***
– Прости меня, милая, я бессовестно опоздал, – раздалось где-то совсем рядом с ухом, и разбуженная этим шепотом Романа испуганно распахнула глаза, не способная пошевелиться. Ее тело было словно скованно по рукам и ногами невидимыми, неощутимыми путами, которых на самом деле не было и в помине. Не было и телепатии, заставившей ее замереть недвижимой. – Как ты?.. Хотя нет, не отвечай, я и так знаю. К ее губам в полной темноте приложили палец, заставляя сохранять тишину. Голос незнакомый, чужой не был пугающим, не походил он и на голос психопата, вырвавшегося из Матрицы, скорее наоборот, он был родным, притягивал к себе, заставлял слушаться по собственному желанию, и это пугало. – Ты не против света? – не дожидаясь ее ответа, незваный гость щёлкнул пальцами, и в комнате тут же вспыхнул тусклый огонек ночника. Теперь мадам Президент могла рассмотреть мужчину, находившегося перед ней. Среднего роста, средней, даже заурядной внешности, с длинными, неровно обрезанными кудрявыми волосами, вытянутым лицом и немного выпученными, совершенно безумными водянисто-мутными глазами, будто у их обладателя начинается базедова болезнь. Он сидел на краю ее кровати и совершенно точно счастливо улыбался. Романа сморгнула несколько раз, прежде чем резь в глазах прошла и она смогла сконцентрироваться на происходящем. Она узнала бы этот взгляд из тысячи. Доктор. Другой, не знакомый ей еще, но всё еще такой же. Такой же пахнущий дымом и смазочным маслом, петрикором и запекшейся кровью, пахнущий жизнью, не то что пропитанный озонатором воздух Цитадели. – Доктор, – одними губами пролепетала женщина, всё еще не в силах сдвинуться с места, не в силах подняться, будто распятая на собственной кровати. – Ты же знаешь что это всего лишь глупое прозвище, – улыбнулся он, наклоняясь к ней, обжигая кожу дыханием, и дышать не могла уже она, – как и твое, Герцогиня. То, что происходило, было неправильным, но Романа позволяла этому происходить, не чувствовала, что это что-то, чего не следовало делать, и к чувству стыда примешивалось что-то такое, что появлялось в ней только тогда, когда она видела Доктора. Желание подчиняться, просто желание. Первое прикосновение губ пришлось на лоб, второй поцелуй на кончик носа, а от третьего мир поплыл, сжался до сверхновой в животе и взорвался. Те призрачные несуществующие оковы, державшие ее по рукам и ногам, треснули, отпустили ее, и теперь Романа с радостью запустила пальцы в спутанные, слишком длинные для мужчины волосы. Не отпускать, не отдавать. Это ее наваждение, ее проклятье. Быть так близко, но в то же время никогда не иметь возможности сделать это доселе. Оторваться, хлебнуть воздуха и снова прижаться. Шея, плечи. Его поцелуи больше походили на укусы: забрать себе, заклеймить, чтобы на коже остались следы, нет, они не останутся даже до рассвета – чертова биология, но останутся воспоминания, останется призрачное чувство, будто тот, другой всё еще прикасается. И ей все равно мало. Мало. Мало кожи, мало прикосновений. Одежда летит на пол. Она почти рычит, пытаясь развязать узел на совершенно никому не нужном шейном платке… – Реткон или червь? – непонятно зачем спросила Романа, закусывая губу, чтоб не стонать и вспоминая, что о предыдущих встречах она не знала, а судя по тому, как уверенно Доктор обращался с ее телом, знал что и как делать, они определенно были. Это определенно был не тот момент, когда стоило спрашивать подобные вещи. Не тогда, когда ее так старательно пытались превратить в одно сплошное желе, не тогда, когда кожа, казалось, шипела от прикосновений. Но, к великому удивлению, это интересовало ее едва ли не больше, чем сам мужчина, спускавшийся губами все ниже со вполне понятным намереньем. – Но ты же… умная девочка, подумай, – ответили ей с усмешкой, не отрываясь от своего занятия, прямо в перерывах между поцелуями, – с чего бы мне… стирать тебе память, особенно если б я знал, что ребенок, которого ты носишь – мой? Что с тобой такого произошло, что могло бы дать признаки беременности? Доктор подпер голову и замер между разведённых женских коленей, вопросительно смотря на почти задыхающуюся Роману. Что-то в его лице было опасное, коварное, не докторское. – Ну же, Трей, я в тебе разочарован, не для того я учил тебя думать и видеть, чтобы, вернувшись на Галлифрей, ты всё мигом забыла. Но ответить на заданный вопрос ей просто не дали, выбив парой прикосновений из головы все приличные, да и неприличные тоже, мысли. Романа со стоном уселась на кровати. В комнате, как и ожидалось, была только она, вся взмокшая, горящая, будто в адском пламени. Ночная рубашка прилипла к спине, а оба сердца из груди переместились в область внизу живота. Сон. Всего лишь сон. Вот и хорошо, что всего лишь сон. Мокрая одежда полетела на пол, женщина вылезла в холодную комнату из-под душного и вмиг ставшего кусачим одеяла. Кожа чесалась в тех местах, куда во сне пришлись поцелуи. Надо было найти другую одежду, закрыть окно и постараться снова уснуть. Если это вообще окажется возможным. Она отрыла ящик и пробежалась пальцами по аккуратно сложенным вещам, наобум вытаскивая первую из рубашек, что были там. Белая, как снег, хотя на Галлифрее никогда не было снега. Ни в Цитадели, ни в Аркадии, откуда она была родом. Но эта ассоциация плотно засела в ее голове с самого первого приключения на Рибосе. Холодная, промозглая планета, а она сбежала из дома в совершенно неудобных туфлях и нижней рубашке, не собрав вещей, даже не предупредив своих, куда и зачем она отправляется. Лорд Президент сказал, что она одна из немногих, кому он может доверить такую миссию. Это потом Романа узнала, что отправилась «в самоволку», а Президент был не Президентом, а Черным Стражем. Женщина оделась и поспешила закрыть ящик, даже такие простые вещи, чем дальше, тем сильнее напоминали ей о Докторе, о том, кого она своими собственными руками приговорила к изгнанию. – Простите, что нарушаю ваше уединение, мадам, – незнакомец, появившийся в покоях, словно соткавшийся прямо в комнате из теней, был странным, он вообще не должен был оказаться тут, не минуя стражу. А если бы стража его видела, то оповестила бы ее. Но к ней никто не приходил. Он мог бы быть убийцей, подосланным кем-то, но сам факт покушения на Галлифрее был смешон, для того, чтобы убить повелительницу времени, коей и являлась мадам Президент, потребовалось бы что-то более надежное, чем нож или пистолет. – Охрана! – крик с добрый десяток раз отразился от каменных стен, но за дверьми не раздалось ни звука. – Не утруждайте себя, Романа. Вас никто не услышит, – мужчина не приближался, всё стоял на том же месте, держа руки за спиной, и ей всё меньше казалось, что происходящее реально, но страх от этого не только не пропадал, но и, наоборот, усиливался. Кто-то влез в ее сознание без разрешения, осквернил святая святых. Это было страшнее, чем просто незнакомец в покоях. – Что вы сделали? Вас прислала Пандора? – вопросы посыпались на таинственную тень, которая всё же сдвинулась, но не к ней, а назад – в полосу света от окна. – Ничего такого, что бы вы сами не могли сделать – я зациклил ненадолго время в этой комнате. Вы позволите? – мужчина кивнул в сторону одного из кресел, стоявших в комнате, и после молчаливого разрешения, уселся, прежде чем продолжить, всё еще держа в руках трость с набалдашником, напоминающим голову пуделя. – Вы знаете, зачем я к вам пришел, мадам? – Я даже не знаю, кто вы… – обреченно буркнула Романа и, чтобы хоть как-то занять руки, принялась разбирать спутанные волосы. Но пальцы не особо слушались хозяйку, а обручальное кольцо цеплялось за пряди, посылая вдоль спины нервные искры. Она на секунду задумалась, а потом решительно положила кольцо на прикроватный столик. – Вы не знаете или хотите не знать? Мне думается, что всё же второе, – лица незваного гостя мадам Президент всё еще не видела, но она уже с уверенностью могла сказать, что он не принадлежал к галлифрейцам, не был человеком, он словно вообще не существовал, по крайней мере вокруг него не было никакого телепатического фона, даже малейшего, даже экранированного, как бывает от живых высших рас. Ничего, зияющая пустота, будто перед ней была твердотельная голограмма, но и трость, и мужчина в комнате были вполне реальны – Романа, несмотря ни на что, была вполне способна отличить живое создание от иллюзии. Голограммы всегда были какими-то глянцевитыми, в них, созданных компьютером, отсутствовала та странная легкость живого существа. Вдобавок, о том, что мужчина не хитрый фантом, говорила вполне реальная тень на каменном полу и вполне реальное выжидательное постукивание пальцев по подлокотникам кресла. Кем бы ни был этот… он знал себе цену. И себе, и своему времени, но никуда не торопился, будто у него в запасе была целая вечность. – Нет, я и правда не знаю, – ответила Романа. – Тем и лучше. Должны же в этой вселенной оставаться те уголки, куда ваш род еще не добрался и не изучил, как срез под микроскопом. Вы называете себя Повелителями Времени, и вы его в самом деле обманули, как и обманули смерть… Эта ваша регенерация – презабавная штука, как и Матрица. Вы заменили смерть эссенцией жизни, заменили на химию, как заменили свой воздух. Но вы знаете, что я, просто отрицаете это знание, как что-то, что не вписывается в привычную систему координат. Романа испуганно зажала себе рот рукой, чтобы скрыть испуганный вскрик, и отрицательно замотала головой. – Нет, вы выдумка… То, что рассказывают на ночь детям. – Я бы оскорбился, но мне так часто это говорят, куда чаще чем «доброго дня!». Вам нечего бояться… – Я не боюсь, я могу быть удивлена, могу быть озадачена, даже могу начать сомневаться в своей вменяемости, но бояться мне нечего, точно не вас, рано или поздно я все равно с вами встретилась бы… После смерти. – Вы так уверены в своей порочности? – незнакомец щелкнул пальцами, и просторная спальня озарилась непривычным для желто-красно-оранжевого Галлифрея сине-серебристым светом. Казалось, будто он этим щелчком притащил в комнату весь свет Пазити, потому что всё стало так хорошо видно, как не было видно днем, но при этом в комнате не горел ни один светильник. – Я знаю свои грехи, но не чувствую раскаянья за них, я поступала так, как было правильно, как мне казалось правильным. Не обязательно так, как этого требуют правила. Этого разве не достаточно? Не удостоив хозяйку каким-либо ответом, гость поднялся с кресла, оставив трость прислоненной к подлокотнику, и прошелся по комнате, подошел к ней, буравя ее взглядом с полминуты, а потом как-то криво усмехнулся. – Поверьте, мадам, в мире нет никого без изъяна. Просто некоторые это ловко скрывают… Или не скрывают, а просто пользуются слепотой других. Но вы так и не ответили на мой вопрос. – Вы тоже, – Романа дерзко вскинула подбородок и, не желая смотреть снизу вверх, поднялась с края кровати. – Сначала вы, – галантно предложил незнакомец. – Знаю. Я видела ваших слуг в Цитадели, и видела их только я. Никто другой. – Мне не нравится это слово «слуги», – мужчина приложил ладонь к груди, словно получил укол в сердце, и Романе досталась еще одна кривая улыбка. Чем больше она старалась рассмотреть черты лица своего гостя, тем более ускользающими, зыбкими они ей казались, будто у него вовсе не было этого лица. – Они мои помощники на вполне добровольных началах. – Какая разница, как это называется? Вы всё равно говорите им, что и когда делать, – скрывать раздражение таким вторжением в свою жизнь становилось всё сложнее. Этот мужчина буквально источал все противоречивые сигналы, которые только можно было, будил все потаенные обиды, спрятанные мелочные порывы, а еще до зубодробительной боли напоминал бывшего одноклассника Доктора – Мастера. Та же галантность, те же неуместные кривые, полубезумные улыбки. – О, Бегемот был всесторонне прав: женщины, подобные вам, похожи на солитер в дешевой безвкусной оправе, – рот незнакомца наконец скривился так, что на мгновение стал симметричным. Мужчина задумчиво занес руку над столиком, а потом поднял с него обручальное кольцо хозяйки комнаты, чтобы получше рассмотреть его. И действительно, кольцо, подаренное Браксиателем, было крайне дорогим и крайне безвкусным. По крайней мере, так казалось Романе. – Так значит, вы пришли за солитером в свою коллекцию? – Простите? – Говорят, что вы приходите за душами. Одно желание взамен. Договор. – Зачем мне ваша душа? – так и не представившийся мужчина ухмыльнулся, возвращая украшение на место. – Она и так принадлежит мне, остается только немного подождать, сколько бы это «немного» ни заняло. Я предпочитаю другой способ общения. Услуга за услугу… Ваше желание против моей просьбы. – И чего же почти всемогущему нужно от простой смертной? – первая волна страха куда-то делась, теперь, когда всё встало на свои места, к Романе вернулся холодный рассудок, уже не раз спасавший ее в беде. – Это зависит от того, что является вашим сокровенным желанием, – мужчина не только так и остался стоять в непосредственной близости от своей добычи, но и подался корпусом вперед, так что Романе начало казаться, что она слышит биение чужого сердца где-то совсем рядом. – А… если… если у меня нет такого? – спросила она, аккуратно подбирая слова, чтобы не показаться польщённой, что дьявол пришел к ней. – Мы оба знаем, что это не так, – голос искусителя спустился ниже, находя такие ноты, от которых начинали подкашиваться колени. Незнакомцу хотелось не только поверить, но и полностью отдаться в его власть. – Грядет война, такая, какой ещё не видела эта вселенная. Она останется шрамом на всей истории. И вы можете выйти из этой войны победительницей, не просто как Леди Президент, но как Императрица. Вся власть, вся история будут подчиняться только вам по мановению руки, нет, по одной только мысли. Или, быть может, не власть вас влечет, а что-то другое? Слава? Кто не захочет слыть умнейшей и мудрейшей женщиной от сотворения мира до конца времен? Скажите, чего вы хотите, и я дам это… В комнате теперь было нестерпимо жарко, несмотря на сквозняк, кровь, успокоившаяся было после странного мокрого сна, снова стучала в висках и отдавалась внизу живота тянущей болью. – Сначала отойдите, мне нечем дышать, – когда мужчина всё же сделал шаг назад, Романа до боли в ребрах радостно втянула воздух носом, но легче не стало. Теперь, напротив, стало не хватать этого мерного дыхания на её лице, но всё же она облегченно выдохнула, наивно полагая, что искушение закончилось. – Я не желаю ничего из этого. – Ни капли? – насмешливо переспросил он, а потом будто размышляя вслух продолжил: – Действительно солитер… Но я предложил только то, что обычно спрашивают. То, что вам не нужна ни слава, ни власть, не говорит еще о том, что вам, мадам, ничего не нужно. Дело в том, что ваше заветное желание лежит далеко за пределами обыденности. – И что же это? – вторя ему в ехидных интонациях, ответила Романа. – Не что, а кто. Он называет себя Доктором. Я мог бы заставить его полюбить вас до беспамятства… – начал незваный гость. – Не смейте! – вырвалось у нее. Роману, словно от выстрела, подало назад, и она едва заметно прислонилась к краю кровати, силясь устоять на ногах. – Неужели вы предпочитаете страдать? – Я никогда не заставлю его сделать что-либо против его собственной воли, – отчеканила она, тяжело дыша от раздиравшего ее противоречия. Заветная мечта была так близко, Доктор мог полюбить ее, быть с ней, но это было не той любовью, что она желала. Не настоящей. – Своевольная девчонка, – едва различимо буркнул мужчина себе под нос, – так чего же, по-вашему, вы хотите? – Вы сами сказали: грядет война. Мне… мне нужно спасение. – А может, и подделка, а не солитер… Вы хотите выжить в этой войне? – Вы меня не правильно поняли, мессир. Не мне нужно спасение, я просто хочу, чтобы с ним всё было в порядке. Чем бы ни закончилось то, что грядет. Гость разочарованно цокнул языком. – Потратить шанс всей жизни на другого, который вас ни во что не ставит. Это ваше решение? Изменить его, если мы заключим договор, никто не сможет. Ни вы, ни даже я. – Да… я уверена. – Тогда вам, Леди Президент, слово властителя всей тьмы, что в обмен на мою просьбу Доктор будет жить и выживет в этой войне. – Я бы предпочла договор в двух экземплярах, заверенный нотариусом. И вы все еще не назвали цену… – Вы сомневаетесь, что это того стоит? – Хочу знать наперед, что меня ждет. Это грешно? – Это ваше галлифрейское любопытство, знать конец истории наперед, оно очаровательно. Одна ночь в вашем обществе. Цена жизни Доктора: одна ночь в вашем обществе. Вы передумали? – мужчина протянул для рукопожатия смуглую сухую ладонь. – Нет, – будто боясь, что дьявол надбавит цену, Романа со всей доступной силой сжала поданную руку, кожа незнакомца горела, как огонь, от места соприкосновения посыпались красные искры, а пустые глаза пуделя на набалдашнике вспыхнули нехорошим светом, и трость с грохотом повалилась на каменный пол. Комната погрузилась обратно во мрак, что был до появления этого мужчины, а спустя секунду снова вспыхнула тем же серебристым светом, будто ничего и не произошло. – Можете со мной не церемониться. Не хрустальная. С обреченным спокойствием Романа потянулась к бретелькам ночной рубашки, чтобы спустить их с плеч. Белая ткань с тихим шелестом упала к ногам, обнажая незагорелое тело, которое теперь вдобавок отливало какой-то неестественной светящейся зеленцой, такой, какой иногда отливают долго пролежавшие в морской воде трупы. Однако мужчина презрительно отвернулся к окну и даже сделал несколько шагов к креслу, но остановился на полпути и вернулся, будто что-то вспомнив. Романа нервно сглотнула, потому что теперь ей вновь начало казаться, что её сон не закончился, что её давно и вполне успешно забитое либидо не только очнулось так некстати, но и разошлось не на шутку, раз проецирует всё это в прямые домогательства – Это было бы омерзительно, если бы не было так самоотверженно. Когда я сказал «одна ночь в вашем обществе», я не имел в виду секс. Я выражался вполне конкретно. Ваше общество на одну ночь. Я пришлю за вами, когда посчитаю необходимым. А пока я заберу кое-что в залог. Левое или правое? Какое из ваших сердец доминирующее? Не хотелось бы вас убить ненароком. – Левое…– не задумываясь, ответила ему Романа, зябко обхватывая себя руками, но одеваться обратно не стала. – Но едва ли вы сможете извлечь другое без соответствующего хирургического вмешательства. Это вызовет регенерацию. Романа тяжело вздохнула – лучше бы она и вправду могла умереть уже сейчас, вместо того, чтоб прожить еще двенадцать жизней в надбавку к бездарно потраченной на студентствование первой и наполовину прошедшей в войнах второй. Почему, залечивая ее ментальную связь с реальностью, врачи посчитали нужным выправить и тело, растерявшее все свои регенерации? – Не вызовет… – трость по щелчку пальцев подлетела к владельцу, внезапно оказавшись не совсем тростью, а замаскированным коротким мечом, который теперь был извлечен из ножен, – поверьте моему опыту. Постарайтесь не дернуться, будет немного больно. Холодный металл клинка прислонился к груди чуть правее грудины, а потом резко погрузился внутрь. Жертва коротко вскрикнула, но не дернулась ни на дюйм, и спустя пару отвратительно долгих секунд первая алая капля медленно сползла к рукоятке. – Задерживать дыхание вовсе не обязательно, – делая вид, что он поддерживает светский разговор, отметил дьявол, и лезвие медленно двинулось назад с чавкающим звуком, обнажая зияющую рану в груди. Но так ожидаемого Романой спасительного свечения регенерации не наступило, напротив, на пол не упало ни единой капли крови, только глаза пуделя стали нестерпимо красными. Она часто-часто моргала и кусала губы от боли, но не издала ни единого звука, когда из грудной клетки, как-то минуя всенепременно должные быть сломанными или рассеченными ребра, мужчина достал какой трепещущий окровавленный объект – не могло же это в самом деле быть ее сердцем? – и педантично завернул его в белый шелковый платок. – А теперь спите, утро вечера мудренее, – приказным тоном сказал он, когда Романа хотела было напомнить, что, по идее, грудную клетку сначала надо зашить, но её веки в один миг стали тяжелыми, и она рухнула на кровать, распластавшись на белье, как окровавленный снежный ангел.***
Утро в Цитадели началось с того, что Леди Президент пропустила совещание, никого не поставив в известность о том, что ее не будет, и все бы списали это на ее дурной характер, решив, что она устроила что-то вроде забастовки, если бы ее видели за пределами покоев, запертых изнутри. И первым, как и положено супругу, забил тревогу Браксиатель. Именно он, не получив ответа ни на стук, ни на крик, потребовал вскрыть дверь и занырнул вглубь по анфиладе комнат. Приемная, кабинет, библиотека, будуар и, наконец, спальня, из-за прикрытой двери которой раздался приглушенный, задушенный стон. Мужчина резко распахнул дверь и замер, потому что сцена, представшая перед его глазами, отличалась от той, которую он себе вообразил в припадке ревности. Романа лежала обнаженная поперек кровати, свесив голову вниз, будто летучая мышь, и спала глубоким, но совершенно неспокойным сном. Учитывая, что галлифрейцам нужно не так много времени на восстановление, это было странно. Браксиатель поспешно пересек комнату и дотронулся до супруги, силясь разбудить ее. Кожа женщины была горячей, а саму ее, судя по мокрому постельному белью, лихорадило уже не один час. Романа схватилась за рукав задевший ее, как утопающий хватается за соломинку, и едва слышно прошептала в бреду то, за что Бракстиэтель еще больше возненавидел свою жену, так умело до последних дней имитировавшую полную фригидность. – Voulez-vous coucher avec moi?* – слабая рука скользнула вниз и безвольно упала обратно. Романа все еще спала, а он возблагодарил провидение за то, что в покоях не ставят телепатические переводчики, и за то, что подоспевшие стражники не знают земного французского. – Ей надо к врачу, – Браксиатель скорее по привычке подмечать детали остановил взгляд на двух ночных рубашках, небрежно валявшихся на полу, – очевидно, его жена чувствовала жар и несколько раз переодевалась. А потом, завернув женщину в одеяло, поднял ее на руки и твердым и быстрым шагом направился к больничному крылу комплекса. Леди Президент пришла в себя только на следующее утро. То, что врачи, давно уже предавшие забвению из-за проклятья Пифии акушерское дело, приняли сначала за беременность и что росло внутри Романы слишком долго и мучительно, не было ребенком. Никакого ребенка не могло было изначально, если только какое-то провидение не создало в мире случай второго непорочного зачатия. Хирургу пришлось исполосовать ей весь живот, только чтоб извлечь огромную опухоль, раздувшуюся до размеров беременности уже так приличного срока. Всё это время Браксиатель сидел рядом с ней и охранял ее покой, всё еще подбирая слова, чтобы донести до супруги дурные вести. Поздней ночью, когда правительница целого мира лежала на операционном столе под наркозом, а Цитадель по большей части спала, далеки бомбили одно из поселений на другом конце планеты… Щиты выстояли, но это было началом войны. ___________ * Voulez-vous coucher avec moi? - Хотите переспать со мной? На французском — похабное приглашение к половому акту