, все остальные просто стояли и смотрели, как их расстреливают? — переспросил Клинт, мешая вакандийские и английские слова. Но его поняли. — Мы… не знали, что делать, — сказала седая женщина из задних рядов. — Растерялись. Может, если бы напали все вместе, то и смогли бы их перебить. Но каждый стоял и ждал, что сосед что-нибудь сделает. Никто не хотел быть первым. — Хорошо, — кивнул Бартон. — Вы не могли справиться в открытом бою. Это нормально, мало кто полезет в драку, где точно проиграет. Но вы же могли… попросить о помощи. Отправить наверх кого-нибудь. У Ваканды есть король, а у него есть армия и рейнджеры. Если бы вы только рассказали, что происходит, ТʼЧалла бы прислал сюда целый отряд. С вашими врагами быстро покончили бы, и вам не пришлось бы все это терпеть так долго. Нана перевел его слова. — За помощью? К кому? — безнадежно скривился вождь. — Разве хоть где-то живут по-другому? Так везде: в любой стране сильные жрут слабых и делают что хотят. Всегда и везде одно и то же, разницы нет — в лесу или в городах. Мир устроен одинаково. — Это не так, — медленно подбирая вакандийские слова, сказал Бартон, чувствуя на себе десятки взглядов — внимательных, недоверчивых и… надеющихся? — Разве? Скажи, в твоем мире разве нет плохих людей? — старик поднял глаза и в первый раз взглянул ему прямо в лицо. — Есть, — честно кивнул Бартон. В памяти промелькнули лица всех подонков, психопатов, террористов и убийц, которых он перевидал за годы службы в ЩИТ. Да он и сам был убийцей, первоклассным киллером. Он вспомнил, как корчился на полу под градом ударов в той страшной подводной тюрьме, как в какой-то момент полностью поверил, что да, они забьют его до смерти, он так и умрет здесь, больше не увидев неба. Как качался в кровавом тумане, уплывал все дальше глухой металлический потолок, как кто-то наступил ему на запястье, и от боли зазвенело в ушах, как другой охранник ударил его ногой в голову — и все вокруг провалилось в темноту, и он успел подумать: «вот и всё». Но был еще и Скотти, готовый отдать за него жизнь, как и любой из его команды. Был Брентан, старый служака, который пожертвовал ради них родиной и возможностью спокойно прожить остаток жизни. Была Джейн, которая вызвала ему врачей, и Хелен Чо, которая принеслась его спасать, и Кэп, который не бросил их в тюрьме. И Тони Старк, который, хоть и приложил руку к тому, что они туда попали, но потом просто послал куда подальше генерала Росса, приказавшего поймать беглецов. И даже, говорят, по матери. С применением испанской лексики — английского ему, по слухам, не хватило. За его плечами был огромный и очень сложный мир, и хороший, и плохой одновременно. Мир, где люди торговали наркотиками и искали лекарство от рака, запускали космические корабли, строили города, пекли булочки с изюмом, воровали, убивали других людей, делились последним, пакостили друг другу по мелочам и отдавали жизни друг за друга, писали прекрасные книги и мерзкие слащавые песенки кантри. Его мир, который он, так или иначе, всегда пытался защитить, как умел. В этом мире каждый день миллионы людей поднимались, чтобы защитить своё: себя, своих близких, свою свободу, свое право самим выбирать, как им жить. Иногда им это удавалось. Иногда (и даже часто) они проигрывали. Но не только с каждой победой — с каждой такой попыткой, пусть даже неудачной — мир делался чуть, пусть на микрон, но лучше. И пока они продолжали это делать, у их мира было будущее. Только как объяснить такие вещи этим несчастным людям, которые не видели в жизни ничего, кроме своего леса, и все, что они знают об остальном мире — знают со слов подлецов и лжецов? Он чувствовал себя… по-дурацки. Черт, сюда бы Тони Старка — вот кто умеет толкать зажигательные речи. Или Кэпа — метр девяносто железобетонной уверенности в своей правде. Стив, с его способностью зажигать сердца и вести за собой, наверняка справился бы лучше. Он, Клинт, в этом не очень-то силен, он не из супергероев, это вообще не его работа, но что поделать — если лучше никого не нашлось, то придется ему. Но как им объяснить? Это ведь все равно что рассказывать слепому, чем отличается фиолетовый от лилового. Надо начать с чего-то… близкого им и понятного. — Но есть и хорошие, — сказал он по-вакандийски, медленно подбирая слова. — Вот ваш король, ТʼЧалла, он сильный и при этом благородный, хороший человек. — Это ты так думаешь, — отозвался вождь. — Я его знаю. — И ты хочешь сказать, он не станет использовать детей как воинов, если будет нужно? — Определенно, не станет. — Да я вообще слышал, что он крадет по ночам детей. И ест. Клинт поперхнулся. Он, честно, не знал, засмеяться или выругаться. Чем грубее и нелепее ложь, тем сложнее сообразить, как ее опровергнуть. Потому что тебе кажется, что она настолько нелепа, что ее даже опровергать не надо. Но глядя, как некоторые из собравшихся вокруг людей согласно кивают, он вдруг понял: а ведь они реально в это верят. — Точно не крадет и не ест, — терпеливо сказал Клинт. — Даю слово. — А ты докажи, что не ест. Разговор углублялся в дебри абсурда. Как он им, в самом деле, докажет? От людей из «большого мира» они пока видели только зло, а потому готовы поверить в самую нелепую выдумку. Видели только зло… Значит, надо показать им что-то другое. — Вот что, — решительно сказал Клинт. — Что бы я ни говорил — это только слова. Слова могут лгать, а дела — никогда. Я — друг короля ТʼЧаллы, его глаза и голос. Я помогу вам избавиться от врагов и вернуть ваших детей. И ничего за это не возьму. Я даже не сделаю тебе ничего за предательство — только запру пока в твоем доме, чтобы ты не попытался предупредить их. — Я просто хочу, чтобы вы запомнили. Всегда можно что-то изменить, — сказал он. — Все, кто хочет попытаться — шаг вперед. Вы же люди… Там ваши дети… По толпе пробежал шепоток — как ветер по траве. Люди опускали взгляды, беспокойно переминались — и оставались на месте. Вдруг где-то позади возникло движение, вперед протолкалась молодая женщина, почти девочка, за ней — еще одна. И двое мужчин. Четверо. И еще пятеро за его спиной, всего — девять. Не так мало, — подумал Клинт. — Отлично, — кивнул он. — Готовьтесь, вы пойдете с нами. Мпанде, возьмешь у Сэма автомат, останешься в деревне сторожить вождя, чтобы он не сбежал. Ты — он ткнул пальцем в худенькую женщину-девочку — останешься с ним. Вы вдвоем следите, чтобы из деревни никто не уходил. Остальные — со мной. Выходим на рассвете. *** — Клинт, ты уверен? — еще раз тихо спросил Сэм. — Их же там, если Мдани не ошибается, десятка три с лишним. И все с огнестрелом. Плюс сколько-то еще сейчас находятся в джунглях, и они могут появиться в самый неподходящий момент. А нас двенадцать человек, из которых Скотт — не боец. Стволы есть только у тебя, меня и Нана. Плюс пистолет Скотта. Все это выглядит хреновато, если честно. — Другие предложения? — спросил Клинт, сидящий на земле, не отрываясь от своего лука. Он собирался проверить каждый болтик и блок, каждую стрелу. У них и так слишком много шансов погибнуть в предстоящем бою, чтобы он еще сам увеличивал их, не проверив оружие. Сэм в чем-то прав, расклад хреноватый, особенно если учитывать, что там еще дети. Окей, не дети — двенадцати-четырнадцатилетние подростки, которых последний год натаскивали на солдат, и в них нельзя стрелять на поражение, и неизвестно — они с радостью разбегутся, как только начнется заварушка, или возьмут оружие и начнут защищать своих взрослых командиров. Блядь. — Вернемся обратно, доложим, запросим вертолет и разнесем весь лагерь нахрен сверху. — Там дети, — напомнил Клинт. — Высадим десант прямо на остров. — Сэм, не будут они там нас дожидаться, — Клинт наконец поднял лицо, и Сэм прикрылся рукой: налобный фонарик блеснул ему прямо в глаза. — Кто-нибудь из деревни их обязательно предупредит — тот же вождь, например. Нам выходить на плато — день, еще день будем добираться до базы, выбивать вертолет, готовить операцию. За двое суток они унесут ноги. Перебазируют лагерь или разбегутся по джунглям — и лови их потом. Нет, Сэм. Придется нам самим, с этими ребятами — больше некому, — он коротко кивнул за плечо. Девять человек, четыре женщины и пятеро мужчин, сидели на земле, занимаясь своим снаряжением. Все остальные жители деревни обходили их по большой дуге, как прокаженных. Казалось, их отгораживает невидимая стена. Как смертников, — Клинт стиснул зубы и всмотрелся, с чем они там возятся. С каким оружием они пойдут в бой? У каждого — эта их жутковатая духовая трубка, из которой они плюются отравленными стрелами. Старые охотничьи ножи, топорики. Против людей с автоматами? Что ж, что есть, то есть. Мдани, смазывающая стрелы ядом из деревянной плошки, что-то вполголоса напевала — тягуче, низко, хрипло. Клинт различал примерно половину слов. Подошли Мпанде и Скотт. — Что она поет? — спросил Клинт шепотом. — Рай лежит на остриях копий — чтоб увидеть, надо сметь ослепнуть, чтобы понесли, как лист сухой, ноги, как прикажет им невидимый ветер, — перевел Мпанде. — Это старая охотничья песня, раньше ее много где пели. Считается, что она приносит удачу. — Немного удачи нам не помешает. — Мне страшно, — шепнул Скотт, и у Бартона почему-то защемило сердце — может быть, от того, как по-детски простодушно этот высокий, добрый парень признавался в таких вещах, которые большинство людей предпочитают скрывать. Клинт крепко сжал его ладонь. — Ты можешь остаться в деревне, Скотти. Здесь нам тоже нужны глаза. Лэнг только упрямо помотал головой. *** Они вышли в путь среди ночи, и к рассвету увидели сквозь ветви сияющую на солнце воду реки. «Здесь в лесу часовые», — шепнула Мдани, и Клинт понял ее без перевода. «Покажи», — прошептал он по-вакандийски. Они втроем с Мдани и еще одним охотником проползли, ужом извиваясь, между кустов, и она молча показала вверх — на дереве был оборудован наблюдательный пост для двух человек. Клинт бесшумно снял их из лука, надеясь, что меняются они, как это обычно бывает, раз в сутки. Двумя километрами ниже по берегу они обезвредили еще один секрет — трое черных охотников без звука нырнули в заросли, на ходу заряжая трубки отравленными стрелами, и так же беззвучно вернулись. Теперь можно было залечь, наблюдать и планировать. *** Весь день Бартон наблюдал с высокого берега за лагерем, расположенным на острове. Он устроился среди ветвей густого дерева и не отрываясь рассматривал остров в оптический прицел. За трехсотметровой полосой воды, на длинном песчаном острове, поросшем редкими кустами, стояли несколько длинных, крытых дранкой, деревянных бараков. В крайнем слева жили дети — десятка три мальчишек от десяти до четырнадцати лет. В среднем — взрослые бойцы. Еще один, похоже, использовался, как склад и оружейная. Для инструкторов был построен домик покомфортнее. На северной оконечности острова — стрельбище и тренировочные площадки. На южной — армейская кухня и длинные деревянные столы, за которыми завтракали и обедали. Возле кухни тарахтел дизель-генератор: в лагере было свое автономное электричество. На противоположном берегу Клинт, прищурившись, разглядел лесную дорогу, спускающуюся к воде и вполне проходимую для джипов. Рядом с ней обнаружилась пришвартованная к берегу надувная моторная лодка. Спустя час такой же «Зодиак», спрятанный в кустах, охотники нашли и на их берегу. Бартон отметил для себя нескольких людей, которые, похоже, заправляли всем на острове. Армейской подготовкой и у взрослых, и у подростков командовали двое белых инструкторов — судя по всему, наемники. Это неприятно царапнуло Клинта: выходит, у поклонников Мертвых богов есть деньги и связи во внешнем мире, чтобы нанимать профессионалов. Не просто недобитая секта, прячущая в сердце джунглей, а нечто больше. Кто-то создает себе маленькую армию. Интересно, кто из этих двоих — тот самый «белый с черным сердцем»? — думал он, лежа с винтовкой в развилке огромного дерева. Взрослыми боевиками командовали два сержанта-вакандийца. И еще был один странный человек, которого Клинт, поколебавшись, назвал для себя «жрецом». Тощий высокий человек, узкогубый, в грязно-белой хламиде через плечо, с чем-то вроде ожерелья на шее. У него на острове была отдельная хижина. Утром он, расхаживая перед рядами построившихся подростков, толкал какую-то речь — проповедь что ли? Клинт заметил, с какой опаской и неохотой к этому человеку подходили все остальные, даже здоровенные сержанты, и решил, что его, определенно, надо попытаться взять живым. Ближе к вечеру у него уже сложился план. *** Когда воды реки стали желтыми от закатного солнца, с высокого берега выше по течению соскользнули вниз десять человек, стремительных, как змея в броске. — Мы знаем, как переплыть реку незамеченными, — сказала перед этим Клинту Мдани. — Мы так охотимся на зверей на водопое. Смотри, Глаз Пантеры — она срезала ножом стебель тростника, отрезала верхушку. — Через это можно дышать. Мы вешаем на пояс камни, чтобы держаться под водой, и дышим через это. Они не заметят. Мы научим твоих воинов, как это сделать. — А крокодилов здесь нет? — с подозрением поинтересовался Сэм. Мдани покачала головой: — Никогда не видели. — Вы будете лежать в воде у берега острова, вон там, где тростник, — объяснил Клинт, подбирая вакандийские слова и переспрашивая те, которые он не знал, у Нана Боку. — Когда увидите на острове взрыв — атакуете. До этого ничего не делать. Нана, объясни еще раз, проверь, все ли правильно поняли. *** — Мы пошли, — сказал Сэм у Бартона в наушнике и отключился. Клинт посмотрел в прицел на реку, выше по течению. Только его великолепное зрение позволило ему различить посреди отражения заката в тихой глубокой воде несколько легких полосок ряби. Отлично. — Скотти, ты как там? — спросил он в рацию. — Работаем, — ответил напряженный, задыхающийся голос Лэнга. — Радиоцентр мы уже вывели из строя, связи у них больше нет, над остальным мы с детками трудимся. — Сколько еще тебе нужно? — Еще хотя бы полчаса. — Давай, Скотти, грызи. Надеюсь на тебя. Не забудь про оружейку — надо вывести из строя их оружие, сколько успеешь. Клинт отключил связь и потянулся, разминая занемевшие мускулы. На острове началось какое-то шевеление. Он снова уставился в прицел. В центре острова, возле высокого, в два человеческих роста, столба, кажется, объявили построение. С одной стороны в шеренгу выстроилась дюжина взрослых (остальные, как понял Бартон, спали в бараке) с другой — мальчишки. Снова появился мерзкий старикан в хламиде, прошелся перед рядами, некоторое время что-то говорил — Клинт пожалел, по-вакандийски он не умеет читать по губам. Жрец подал знак — и из барака вывели тощего пацана со связанными за спиной руками. Видимо, провинился в чем-то, бедолага, — пожалел Клинт. Он прищурился в прицел. Пацана привязали к столбу — он зло и упрямо вздернул подбородок. Клинт в прицел мог различить дорожки от слез на грязных щеках. Жрец прошелся перед строем детей, показал на нескольких человек, те вышли из шеренги, понуро и без особого рвения, как заметил Клинт. Поплелись к складу-оружейной. Да что они его, съесть собираются что ли? — Скотти, — вполголоса сказал Бартон в рацию. — Ты как там? — Работаю, я же сказал. — Ускорься. Подростки вышли из склада, волоча слишком большие и тяжелые для их роста винтовки. Подошли к столбу. Начали выстраиваться в линию. Один бросил винтовку наземь, что-то крикнул. — Ебанный же ты нахуй, — ровным голосом сказал Бартон, и Скотт внизу от неожиданности чуть не выронил рацию. — Скотти, сейчас! — Готов только один барак, — запротестовал Лэнг. — СЕЙЧАС! — рявкнул Бартон, наводя прицел. Первая пуля ударила в плечо жрецу, отбросив его в сторону. Вторая вошла точно в середину лба, одному из белых инструкторов. Третья — в шею темнокожему сержанту. Жилой барак сложился, как карточный домик, подняв тучу пыли. Бартон выпустил еще три пули по силуэтам людей в пыли, пытающимся выбраться из-под обвалившейся крыши и стен. В магазине М-25 всего пять пуль, и одна в стволе. На острове закипела настоящая паника, и вести снайперский огонь стало сложно: фигурки детей перемешались со взрослыми. С целями, — поправил себя Бартон. Он вытянул из-за плеча лук, изо всех сил растянул тетиву — расстояние здесь было неслабое даже для мощного блочного лука — и отправил в полет по дуге две стрелы со взрывными наконечниками. Склад и домик инструкторов расцвели огненными цветками взрывов. Перезаряжать винтовку было некогда, да и в дыму, в суматохе сложно было различить цели. Он успел увидеть, как из воды поднимается и рассыпается по берегу ударная группа во главе с Уилсоном — и стремительно соскользнул вниз по заранее подготовленной веревке. Спринтерский рывок к спрятанному под берегом «Зодиаку» — и он уже прыгает в лодку, нащупывает шнур для запуска мотора. — Клинт! Подожди! С берега, размахивая руками, обрушивается Лэнг. — Ты куда собрался? — орет Бартон, но Скотт уже перемахивает через бортик. — С тобой! — глаза у него совершенно ошалевшие, но не выбрасывать же его в воду, хотя, честно, Клинту очень хочется. — Держись в стороне, хотя бы в самый замес не лезь! — перекрикивает Бартон шум мотора и свист ветра в ушах. Скотт кивает, держась за бортик. Некогда спорить: остров надвигается слишком стремительно. Они вылетают на берег и попадают в настоящий ад: крики, стрельба, клубы дыма. Автоматная очередь воет, кажется, над самым ухом — Клинт укладывает противника стрелой в глаз. Среди построек и кустов возникают и пропадают низкие силуэты бойцов. Возле столба Уилсон разбрасывает трех рейнджеров в рукопашном бою, как щенков, и режет ножом веревки на руках у мальчишки. Клинт краем глаза замечает, как двое охотников с одинаковыми духовыми трубками — но только один из них в драном камуфляже, а другой, из деревни, в одной набедренной повязке — отправляют друг в друга по отравленной стреле. Оба падают, и он тут же забывает о них до конца боя. Он перекатывается, уходя от выстрелов, всаживает стрелу в горло еще одному боевику, расстреливает в спину двоих, загнавших Нана Боку к горящему складу. Бартон работает. Он ныряет за кусты, заходит справа — смертельные кошки-мышки, нельзя остановиться ни на секунду, он едва не спотыкается о тело еще одного погибшего — маленькой тихой женщины из деревни — духовая трубка выпала из разжатых пальцев, и Бартон нечаянно наступает на нее берцем. Неважно, дальше! Еще один боевик падает со стрелой в сердце. Бартон работает — как машина, у которой из всех чувств есть только чувство пространства и траектории. Фигур в камуфляже все меньше — он замечает, как Нана Боку нокаутирует второго инструктора великолепным прямым в челюсть и вяжет ему руки. Еще одного боевика Уилсон укладывает — залюбуешься — хлестким ударом ногой в ухо. Еще двое выходят с поднятыми руками и сдаются сами. Кажется, мы все-таки побеждаем, — думает Бартон, когда ему вдруг что-то обжигает бок. Он видит засевшего в кустах пацана с автоматом. Дуло «гуляет» в тощих руках туда-сюда, и Клинту кажется, что это железный палец смерти выискивает на его теле, куда бы ткнуть. Сердце? Лоб? Горло? Легкое? Он останавливается, и медленно говорит по-вакандийски: — Не стреляй. *** У Скотта голова идет кругом, но он умудряется не подставиться и даже считать, сколько патронов отстрелял из обоймы. Один — в ногу здоровенному мужику с автоматом, который вывалился на него из кустов. Два и три — по движущимся фигурам в камуфляже, Лэнг даже не знает, чего он больше хотел бы — чтобы он попал или чтобы промахнулся. В суете он так и не понял, попал или нет. Как и просил Бартон, он держится в стороне от замесов, на подстраховке. Поэтому замечает то, чего не видят другие. *** Вот дурачок, — думает Клинт, медленно нащупывая в колчане правильную стрелу, стрелу-электрошокер нелетального действия. — Дурачок, неужели тебе так нравится ходить строем и расстреливать своих друзей? Он улыбается мальчишке — и кувыркается в сторону, стараясь не зажмуриться от рвущей боли в боку. Он выпускает стрелу с колена — и попадет точно в солнечное сплетение. Извини, пацан, это больно, но все же не смертельно. Жить будешь. И он замирает, стоя на одном колене, почувствовав на шее мощный захват, а у затылка — дуло пистолета. А вот сам он, кажется, жить не будет. — Теперь ты сказать твоим воинам сдаваться, — говорят ему сзади по-английски, с сильным вакандийским акцентом. Клинт медлит еще секунду, понимая, что вряд ли успеет вывернуться и выбить пистолет. Он попробует, конечно, только шансов у него совсем мало. Рай лежит на остриях копий, — почему-то всплывает у него в памяти. Выстрел гремит неожиданно, и он падает лицом вниз. У него занимает пару секунд, чтобы сообразить и поверить, что он все-таки жив. Рядом стоит Скотт, с пистолетом в руках, и лицо у него — это видно даже в сумерках, в отблесках пламени — белое, как мел. — Скотти, — шепчет Бартон, с трудом поднимаясь на четвереньки и осматриваясь по сторонам. — Ты на всякий случай не теряй бдительности, но мы, кажется, победили… Он встает на ноги, зажимая окровавленный бок, медленно идет к площадке со столбом в центре острова, не выпуская лук из правой руки. А Скотт с размаху садится на землю, не выпуская пистолета, прямо рядом с убитым им человеком. Бандитом, — пытается он убедить себя. Человеком, — отвечает что-то внутри. У него внутри что-то с треском ломается — не в теле, в душе. Он закрывает лицо руками и плачет. Он знает, что не мог поступить по-другому, что он сделал все правильно. Но все равно… это… тошнотворно. Сквозь пелену слез Скотт видит, как Клинт подходит к связанным пленным, молча смотрит на них снизу вверх, зло улыбается, увидев среди них жреца. Мальчишки сгрудились в кучку в стороне, Нана Боку с двумя женщинами что-то им объясняют, размахивая руками. Скотт видит, как Клинт идет к горящему складу — деревянное строение полыхает жарко, как огромный костер. На фоне пламени его черный силуэт замирает. Бартон снимает с шеи два жетона и кидает в огонь. И долго смотрит в пламя, будто его необычно зоркие глаза могут действительно увидеть там что-то, чего не видят остальные. *** Они обходят остров и собирают своих и чужих погибших. Чужих просто бросают в огонь — ни у кого нет сил копать им могилы. Из своих погибли трое, и это, наверное, можно назвать везением. Амеде — женщина со шрамом на щеке — очередь в корпус, почти в упор. Еще одна женщина, старшая из них — пуля вошла точно в лоб, под седыми волосами. И мужчина средних лет — отравленная стрела в лицо, от такого же, как он, охотника, ушедшего из той же деревни искать денег, а может, и смысл жизни у Мертвых богов. Над ним плачет мальчишка, Бартон узнает того самого пацана, которого они, получается, спасли от расстрела. Все смотрят на него и ждут чего-то. Он сам закрывает мертвецам глаза и приказывает копать могилы. — А где Мдани? — спрашивает он. Беспокойство бьет под дых — ему понравилась эта спокойная женщина с решительным взглядом. Хоть бы была жива… Ему кивают куда-то в сторону берега, и он идет, из последних сил зажимая рану в боку. В свете огня он видит темную фигуру. Мдани стоит на коленях и, глухо воя, раскачивается из стороны в сторону над телом мальчишки лет тринадцати, вытянувшимся на песке. Рядом с ним лежит автомат. Он кажется слишком тяжелым рядом с худыми, совсем еще детскими запястьями. Бартон тяжело опускается рядом на колени. — Это… кто-то из нас? — спрашивает он по-вакандийски, внезапно охрипнув: что-то сильно сдавливает ему горло. — Нет. Это кто-то из нас, — она показывает ему крохотную окровавленную стрелу, торчащую из раны в тощем мальчишеском горле. — Он стрелял по нашим. Кто-то выстрелил в него. В сумерках и в дыму не всегда можно разобрать — взрослый или нет. — Мдани, — выдавливает он через силу. — Это точно была не ты. Это не могла быть ты, слышишь меня? Он крепко хватает ее за плечи, встряхивает, орет: «Это была не ты!» — Я уже никогда не узнаю, — монотонно отзывается она. Некоторое время они молчат вместе. — Он был хорошим мальчиком… смелым, — наконец говорит она. — Он хотел стать сильным воином, защищать всех нас. На этом они его и поймали. Они пообещали сделать его сильнее — и он за ними пошел… Не потому, что был плохим. Потому, что он был хорошим. Бартон кивает. Вот это-то и есть самое горькое, — думает он. — Поэтому я и буду гнать их, сотру их с лица земли, вместе с их, мать их за ногу, Мертвыми богами. А если я сдохну в процессе, то умирая, буду просить только об одном — пусть мне и мертвому позволят продолжать погоню. Мдани встает, пытается поднять с земли сына и не может — руки разжимаются. — Дай, помогу, — говорит Клинт. Он берет мальчишку на руки — тощее тело кажется совсем легким, и даже боль в боку не мешает ему идти — мимо горящих развалин, мимо молчащих перепуганных детей — вниз, к лодке.