***
Утро для Клары началось с совершенно не утихшей со вчерашнего вечера головной боли и последовавшего осознания того, что проснулась она не в своей квартире. Вместо сырости и свежей краски пахло кофе и чем-то печеным. Клара резко села, от чего перед глазами поплыли черные звездочки. Место было незнакомым и напоминало собой музей. Плотные шторы с кистями, грузная резная мебель и совершенно зелёные викторианские обои с золотым тиснением. Судя по клетчатому шерстяному пледу, который теперь сбился в ноги, и гобеленовой подушке со слишком свободной наволочкой, надетой сверху, её уложили в гостиной. Кушетка, на которой Клара лежала, говорила об этом же. Но она была одета в то же платье, что и вечером в театре, которое было теперь безнадежно испорчено. Одна из многочисленных дверей тихо приоткрылась, впуская в комнату ассистентку Воланда с подносом, на котором дымился кофейник. Она, в отличие от школьной учительницы выглядела так, словно они не переместились из театра вместе со всеми в ирландский паб после того, как спектакль окончился. Судя по наряду ассистентки – теперь Клара даже сомневалась, не гражданская ли это жена Воланда – состоявшего из длинного расклешенного черного платья а-ля «пуританская мораль» и белого накрахмаленного передника, театр был перенесён в жизнь вполне успешно. А ещё у спасительницы был аспирин. Кларе отчетливо захотелось удариться головой об стену. Она вчера пила. И это в её-то положении. Девушка прислушалась к животу, но тот, понятное дело, из-за маленького срока и не пинался, и не молчал подозрительно. – Доброе утро. Мисс Клара, я не знала, во сколько вас следует будить, так что я проверила ваш телефон. Последний будильник стоял на семь утра. Сейчас семь… – блондинка закрыла глаза, будто прислушиваясь, – и тринадцать минут. – Как я здесь оказалась и где я? – смущенно поинтересовалась Клара, выбираясь из-под пледа. – Вы заснули после второго шота и соответственно не смогли назвать своего адреса таксисту. Мессир решил не будить вас, – блондинка поставила поднос на кофейный столик и теперь стояла, вытянув руки по швам. – Дьявол… мне дико стыдно, – девушка попыталась закрыть лицо руками и встала – её, как и ожидалось, немного штормило, но она всё же кивнула в сторону подноса, – и вам не стоило… – Это входит в обязанности камердинера. Ванна – последняя дверь по коридору. Ваши вчерашние вещи вычищены и поглажены, я их сейчас принесу. «Камердинер… точно, вот оно, то слово», – пронеслось в голове. Наконец, вывод, кружившийся в голове, приобрел форму. Ей, должно быть, приснилось, что сюда её доставили по воздуху на метле. Но, когда Клара хотела ещё что-то спросить, к примеру, имя этого ангела-хранителя мужского балагана, который едва не разнес вчера половину Лондона в пьяном угаре, женщины в комнате уже не оказалось. Четверг ознаменовался свободным вечером, потому что лекции были назначены на пятницу и субботу, а потом её таинственный пражский знакомый и его ассистенты выдвигались, как теперь выяснила Клара, в Осло. Это давало простор для размышлений. Особенно не хотелось злоупотреблять гостеприимством, но разве можно сбежать от хозяина, разгуливавшего по квартире в таком же чёрном, как и вчерашний костюм, если он вылавливает тебя крадущуюся из ванной комнаты, чтобы сбежать по-тихому, пока про тебя никто, кроме служанки, не вспомнил. – Фройляйн Клара, – ударило ей в спину почище ножа, – не будете ли вы так любезны привести на субботнюю лекцию мистера Смита?***
Пасхальный бал, как и положено согласно традициям, должен был состояться в полночь в ночь с пятницы на субботу, но уже с закатом нечисть бесилась и бесновалась, превращая улицы серого Лондона в кровавые реки, что пропадут с рассветом. Пара жертв из неверующих и праздно шатающихся не в счет. Воланд страдальчески вздохнул, когда к нему привели очередную королеву Марго, но та была серой грешницей, желавшей славы – и не более. На крашеную блеклую рыжую женщину он взглянул лишь раз, кивком подтверждая профпригодность. Так что королеве пришлось общаться со слугами, тщательно наставлявшими её «на путь истинный». Единственное, что её смутило в этой чехарде – так это то, что блондинка, открывшая дверь квартиры в очень выдержанной, будто отработанной тысячами лет манере, была заплаканной и носила траур. – Служанка, она кажется такой... потерянной, – отвлекшись в очередной раз, обратилась она к компании, тщательно, но расторопно рассказывавшей ей всё, что требовалось знать про грядущий бал. – Это был её выбор, она сама попросила мессира. Даже зная наперёд, какие последствия от этого будут, – ответили ей. – Королева, не отвлекайтесь. – Сама попросилась в услужение? – недоуменно спросила Маргарет, которой было так же далеко до памятной московской Марго, как от Земли до родины безымянной блондинки, и зябко огляделась в поисках чего-то, чем можно было прикрыть свою наготу от беззастенчивого кошачьего взгляда. – Она последняя из своего рода, ей некуда идти, её дом сгорел в огне, а единственный, кто мог бы разделить её горе, никогда не узнает в ней свою. – Это печально. Это поэтому она носит траур? – Для этого у неё есть много причин, но я бы сказал иначе, королева. Она счастлива ровно настолько, насколько сама себе позволяет. Хотела бы – избрала бы себе другую судьбу. – Но она страдает... – упрямо повторила женщина. – Каждый сам отмеряет себе дозу страданий, – философски ответил кот, хотя сам факт разговора с котом о том, что есть жизнь и что есть страдания, должен был казаться странным. Но в Бегемоте было куда больше человечьего, чем кошачьего, а белая бабочка шла ему куда больше, чем многим знакомым нынешней королевы. На этом в комнате повисла странная звенящая тишина, нарушаемая только тихим, но грустным пением из покоев Воланда. Голос был определенно женским, но язык был чужим, не английским, а возможно, даже и не земным, и в этом переливистом потоке звуков отдельных слов и смысла оных было не разобрать. Однако мелодия незатейливая, какая-то знакомая сердцу, но не голове, заставляла всё внутри сжиматься в попытке не расплакаться. Но спустя пару секунд служанка осеклась, промазав мимо особо высокой ноты, и тут же разочарованно замолкла. Сама хозяйка голоса появилась в дверях совершенно бесшумно, будто была призраком, и, не произнося ни слова, жестом пригласила новую королеву внутрь – в главный зал. – Спасибо, мисс... – неловко поблагодарила Маргарет. – Мадам, – исправили её отрешенным голосом, из которого вмиг исчезли все ноты эмоций, и сама блондинка стала какой-то сухой, даже колючей, а её глухое черное платье в пол только добавляло королеве смущения, пусть ей самой и сказали явиться обнаженной. Служанку в бесконечной череде гостей бала Марго не видела.***
Некоторые вещи просто не могли происходить без участия потусторонних сил, и вынесение приговоров за сотворенные в течение жизни грехи, было одним из излюбленных занятий Воланда, помимо ежегодного пасхального бала, конечно. Обычно при этом торжественном событии не присутствовали посторонние, но, учитывая то, что мисс Освальд поклялась никому ничего не рассказывать ни про бал, куда её пригласили в роли почетной гостьи, ни тем более про события утра субботы, для неё сделали редкое исключение и даже поручили ей привести Доктора «в гости». Теперь он стоял перед властителем тьмы и всячески старался не подать виду, что был крайне удивлен, обнаружив, что внутри маленькая квартирка, подобно ТАРДИС, больше, чем снаружи. В зале не горел электрический свет, но зато комната была освещена парой дюжин каких-то особо пахнущих соевых свечей, свет от которых был теплым и практически не мерцал, лишь изредка один из этих древних светильников вздрагивал и посылал блики по темным обоям. – Надеюсь, вы знаете, зачем вы здесь, Доктор, – Воланд сидел в глубоком кресле, развернутом спинкой к камину, из-за чего его лицо было скрыто в тени, что нельзя было сказать о членах его свиты на сегодняшний день, расположившихся в просторной гостиной с задернутыми плотными зелеными шторами, которая сгодилась бы для викторианского особняка или для музея, но никак не для проживания такой разномастной публики. Доктор обвел хозяев взглядом и скосился на Клару, державшуюся в шаге от него и чуть позади. Та уверенно кивнула и подтолкнула его вперед. Помимо хозяина в комнате был тощий чахоточный франт, походивший на хипстера, коренастый моряк и огромный кот во фраке, хотя нет – не кот, просто мужчина неопределенного возраста с огромными лихо закрученными усами. – Кажется, да, хотя я представлял себе посмертный суд несколько по-другому, – подсудимый выглядел скорее недоумённым, нежели напуганным. – Посмертный суд проводится заочно, здесь только оглашают вердикт… – начал было Воланд из своей уютной тени, но вторая дверь в гостиную аккуратно приоткрылась и спиной вперёд вошла служанка. Плотно собранные на затылке под гребень льняные волосы, худоба. Старый, почти забытый образ резко заиграл новыми красками, но чем больше Доктор смотрел на служанку, тем меньше она казалась ему знакомой. – Мессир, вы просили подать чай ровно в девять, – спокойным голосом отрапортовала женщина и грациозно поставила огромный серебряный поднос на журнальный столик. – Что-то ещё? – Нет, но я бы попросил тебя остаться. Твой контракт подошел к концу уже много лет назад. – Это не имеет значения, мессир. Вы знаете, что я останусь с вами так долго, как вы это позволите, – служанка разогнулась и привычным жестом одернула узкий накрахмаленный передник, повязанный поверх черного платья, настолько глухого, что на обозрение были выставлены только худые костлявые ладони и ненакрашенное лицо. «То же платье, что было в четверг утром», – отметила про себя Клара. – Я ценю твою заботу обо мне и о моей свите, Романа. Но всему свое время, – произнес Воланд, и в этот момент мисс Освальд едва удержалась от желания что-то радостно выкрикнуть. Она знала на уровне подсознания, что служанка-ассистентка и была той самой Романой из истории, которой последнюю неделю растравливал её профессор из Праги. Только теперь мисс Освальд прекрасно понимала, что никакого Теодора не было и никогда не существовало, что она не сошла с ума и не сошел с ума её новый друг. Нет, то, к чему ей позволили прикоснуться, выходило за пределы обычного сознания. Это было словно путешествие за грань, туда, куда все попадают после смерти, но она была удостоена чести заглянуть за завесу при жизни. За время с понедельника по сегодняшнее утро субботы атеистка Клара стала суеверной и поверила в магию. Сложно было не поверить, когда тебе под нос подсовывали прямые доказательства того, что существует не только привычный мир, но и мир потусторонний и сотни других миров, один из которых звался Галлифреем. Доктор, кажется, и вовсе потерял дар речи… Он так долго считал Роману мертвой, что теперь, спустя тысячу лет, едва ли мог вспомнить её прежнее улыбчивое, а не почтительно-покорное лицо, и она, по всей видимости, тоже его не узнавала. – Я что-то сделала не так, мессир? – в той же отрешенной манере поинтересовалась Романа. – Нет, я более чем доволен тем, как ты выполняешь взятые на себя обязательства, но ты уже давно заслужила покой, – властитель подпер рукой голову, прежде чем продолжить, – как и тот, ради которого ты отреклась от света. – Я уже говорила – мне не нужно спасение, мне нужно, чтобы он был в порядке... Если это означает мое вечное пребывание между смертью и жизнью, то это меньшая цена, которую я готова заплатить… – она потупила глаза и поспешила переменить тему. – Как ваше колено? Не нужно принести мазь? – Романа…– голос дьявола стал вкрадчивым, даже заботливым, но в нём все равно проглядывала незримая сила приказа. – Сними передник и присядь. – Да, мессир… – Кажется, пришло время вам обоим прозреть. И вам, Доктор, и вам, мадам Президент, сколько прошло лет с вашей последней встречи – вот так, лицом к лицу? – Не знаю, очень много… – растянул Доктор, запуская руку в волосы на затылке и уже не силясь узнать в этой служанке прежнюю Роману, гордую и жизнерадостную, и принять её спасение как данность, но поверить в чудо получалось с трудом. – Четырнадцать тысяч восемь сотен шестьдесят три года, пять месяцев, три дня и девятнадцать часов, – ни секунды не задумываясь, ответила девушка, но к нему она даже не повернула голову, усевшись на самый край обитого гобеленом стула, продолжая неотрывно смотреть на Воланда, будто опасаясь, что, если она отведет взгляд, то мессир переменит свое решение. – И вы, Доктор, мисс Освальд, ногах правды нет, – ухмыльнулся дьявол. – И прежде чем мы начнем то, ради чего мы сегодня собрались, я хотел бы прояснить некоторые вещи. Наверно, вам, Доктор, безумно интересно, как ваша возлюбленная вырвалась с планеты, которая никогда не существовала. – Да, пожалуйста. Я бы хотел этого, – Доктор повернул голову от Романы к «мессиру» и до боли зажмурил глаза, пытаясь тем самым стереть из памяти то, как Романа смотрела теперь на Воланда... Снова этот взгляд, она никогда не будет так смотреть на него. Она так когда-то смотрела на его брата, на Бракса, по крайней мере, на фото с газет, которые он пару раз разглядывал у профессора Хронотиса – странная смесь из восхищения, доли слепого обожания и чего-то еще, кажется, зависти или любви – не разобрать в свечном полумраке или типографской краске. А теперь этот ее взгляд принадлежал этому мужчине, и самое главное – дьявол смотрел на Роману так же. Быть может, уже бывшая повелительница времени всё ещё и жила под грузом своей потери, и между ними двумя ещё ничего не произошло, но то дело всего лишь времени. Тем более кто станет тягаться со вторым по старшинству во Вселенной без риска для своей шкуры? Он бы рискнул, но какой прок, если Романа его не любит? Пусть он лучше будет страдать от своей неразделенной любви, чем причинит ей хоть каплю боли снова. И так он принес Романе одни страдания. Краем уха Доктор слышал, как Клара осторожно уселась на козетку за его спиной, стараясь стать частью мебели. Она даже дышать, кажется, стала через раз. – В последний день войны за несколько часов до того, как был активирован Момент, на Цитадель Галлифрея опустилась ночная тьма. Последний закат перед тем, как всему пришел конец, был окрашен в пунцовые цвета. Разрушенные части верхнего комплекса дымились, но тушить пожары уже не получалось. Выжившие в этом нескончаемом кровопролитии прятались, как крысы, на нижних уровнях, там, где раньше располагалась ныне неработающая и разрушенная Матрица. Люди спали вповалку на полу, уже не обращая внимания на непрекращавшиеся бомбежки и обстрелы. Про леди Роману с самого начала говорили, что она слишком мягкосердечна, чтобы справиться с войной, и та уступила свой пост Рассилону, который даже не пытался окончить всё миром. Он хотел, чтобы осталась только одна сторона – победители. Что ж, он это получил. Они проиграли эту войну… Трудно победить, когда у тебя есть сострадание и честь, а у твоего противника – нет. Наверно, каждый галлифреец слишком хорошо понимал цену вероятности спасения. Один измеренный день в угоду себе – одна маленькая точка – и вся Вселенная свернула бы на совершенно другой путь. Не было бы ни далеков, ни каледов, не было бы Скаро как источника всех проблем. Но с другой стороны одно такое изменение могло взорвать Вселенную на манер Большого Взрыва. Лавина изменяющегося времени могла стереть не только их сегодняшних врагов, но и десятки других цивилизаций. Галлифрей пал в бою и теперь умирал в агонии. Но никто не хотел сдаваться – даже дети; лучше умереть сражаясь, нежели просить пощады у далеков – если они не убьют тебя сейчас, то увезут на рудники, а это в сто крат хуже. Земля дрожала от разрывавшихся сверху снарядов. А потом все замерло… на пару минут. В этот момент в тишине раздались шаги. Кто-то спускался сверху по лестнице. Роману давно мучали кошмары попеременно с бессонницей, так что она просто сделала вид, что спит, чтобы никого не тревожить. Но те, кто спускались, не были галлифрейцами. Они пришли за ней. Это повелительница времени знала ещё до того, как на пороге появились слуги того, что когда-то очень давно, чуть ли не в прошлой жизни, с ней заключил договор. – Миледи, пора, – произнес низкий, присланный за ней, в то время как его спутник, похожий на богомола, предпочел молчать и сверлить взглядом окружающий погром. Думаю, вы узнали в этих описаниях Фагота и Бегемота, – снисходительно улыбнулся дьявол, постукивая указательным пальцем по подлокотнику кресла, и продолжил. – Не мог выбрать другое время… – буркнула себе под нос уже бывшая Леди Президент, пытаясь выбраться из объятий своего супруга – тот во сне собственнически забросил на неё левую руку – и не потревожить его. Но он, на счастье, не проснулся. – Сейчас, право слово, я не в лучшем виде. – Мессира не интересует ваш вид, он сам обо всем позаботится, – продолжил посланник дьявола в той же манере. – И советую вам, леди Романа, поторопиться – он не терпит опозданий, а нам предстоит дальний путь. – Я… я не могу их бросить, – женщина встала с пола и, аккуратно переступая через чутко спящие тела ещё живых, но сильно измотанных боевых товарищей, подошла к лестнице. – Это только до рассвета. Воланд щедр к тем, кто ему не прекословит. – Ведите, никто не может упрекнуть меня в том, что я не держу свое слово. Она поднималась вслед за двумя гонцами по лестнице, ещё не зная, что наутро Галлифрей и Скаро перестанут существовать в веках. Момент был открыт и поглотил две великие цивилизации. Повисшая пауза не была совершенно неуютной, ибо каждый думал о своем, но на счастье озвучить мысли вслух властитель тьмы никому не дал, жестом велев Романе и Доктору встать со своих мест и подойти друг к другу. – Склонитесь, ибо земное время ваше вышло. Женщина, что отреклась от всего ради спасения того, кого любила, и что предпочла вечность в небытие собственному спасению, и мужчина, что не пожалел положить на алтарь благополучия Вселенной историю своего мира. Вы оба не заслужили свет, но и грехи, сотворенные вами, были совершены во имя благих целей. Вам обоим дарован вечный покой. Вы вольны идти, куда вам вздумается, и все дороги мира вам открыты. Я возвращаю тебе, Романа, твой залог и снимаю твою клятву на крови, Доктор, принесенную Моменту. Воланд поднялся со своего места и подошел к паре, чтобы вложить ладонь Романы в руку в Доктора и уложить их руки на набалдашник своей трости. Ладони обоих вспыхнули желтым, знаменуя начало последней регенерации у обоих. – Отныне и до окончания времен она твоя жена, ибо ты был с ней и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии, и в дни изгнаний, и в дни триумфов. Оба твоих сердца принадлежат ей и клятва твоя, не произнесенная вслух, была раньше клятвы, данной твоим братом. Храни её, как и хранил доселе. И ты, Романа, дочь своего времени, храни супруга своего, как хранила его с первой встречи и до последнего своего дня. Силою, данной мне Тьмою, и с согласия сил Света я заключаю этот союз, и будет проклят тот, кто наберется смелости осквернить его. Аминь. Мир вспыхнул желтым. Гостиная потонула в свете, а потом и в шуме ветра, ворвавшегося в окна.***
Клара Освальд всегда любила Хэллоуин, праздничные оранжевые тыквы и килограммы конфет радовали её куда больше, чем рождественская индейка и ели. А этот год был особенным во всех отношениях. Во-первых, этот день для неё ознаменовался ожиданием скорого рождения ребенка, ибо срок приближался к концу, а во-вторых, она теперь точно знала, что демоны и прочие порождения фольклора существуют. Нестрашные, пусть и со своими причудами. Школьная учительница возвращалась домой с двумя пакетами еды, когда на неё налетела орда маленьких детишек, звонко кричавших: «Сладости или гадости?**», а её закружили в черном вихре вампирских плащей. Она вертелась, вертелась и вертелась в этом вихре и среди крика услышала, как практически шёпотом знакомый голос произносит одно-единственное слово: – Сегодня. Клара не сразу поняла, что значит это «сегодня», но когда она поднималась на лифте на свой этаж, тайна эта открылась. У неё отошли воды. Она вызвала скорую, собрала вещи и, хорошенько подумав, отправила на номер Воланда смс-ку, чтоб предупредить, что обычный сеанс связи по электронной почте не состоится. Хотя переписка с дьяволом на отвлеченные темы сама по себе удивляла. Кто мог предположить, что он окажется таким приятным собеседником? Кто вообще мог предположить, что властитель тьмы пользуется компьютером? «Отошли воды». И мир завертелся, превратился в чехарду, вспышки боли, крики врачей… а потом наступила темнота. – Время рождения 22:04. Уносите, – было последнее, что расслышала Клара. Она действительно была мертва. Никто из врачей не мог предсказать, что молодая и абсолютно здоровая девушка умрет стремительно и практически безболезненно из-за эмболии амниотической жидкостью***. Они купировали лёгочно-сердечную недостаточность, но внутреннее кровотечение остановить не удалось. И теперь синюшно-белая, с закрытыми глазами, с вмиг заострившимися чертами лица мисс Освальд лежала на резекционном столе морга и едва заметно улыбалась. Смерть придала её истории завершенный вид, да и сама Клара действительно знала, что кончина принесет ей облегчение. Втайне к такому типу людей, какой была Клара Освальд, Воланд питал особенную слабость: не боящиеся сотворить грех, но признающие свои ошибки; несущие свой груз сами вместо того, чтобы по каждому чиху бежать исповедоваться в церковь за прощением; светящие, как тусклая подкопчённая свечка, но подпитывающие своим огнем целые пожары. Однако свою миссию на бренной земле эта девушка уже выполнила. – Это она? – поинтересовался патологоанатом, видя странное пустое выражение лица человека, пришедшего опознать тело. Тот будто завис, сверля взглядом знакомое лицо, но затем уверенно кивнул, прежде чем развернуться к трупу спиной. – Да, это она. Я должен где-то расписаться? – ему тут же подсунули несколько экземпляров протокола, которые, бегло пробежав глазами, он отметил какой-то совершенно вычурной подписью. Красные чернила напоминали кровь, но врач быстро отмел эту идею. Просто обычный иностранец, нет в этом мужчине ничего сверхъестественного, пусть и выглядит он довольно отталкивающе из-за своей хромоты и, кажется, последствий раннего инсульта. Вот как рот перекошен. – Так вы не её?.. – врач в белом халате осекся, видимо так и не решив, приписать ли этого мистера Воланда к мужьям или к отцам. – Просто старый друг Клары, который оказался в Лондоне вперед её отца. Ему досталось от провидения, сначала похоронил первую жену, теперь придется хоронить дочь. Им явно кто-то наверху недоволен, – нехорошо ухмыльнулся иностранец, уже покидая морг больницы святого Варфоломея и спокойным неторопливым шагом добираясь до родильного отделения, у входа в которое его поджидал Бегемот, почтительно поклонившийся, когда мессир с ним поравнялся. – Азазелло всё устроил в лучшем свете, – отметил кот, услужливо придерживая дверь, чтобы властитель тьмы мог войти внутрь. – Когда я могу посмотреть на ребенка? – спросил он у стойки, а потом передал разговор коту, который тут же виртуозно принялся доказывать что-то. Воланд не особо слушал, какую историю верный слуга наплел дежурной медсестре, женщине лет сорока, чтобы попасть внутрь, его интересовал лишь один вопрос, который мучал его уже несколько длинных месяцев для землян. Кто займет место Романы в свите? Он мог бы снова обратиться к Гелле, но та была слишком своенравной для этой работы, долгая служба покорной и терпеливой повелительницы времени приучила его к определенному спокойствию. Да и вампирша до сих пор была на ножах с Бегемотом после пули, словленной ею в Москве. Нужен был кто-то другой, и он, кажется, нашел идеальную кандидатуру на эту должность ещё в тот день, когда подсел к мисс Освальд и мисс Тайлер на бортик фонтана. Маленькая совершенно очаровательная девочка, темноволосая и белокожая, как и мать, в отличие от других детей не спала, а забавно морщила носик и терла глаза кулачком. Она на секунду замерла, поймав на себе холодный взгляд, а потом будто бы кивнула, отвечая молчаливому вопросу властителя тьмы. – Вам не стоит думать о Кларе, ибо она попадет к вам, мессир, прелюбодейство – смертный грех, а вот ребенок... – начал было подошедший Бегемот. – Забери и его тоже, – Воланд брезгливо отвернулся от толстого стекла, за которым располагался ровный ряд детских кроваток. – Если она умрет сейчас, то попадет к... – Я просил убивать девочку? Я сказал, что мы забираем её с собой. И скажи готовить лошадей. Мы возвращаемся домой, – он быстрым шагом двинулся по коридору в сторону выхода из больницы, предоставляя тем самым своей свите полную свободу действий. Он знал, что Бегемот придумает что-то, чтобы новоявленная мисс Освальд прибыла к Гринвичской Обсерватории в срок, а если не придумает сам, то придумают Фагот или Азазелло.***
Комнату перед консольной старой ТАРДИС, замаскированной под антикварную лавку, заполнили десятки часов. Только ТАРДИС уже не была самой собой и представляла скорее дверь между миром мертвых и миром живых, через которую Джон Смит и его супруга Романа попадали в любое место в истории любого мира. Пару эти двое всё реже покидавшие мир мертвых представляли довольно странную. Седовласый кудрявый мужчина с орлиным профилем и десятком морщин, перерезавших лоб, и моложавая черноволосая женщина лет сорока пяти с острыми скулами и глубоко посаженными глазами. Но иногда, очень редко, по возвращению кто-то из них забывал закрыть эту дверь на ключ, и кто-то из местных жителей попадал внутрь. Так было и в этот раз, когда к ним, прячась от ливня, влетела какая-то брюнетка. На секунду у Джона в голове поселилась мысль, что он её где-то и когда-то видел, но быстро улетучилась. ________ * Адского пламени, адского огня — чёрный с красными разводами Прюнелевый – оттенок черного, черный с искрой, близкий к ежевичному ** Trick or treat? Англ. ***Эмболия амниотической жидкостью — состояние, возникающее при беременности в случае проникновения элементов плодных вод в кровоток матери и сопровождающееся развитием острой сердечной и легочной недостаточности или остановкой кровообращения.