Успеть до удара

Арисава Тацуки не любит цветы. Ну, как не любит? Естественно, увидеть роскошные водопады из цветущих сакур на горе Ёсино, или окунуться взглядом в розово-сиреневые поля флоксов близ горы Фудзи, или прогуляться вдоль радужных аллей тюльпанов в Тонами ― тут и закалённое сердце суровой спортсменки дрогнет. Но вот чтобы пожелать себе лично какую-то цветущую ветвь или букет, дабы поставить его у себя в комнате и любоваться им по триста часов на дню, как некоторые девчонки вздыхают над охапкой ромашек, ― это не к Тацуки. Она хронически не переваривает срезанные, замученные в подарочных лентах и упаковках цветы, а ещё она терпеть не может икебаны, потому как те тоже ― мёртвые.  Орихиме, естественно, удивляется подобному отношению подруги и в отличие от той с превеликим энтузиазмом разминает глину для подставки, чтобы сформировать окончательную композицию будущей икебаны: она у неё будет состоять из белых пионов и молодых побегов бамбука. А у Тацуки в голове даже проекта нет для подобной поделки: она лишь судорожно рассматривает несчастные обрезки лоз, обрубки ветвей, подтекшие соком стебли, замершие в своей красоте цветы, и от всего этого недовольно сводит брови. ― И всё-таки, Тацуки-тян! Как же может не прийтись по душе столь чудное искусство?!  «Да кощунство это», ― уверена девушка, но оставляет своё мнение не озвученным. Порхающей по классу одухотворённой и напевавшей песенку Орихиме разве что сейчас докажешь?  После занятия Тацуки бредёт домой с поникшей головой: нет, ей ничуть не совестно получить сегодня двойку из-за невыполненного задания. Куда больше каратистку сейчас волнуют её замаравшиеся в неживых растениях руки. Девушка упорно держит их подальше от себя, брезгливо, не смыкая пальцев, пока быстро и размашисто шагает домой, мечтая вылить на ладони всю банку жидкого мыла, только бы избавиться от столько мерзкого чувства причастности к измывательствам над бедными растениями.  ― Тацуки, ты рано, ― встречает её мать, выглядывая из кухни. ― Ты не пошла на тренировку? Что-то забыла? В школе проблемы? Или ты приболела?  ― Всё… хорошо, мам! ― бросает дочь на ходу и молнией несётся в ванную, к заветному потоку воды из-под крана. Тацуки, усердно отмывая руки, едва не сдирает кожу до костей, и лишь спустя четверть часа прикладывается лбом к кафелю, облегчённо выдыхая: кажется, избавилась от этой скверны. Перед тренировкой, девушка заглядывает к себе в комнату, чтобы привести свой внешний растрёпанный вид в порядок, а нервы… успокоить усладой для глаз. Тацуки аккуратно, тихо, чуть дыша, пересекает татами и осторожно отодвигает штору. Там, за ней, в низком маленьком горшке живёт златоглазое чудо, отороченное синими лепестками и приветливо протягивавшее к миру изумрудные бархатные ладоши. Фиалки.  Тацуки без ума от них. От всех этих миниатюрных кусочков неба с микроскопичным солнышком внутри каждого. От их трогательных улыбок, радующих её почти круглый год. От их трепетных душ и капризных манер. Их хозяйке даже нравится возиться с ними, такими; стараться ухаживать за этими очаровательными, хоть и сложными цветами, ― это по части упорства спортсменки. Это для неё своего рода тоже тренировка.  Арисава тянет штору в сторону дальше, созерцая на подоконнике до конца всю ту прелесть разнообразия оттенков своих любимых цветов: синие, голубые, лиловые, сиреневые, и, конечно же, фиолетовые.  ― Вот где настоящее искусство, ― хмыкает удовлетворенно себе под нос Тацуки: она с гордостью пожмёт руку любому, кто сумеет, как она, вырастить подобный цветник из ужасно прихотливых фиалок. Чтобы любоваться ими сейчас сполна, ей пришлось воспитать в себе недюжинные кропотливость и выдержку. Собственно, с этого всё и началось, а именно, с маленького горшочка этих цветов, подаренного ей отцом на её десятый день рождения. Тогда тренер Арисава посчитал, что его самой бойкой ученице не помешает немножко больше усидчивости, ну, а любимой дочери ― хоть какого-то девчачьего занятия.  Тацуки усмехается, вспоминая это признание родителя, и нежно поглаживает листочки самой первой из своих фиалок. Неожиданный педагогический ход принес ей куда больше пользы: он воспитал в Тацуки собственное чувство красоты, для которого даже крохотное лукошко с высаженными в нем мелкими цветами составляло куда больше прелести, нежели самые изящные орхидеи в икебане.