Только я и ты, лишь только мы вдвоём, а потом я уйду, и снег за окном напомнит тебе, что я уже не вернусь…
1-е марта 1946 год
«Слышал когда-нибудь про нейролингвистическое программирование, солдат?» Желание. Ржавый. Семнадцать. Рассвет. Печь. Девять. Добросердечный. Возвращение на родину. Один. Товарный вагон. Доброе утро, солдат. В тот день Баки снова разбудил кошмар: чувство бесконечного падения в никуда и крик до немоты; ломаное пространство, неконтролируемое вращение и удар, сломавший ему все кости разом. И холод, холод – безжалостный, всепоглощающий холод. Дрожащий и клацающий зубами так, что казалось, на этот звук вот-вот примчится поднятая по тревоге охрана, Баки беспомощно кутался в одеяло и закусывал губы, чтобы перестать трястись. Он даже пытался напеть себе что-то из того, что она ему пела, когда была рядом, какую-то русскую бессмыслицу, которая обычно помогала. Обычно, не сегодня. - Тебе плохо? – следующее, что спросил охранник вслед за набившими оскомину командами «На выход!» и «Лицом к стене!» Баки лишь дернул головой, выражая молчаливое отрицание и, собравшись с силами, выдал, как ему показалось, достаточно членораздельно: - Нет. Мне просто нужен горячий душ. Ни слова больше не спросив, его отвели в душевую, куда Баки влетел, даже не дождавшись позволения эскорта. Дверь с обратной стороны звучно поцеловали дула винтовок и отборная матерщина, на что Барнс чисто из доставляющей удовольствие вредности согнул пальцы правой руки в соответствующий жест и губами пожелал идти на три веселых. Кажется, русские называли это «с кем поведешься, от того и наберешься», но Барнса в данный момент это мало волновало. Открутив горячий кран до упора, он в предвкушении шагнул под обжигающе струи и моментально забыл обо всем и обо всех, с головой провалившись в состояние отрешенности. За закрытыми глазами Баки все еще виделись проклятые снежные вершины, сквозь которые едва-едва проступали очертания Бруклина. За закрытыми глазами сквозь снежную завею Баки виделось лицо Стива, улыбка которого легко могла бы затмить и заменить целое солнце. Баки уже не слышал шума воды, он слышал смех и эхо собственного имени в нем: голосом мамы и Бекки, голосом Стива и даже голосами сослуживцев из 107-го пехотного. - Джеймс. - Бак. - Эй, Барнс! Не спи, не то фрицев проморгаешь! - Баки! – голос-зов из настоящего, знакомый голос, и Барнсу внезапно показалось, что на него разом упала тонна воды, грозя сшибить с ног и расплющить. Он дернулся, пошатнувшись, и распахнул глаза: дезориентированный, ошарашенный, сбитый с толку – он интуитивно встал в защитную стойку и рывками, как затравленный зверь, несколько раз обернулся кругом себя, пытаясь осознать случившееся. Рядом по-прежнему никого не было, но все же что-то отвлекло его, выдернуло из размышлений. Перекрыв воду, чтобы не мешала, Баки напряженно замер, обратившись в слух. На несколько долгих секунд воцарилась аномальная тишина, а затем вместо привычных переговоров ни о чем и размеренного дыхания по ту сторону двери Баки услышал хрипы: не наигранные, не подставные – самые настоящие, будто кто-то по-настоящему задыхался. Затем раздался короткий вскрик и одиночный стук-удар в дверь, похожий на неудавшуюся попытку предупредить, после чего – грузный шелест, с которым, охранник, судя по всему, съехал по двери вниз, бессознательный или даже мертвый. Барнс тут же схватился за полотенце и метнулся к двери. Не слишком обдуманное действие с его стороны, но интуитивно самое оправданное – найти выход. Замок с первого раза не поддался, поэтому Баки попробовал снова, бионической рукой, затем снова, и снова… К четвертому разу из проломленной насквозь и раскрывшейся настежь двери прямо под ноги Баки мертвым грузом свалилось тело охранника. Без видимых повреждений, следов удушья или иных травм на горле. Другой охранник чуть в стороне от своего напарника еще пытался что-то невнятно хрипеть, хотя к тому моменту Баки сам прекрасно понял свою ошибку. Не удавка, не меткая пуля, не нож, вбитый в глотки. Значит – газ. Запоздало спрятав нос в сгиб локтя, Барнс спешно осмотрелся – и догадка обрела свое страшное подтверждение. До какой степени охранники должны были утратить бдительность, или до какой невероятной степени его чувства превосходили обычные человеческие, раз он… увидел газ. Как тот стелился в воздухе: не низко и не слишком высоко, слоем как раз на уровне человеческого роста. Как рябил в люминесцентном свете, словно в насмешку над беспомощностью своих жертв. Инстинкт гнул Барнса к полу, упасть ниже газового слоя и выбираться ползком, как вдруг совсем рядом, в смежном коридоре раздались звуки борьбы. Не медля дольше ни секунды, Баки сдернул с ближайшего охранника винтовку, нацелив на проход. И едва не выстрелил, когда оттуда буквально вывалилось сплетение борющихся тел, в котором Баки почти мгновенно вычислил взглядом мечущийся из стороны в сторону всполох светлых волос. Борьба закончилась так же быстро, как превратилась в захват, с которым она, восседая верхом на охраннике, со спокойным сосредоточением методично душила его обвитыми вокруг шеи ногами. - Можешь дышать… свободно, - слегка дрожащим от сбитого дыхания голосом пояснила она в ответ на недоумевающий, совершенно ошалелый от всего происходящего взгляд Баки. – На тебя газ не подействует. Баки просто застыл как громом пораженный: все еще мокрый, в одном полотенце, но зато с нацеленной винтовкой, он должен был выглядеть до неприличия комично, особенно, в сравнении с ней – экипированной по полному параду, с пистолетом в руке и обезвреженным противником у ног. - Что происходит? – спустя несколько долгих секунд осведомился Барнс, опустив винтовку, но не спеша совсем выпускать ее из рук, а лишь косясь недоверчиво на раскиданную по полу охрану. – Они мертвы? - В глубокой отключке. Надолго, но отнюдь не навсегда, поэтому время ограничено. Идем! – она развернулась, взметнув связанными в хвост волосами, и устремилась вглубь коридора. Не мешкая, Баки устремился за ней, не обернувшись ни разу на тела. - Так что происходит? – догнав и поравнявшись с ней, Барнс повторил свой вопрос, как вдруг его пронзило догадкой, и он рассеянно помахал в воздухе рукой, пропуская сквозь пальцы легкую дымку. – Со мной-то все ясно, но почему газ на тебя не действует? - Я ввела себе вещество, блокирующее действие компонентов газа. И это не сыворотка, если ты про нее подумал, - ее ответ механический. По-прежнему не глядя на него и не сбавляя шага, она продолжила идти вперед, минуя коридоры с напором танка, а Баки послушно следовал за ней след в след, как верный пес. Они задержались у входа в лабораторию, где она сосредоточенно возилась с панелью электронного замка, от которого остался в итоге лишь искрящий спутанный ком разноцветных проводов. - Ты знаешь, где найти одежду, - бросила она, на ходу рукой снося со стола все колбы, пробирки и стекла, тотчас разлетающиеся звенящей крошкой по полу. – Одевайся. Следующие ее действия стали Баки вконец непонятны, потому что, пронесясь ураганом по лаборатории, разбив все, что в принципе разбивалось, она влетела в еще одно небольшое помещение, которое, Баки знал, было хранилищем. Чего – он никогда не задавался целью выяснить. Здесь, достав с одной из полок большую походную сумку, она стала открывать многочисленные сейфы, горстями выгребая их содержимое. Деньги – скрепленные в пачки купюры: советские рубли, немецкие марки и американские доллары, дождем звенящие монеты. Документы: исписанные кириллицей и латиницей расписки и пропуска с чужими лицами на фотографиях, фальшивые советские, немецкие и американские паспорта. От всего этого у Барнса медленно, но верно лезли на лоб глаза. - Что происходит? – он не оставлял теперь уже гораздо более настойчивых попыток добиться объяснений, но она словно вовсе его не слышала, продолжая метаться туда-сюда. – Ты меня слышишь? Ноль реакции. - Диана! – Баки прикрикнул, пытаясь при каждом очередном движении встать у нее на пути, но она всегда была слишком верткой и слишком гибкой, чтобы без видимых усилий уходить от его захвата, избегая столкновений. В конце концов, когда дело от денег и документов незаметно перешло к патронам и ножам, терпение Барнса иссякло. При очередном ее повороте от одного стального ящика к другому, Баки схватил ее за плечи, рывком развернул к себе лицом и встряхнул, должно быть, слишком грубо, но иначе не получилось. – Сейчас же объясни, что происходит! – рявкнул он тоже довольно грубо, требовательно, и лишь получив, наконец, возможность встать к ней лицом к лицу, рассмотреть ее с расстояния буквально нос к носу, Баки так и застыл с ладонями на ее плечах, парализованный в один момент открывшимися подробностями. Не то, чтобы он не заметил их еще в первые секунды, там, в коридоре, во время борьбы, но тогда, удивленный внезапностью, растерянный, он приписал происхождение синяков у нее на лице совсем другим причинам. И только теперь понял, как далеки оказались его предположения от истины. То была не свежая сукровица из только что нанесенных в борьбе побоев, а цветущие всеми цветами гематомы и подсохшие уже царапины давностью как минимум пару дней. Черно-фиолетовая левая скула, опухшая, разбитая слева губа… Стоило Баки отвести взгляд от лица чуть ниже, как его глазам предстало повторяющее чью-то руку зрелище следов удушья на ее шее, уходящее своими ужасающими подробностями дальше, под слои одежды. Захват Баки разжался сам собой, а всё отчаянное желание требовать каких бы то ни было объяснений выветрилось бесследно из его головы. Воспользовавшись этим, она снова юльнула, отворачиваясь от него, только теперь уже не металась, словно белка в колесе, а замерла неподвижно, опершись обеими руками на столешницу и ссутулив обычно идеально прямые плечи. - Я прошу тебя, Джеймс, поторопись. У нас мало времени, - ее всегда уверенный голос, по обыкновению распространяющий эту уверенность радиально на всех, кто оказывался достаточно близко, дрогнул, и это моментально обрезало Баки слух. Еще ни разу с тех пор, как они были знакомы, он не слышал от нее даже намека на потерю железного самообладания, на… слезы? Барнс вздрогнул, осознав, что именно услышал в ее голосе. - Он узнал? – осторожно-медленным движением встав у нее за спиной, чуть левее, чтобы иметь возможность вовремя поймать ее взгляд, спросил Баки. Как менялся его голос, как прокрадывались в интонации металлические нотки ненависти, он заметил не сразу. Не заметил и того, как треснула под его бионической ладонью хрупкая столешница. – Карпов сделал это? – подняв заметно подрагивающую от напряжения живую ладонь, Баки аккуратно и нерешительно отвел ее волосы в сторону и слегка отогнул воротник-стойку на ее куртке. Под ним, прямо у самого горла скрывался свежий след лезвия. – Он сделал это с тобой?! – челюсти Барнса в один момент сжались так, что казалось, будто вот-вот раскрошатся зубы. – Пожалуйста… - тут же процедил Баки, едва удерживая себя от того, чтобы не позвать ее по имени. – Пожалуйста, скажи. Я должен знать! - Он работает на ГИДРу, - вдруг выдала она, и ненависть в этих словах была достойна соревноваться с ненавистью самого Баки, копимой долго и упорно вот уже полтора года. - Этот сукин сын – агент ГИДРы! Сам Барнс повидал в своей незаслуженно короткой жизни столько сукиных детей, что наличие еще одного, пожалуй, его даже не удивило. А вот для нее, судя по всему, напротив, это стало полной неожиданностью. Уж точно не по глупости или наивности. О нет! Баки мог перед Всевышним держать ответ, что женщины умнее и сильнее он не встречал. - Я не удивлен, - все, что он смог придумать, чтобы хоть чем-то заполнить зловещую тишину. - А я – да. Потому что это не отменяет факта, что он также приближенный Сталина, который о его двуличности даже не подозревает. Ровно как и остальные власть имущие, иначе, если был бы хоть один намек на обратное, его сослали бы в Сибирь или расстреляли еще на заре карьеры. Он бы даже до офицерского состава не дослужился, не то что до погонов генерала. - А сам Сталин не может быть… - Нет, – отрезала она, даже не дав ему закончить. – Это исключено. Просто… Просто шмидтовская зараза слишком глубоко пустила корни, глубже, чем кто-либо подозревает, а факт связи Карпова с ГИДРой не пронюхали даже самые опытные ищейки КГБ. А я понадеялась на них! Понадеялась, что, какими бы ни были его личные интересы, в итоге он все равно останется предан своей стране и своему вождю. Еще неделю назад я верила, что иных Сталин близ себя просто не держит. - А нельзя ему, ну,.. скажем, открыть глаза на правду? - Баки знал, как наивно звучали сейчас его слова, но, тем не менее, они имели смысл. – Ты смогла бы это сделать. Он тебе доверяет, прислушается или хотя бы засомневается и захочет проверить… - Поздно. Момент для раскрытия карт Карпов подобрал прекрасный. Сталина сейчас нет в стране, а когда появится, все будет уже сделано, и концов не найдут. Уверена, им не составит особого труда обратить весь мой авторитет против меня, особенно, если я не буду иметь права голоса. К тому моменту уже не буду. А тебе… - она резко повернулась к нему лицом, ловя взгляд. - Тебе к тому моменту нужно быть так далеко отсюда, как только возможно. – Здесь, - ее взгляд скользнул по набитой сумке, - достаточно денег, чтобы купить с потрохами самого преданного агента разведки любой из трех стран, не говоря уже о простых смертных. Здесь достаточно подставных личностей, чтобы тебя невозможно было отследить вплоть до американской границы. Если бы у Барнса было время обдумать открывшиеся обстоятельства, возможно, он бы сказал совсем другое, но времени не было, его совсем не было, и соображать приходилось быстро. Хорошо хоть, в этом он преуспел еще тогда, когда ему приходилось поспевать за несущимися вперед на запредельных скоростях мыслями Стива, когда тот, став Капитаном, за пять минут во всех мельчайших подробностях продумывал план захвата очередной вражеской базы. - Он по-прежнему хочет того же? – спросил Баки, смутно припомнив, с чего вообще началось его пребывание здесь. – Ему все еще нужна сыворотка? – он перевел взгляд со своей бионической руки на вторую, живую, на которой под напряженными живыми мышцами рисовались наполненные кровью вены. - Ему,.. Золе, ГИДРе нужна готовая формула. Все остальное послужит лишь приятным дополнением. - Но разве… - Барнс внезапно совершенно запутался в известных ему фактах. – Разве у них нет собственной формулы? Разве Зола не вывел ее еще в Азанно, когда нашпиговал меня… - он смолк на полуслове, не желая договаривать то, что им обоим было прекрасно известно. Во всяком случае, Баки думал, что ему известно. - Нет. Сперва я боялась, что, пользуясь наработками отца, он смог подобраться достаточно близко к решению, но потом я получила данные из его лабораторий в Альпах и… тебя. Нет. То, что он испытывал на тебе, даже близко не походило на сыворотку, разработанную отцом. Созданная Золой дрянь позволила тебе пережить падение, но дальше… дальше эффект был обратным – она убивала тебя. Поэтому им пришлось в конечном итоге прибегнуть к заморозке, чтобы остановить процесс разрушения и не потерять последнее, что у них было, или чтобы выиграть время, пока не будет найдено решение. И они… его нашли. Вернее, я сама их нашла. Они рассчитывали, что я буду стремиться во что бы то ни стало спасти тебя, чтобы не дать тебе погибнуть от того, что изначально создал мой отец. Они не ошиблись. Услышать подобное для Баки стало сюрпризом большим, чем новость о том, что фаворит Сталина – агент ГИДРы. - Так значит, это ты… Баки честно не хотел, чтобы окончание фразы прозвучало как: «…сделала меня таким?» - но других подходящих слов на ум упрямо не шло, поэтому он оставил конец открытым. - Когда я нашла тебя, ты был при смерти. Не от побоев, не от пневмонии или интоксикации – это были, скорее, лишь сопутствующие симптомы. Счет шел на дни, я должна была что-то сделать. И хоть у меня никогда не было доступа к работам и экспериментам отца, как все ошибочно считают, я нашла решение, создав, быть может, не совсем то же самое, что создал мой отец для Стива Роджерса, но что-то определенно похожее по свойствам, потому что прямо сейчас ты все еще жив, совершенно точно здоров и даже… - она отвела руку в сторону, осторожно коснувшись его железного протеза, - вопреки всем законам человеческой физиологии носишь это без особого для себя вреда. Потратив немного драгоценного времени, чтобы уложить в голове услышанное, Барнс внезапно совершенно ясно понял, что нужно делать. - Отдай им то, что они хотят. Сыграй по их правилам. А когда Сталин вернется, сдай Карпова с потрохами и всеми доказательствами. - Я не могу, Баки. Дать им желаемое – значит записать готовую формулу, после чего их уже нельзя будет остановить. - А если… - Барнс медленно сжал кулак правой руки, и спустя всего пару секунд рисунок вен на ней стал еще более заметен. – Ты ведь брала у меня кровь, - тогда Баки не особо волновал вопрос, зачем и для чего было нужно так много, но теперь прошлый опыт стал более чем актуален. – Долго этому фритцу придется в ней копаться, чтобы самому найти ответ? Или той ему мало? – Барнс доверчиво протянул руку ладонью кверху. – Возьми еще. Отдай им, сколько нужно. Зола азартен в таких делах, я знаю, сам видел. Ненадолго, но он уймется. В ответ она лишь нежно прикоснулась пальцами к голубоватым на сгибе венам и слабо улыбнулась. - Твоя кровь, твоя здоровая кровь, без всей химической отравы, никогда не попадала к ним в руки. Поэтому Карпов и вызверился три дня назад: он узнал, что кровь, тот самый литр с лишним, что я из тебя выкачала, по адресу отправлен не был. В декабре, пока я торчала в кремлевской подземке, я не только обхаживала Сталина, но и налаживала кое-какие связи в и за пределами Союза, чтобы иметь возможность отправить посылку… по другому адресу. Не то чтобы я доверяю Штатам, их правительству или их военачальникам, но я определенно склонна доверять некоторым людям, которым верил в свое время мой отец. В их руках его детище будет в безопасности большей, чем я могу обеспечить сама, не рискуя тобой сильнее, чем я это уже сделала. Поэтому – нет, Баки, - ее рука соскользнула по его руке, - больше никаких уловок, никаких подачек им на заклание. Ты уйдешь отсюда сегодня же, и очень скоро весь этот кошмар для тебя закончится. Как и планировалось, и даже еще лучше. Что-то екнуло в груди Баки после этих слов, встрепенулось, словно птица, ощутившая, как поддались силки, но также быстро, как возникло, странное чувство ушло, и Барнс застыл неподвижно, глядя на нее с растущим подозрением. - А что будет с тобой? Она усмехнулась, и это почти вывело Баки из себя, если бы в последний момент внутреннюю бурю не остановили напоминание самому себе об отсутствии времени и вид ее избитого лица. - Умоляю, Баки! Хоть раз побудь единоличным, тебе судьба эту привилегию сполна задолжала. Хоть раз подумай о себе! – она вдруг резко подалась ему навстречу, обхватив ладонями его лицо. – Прошу! – смотреть в ее глаза стало для Баки невыносимо, они выражали мольбу, в них крупными бусинами стояли слезы, в дым развеивая миф о том, что роковые женщины не плачут, а если плачут – то грош им цена. – То, что они собираются с тобой сделать, то, что они могут сделать с тобой теперь, когда в тебе стабильная и действенная версия сыворотки… - Что они сделают с тобой?! – Баки перебил, повышая голос, и едва снова не сорвался, чтобы не встряхнуть ее за плечи. - Ничего! – она тоже закричала, а ее взгляд сверкнул стальной решимостью, которая легко пронзила бы насквозь, став хоть чуточку материальной. – Ничего они со мной не сделают. Без тебя и образцов твоей крови, - подняв к голове руку, она коснулась пальцем виска, словно указывая прямую цель, - это – все что им останется. Они не тронут меня, потому что им нужно то, что есть лишь у меня в голове. - Ты наивна, словно ребенок, если думаешь, что эта незначительная деталь сделает тебя неприкосновенной для ГИДРы. Поверь мне, их щупальца залазят под кожу. И в мозг они тоже прекрасно залазят! - Поверь мне, я это знаю! – теперь ее голос звучал так, что не знай ее, Барнс бы испугался. – Карпов оказался бесконечно педантичен, указывая все мои просчеты сверх того, где он оказался приспешником ГИДРы. Особое удовольствие ему доставила та часть, где он подробно расписал мне, где и как именно я ошиблась, исправляя за Золой, за сукиным сыном Золой, а не за отцом, ошибки. Он сказал, что, желая добра, я, в точности как отец, сотворила еще большее зло. Сказал, что промерзни ты еще пару месяцев в их морозилке, пройди пару-тройку сеансов электрошока – и о личности Джеймса Бьюкенена Барнса можно было забыть навсегда и безвозвратно. Осталась бы только мясная оболочка, в которую можно было бы засунуть любую личность, вписать любую программу. Но теперь у них так не получится лишь потому, что мои доработки сыворотки оказались настолько удачными, что теперь ты не только не умираешь, но и восстанавливаешься намного быстрее, чем обычный человек. Твоя нервная ткань способна к восстановлению наряду со всеми остальными, а это значит, что ни один электрошок отныне не даст долговременного эффекта. Они поставили себе цель найти другой метод контролировать тебя и… они нашли его, Джеймс! Поверь мне на слово, ты никогда не должен узнать, в чем его суть. Барнс получил развернутый ответ на вопрос о том, что происходит, он узнал подробности, которые не хотел узнавать. - Верхняя полка слева, - сказала она, даже не обернувшись, а лишь сосредоточенно закладывая в сумку стопки шоколадных плиток и первые попавшие под руку консервы. Баки машинально сунул руку в указанное место и извлек содержимое. На автомате он почти отправил пачку в карман, лишь в последний момент сообразив, чем она на самом деле была. - «Беломор»? - Разломи сигареты и натри табаком подошвы. Псы-ищейки не возьмут след – это даст тебе дополнительную фору. Погоди, - окликнула она, прежде чем он мог бы начать выполнять ценное указание, - посмотри сюда, - широким движением раскатав на столе карту, ту самую, которую она неоднократно и как бы случайно оставляла на виду в лаборатории, негласно позволяя пленнику изучать местность, где его держали – леса-леса, сплошные, зимой и доброй полвесны едва ли проходимые подмосковные леса. – Мы сейчас вот здесь, - ее указательный палец ткнул в точку на карте, и только Барнс хотел сказать «я знаю», как она, в принципе не дожидаясь его ответа, продолжила, - пять километров на северо-восток, - палец на карте пришел в движение, обозначая маршрут, который мгновенно со всей точностью отпечатывался у Баки на сетчатке, - там будет дорога. Достаточно крупная, она из основных уцелевших после войны, что ведет из Москвы и области. Они решат, что сколько-нибудь умный беглец туда не сунется, поэтому маловероятно, что станут искать тебя там. Там тебя встретят, помогут добраться до нужного вокзала. Тебе придется немного поездить по России-матушке, чтобы запутать след. - Встретят? – Баки скосил на нее удивленный взгляд. Вряд ли в их положении они, и особенно он мог позволить себе роскошь кому-то довериться. Не так-то это просто, когда ты официально сбежавший из-под надзора КГБ пленник со сплошь металлической рукой. - Вы знакомы, проблем не будет, - и словно прочтя все его мысли, сопровождающие односложный вопрос, продолжила: - Смирнов тебя во всех возможных анатомических подробностях видел-перевидел, шарахаться не станет. - Значит, ты подозревала? – Баки посмотрел на нее открыто, чтобы максимально исключить возможность уйти от ответа. – Подозревала изначально, что с «любимчиком Сталина» и всем остальным… ничего не выйдет? - Я искренне надеялась, что выйдет. Но жизнь научила меня всегда иметь запасной план, на случай непредвиденных обстоятельств. Начиная от посылки в Штаты и заканчивая твоим сегодняшним побегом – это он и есть. Шнуруя высокие армейские сапоги, Баки засунул между голенищем и штаниной большой армейский нож. Еще один закрепил под ремнем на спине. На свитер, под удлиненную, в тон снежному ландшафту светлую куртку, чем-то напомнившую американскую «аляску», он надел снятую прямо с бессознательного охранника броню, поверх куртки пристегнул ремень винтовки. Пока она отвлеклась и не смотрела в его сторону, он спрятал в многочисленных карманах одну-единственную гранату. Сомнения снова стали пожирать Баки изнутри лишь когда они выбрались на поверхность и стояли на цементированной заснеженной площадке, где знакомо пахло хвоей и морозом, над головами возвышались сосны, а на все четыре стороны света простирался лес. Ее руки были наглухо затянуты в черные перчатки, так, что, кожи было совсем не видно, но, держа ее руку в своей, Баки почему-то был убежден, что под перчатками крылись стесанные в кровь костяшки. Баки прекрасно понимал, что если его побег удастся, то они с ней, вероятно, видятся в последний раз. Если побег не удастся, то абсолютно точно в последний раз, потому что он пустит себе пулю в висок или горло, взорвет себя гранатой, но живым не сдастся. В последний раз Баки видел женщину, которая спасла ему жизнь, ценой, которую он сознательно отказывался называть, потому что тогда он просто не смог бы уйти. В последний раз Баки видел женщину, которую он, кажется, имел глупость полюбить. Джеймс Бьюкенен Барнс совершенно точно счел бы своим долгом признаться в этом вслух, потому что ему очень этого хотелось, потому что это было искренне и по-настоящему,.. потому что было в последний раз. Но как бы сильно ни хотелось, не осталось времени, и не было похоже, что, закрывая ему рот поцелуем, она собиралась позволить ему сказать еще хотя бы одно лишнее слово. Они целовались, жадно и отчаянно, в последний раз, пока в женской груди не иссяк воздух, и, ткнувшись лбом в его лоб, она не прошептала: - Уходи. Умоляю тебя, беги так быстро, как только можешь. Не оглядывайся и ни о чем не думай. Вместо: «Люблю тебя». - Прости меня. В ее голубых глазах, словно в зеркале, Баки видел суровую русскую зиму. Роковая женщина. Снежная королева. Черная Вдова в его изломанной судьбе. - Уходи!Ты узнаешь о том, где я не был и где был, и я скажу тебе просто: «Я тебя не забыл». Всё исчезнет, растворится, всё растает дотла. Улыбнувшись, я увижу, что меня ты ждала.