Сыны Всевышнего

      — Итак, — хохотнул Радзинский. — Если кто-нибудь из присутствующих знает причину, по которой мы не должны этого делать, пусть скажет об этом сейчас, или молчит до конца своей жизни!..       — Кеш, хватит хохмить! — Николай Николаевич пихнул Радзинского в бок и нервно огляделся: тьма, ползущая изо всех щелей полуразрушенного дома, казалась живой, сознательной и враждебной. Кроме того, из разбитых окон и зияющих пустотой дверных проёмов, из-под сгнивших и кое-где провалившихся половиц тянуло холодом, да и занесённые снегом остатки мебели душу своим видом совсем не грели.       Заметив, что Аверин поднимает воротник и прячет нос в шарф, Радзинский скинул свою внушительных размеров дублёнку и заботливо набросил её Николаю Николаевичу на плечи, прямо поверх пальто:       — Присмотришь за ней, — безапелляционным тоном заявил он. — Это будет твоей почётной миссией на сегодняшний вечер.       — Кеш, ты замёрзнешь! — заволновался Аверин, пытаясь вывернуться из дублёнки, которая на его сухощавой фигуре выглядела скорее, как меховая палатка, чем как предмет верхней одежды. — Немедленно оденься! — строго прибавил он.       — Никуся, ты здесь сегодня только для моральной поддержки. Так что сядь в уголок и расслабься. Чтобы ты не скучал, могу нарисовать тебе барашка, маленький принц…       — Это… какое-то изощрённое оскорбление? — попытался обидеться Николай Николаевич.       — Нет, Коля. Это намёк на твою фатальную неприспособленность к жизни. Отправиться лазать по развалинам в пальто от Armani мог только ты.       И то правда: даже Руднев был в джинсах и тёмно-синей аляске, вполне органично вписываясь в таком виде в окружающую обстановку.       — Какая чушь! — искренне возмутился Николай Николаевич. — По-твоему, я не в состоянии сообразить, в чём выйти из дома?! Сейчас зима — я надел зимнее пальто. Неприспособленность — это если бы я без твоей помощи не смог сделать такую простую вещь!       — Извини, Коля. Я неправильно выразился, — многозначительно ухмыльнулся Радзинский. — В твоём случае речь идёт скорее о мистическом парении над обыденностью. До сих пор помню, какой шок я испытал, когда первый раз увидел, как ты в брюках от выходного костюма чистишь на кухне картошку. А уж когда я заметил, как фамильной серебряной ложкой ты рыхлишь землю в цветочном горшке!..       — Она была под рукой! И она отлично справилась с поставленной задачей! Какая разница из чего она сделана и сколько ей лет? Это вещь! Или я должен хранить её в стеклянной витрине и почести ей воздавать только потому, что она не из нержавейки?!       Радзинский со стоном спрятал лицо в ладонях. Потом обречённо взглянул на Николая Николаевича и молча махнул рукой.       — Так, молодёжь, — сурово нахмурился он, подзывая к себе Бергера и Романа, сдержанно хихикающих над этим содержательным диалогом у входа. — Сосредоточились и заняли предписанные инструкцией места. Андрюш, — он обернулся к Рудневу. — Иди к Аверину и, что бы ни стряслось, крепко держи его за руку. Даже если тебе вдруг покажется, что рядом с тобой уже не Коля, а голодный вампир, не вздумай его отпускать! Извини — сам понимаешь, что твоё присутствие обязательно — ты на эту штуку по-прежнему завязан. Чтобы тебя разомкнуть, придётся тебя немного помучить. Жень, и ты, Паш — мы, кажется, с вами всё уже обсудили…       На шаткую тумбочку с чудом сохранившейся дверцей Радзинский выложил завёрнутый в тёмную ткань диск. Деревянный ларец с коваными уголками он оставил на подоконнике.       — Твой выход, Ромашка, — он сделал приглашающий жест рукой. — Пора уже покончить с этой историей. Ты сам так решил, и мы полностью тебя в этом поддерживаем. И — помни, что я тебе говорил…       Роман кивнул, скинул на руки Бергеру куртку — Кирилл выразительно поёжился, взглянув на его тонкую водолазку — спокойно вышел на середину и огляделся. Носком ботинка расчистил пол от мусора, импровизированным веником из еловых веток, который вложил ему в руку Ливанов, тщательно подмёл освободившийся пятачок.       — Покажите ещё раз, — отрывисто бросил он Радзинскому.       Тот терпеливо приблизился, встряхнул кистями рук и, соединив кончики пальцев, плавно, не напрягаясь, развёл их в стороны: разноцветные нити туго натянулись в воздухе, светясь ровным ясным светом.       — Не вздумай использовать какие-либо ещё нити, кроме собственных, — предостерёг Романа Викентий Сигизмундович, дуновением рассеивая светящиеся волокна. — Ты ведь их видишь?       — Вижу.       — Я так и думал. Ну — с Богом!..       Радзинский отступил в тень, и в середине комнаты остался только один Роман. Казалось, что он вообще здесь один — как актёр на сцене, убедительно вошедший в образ заточённого в одиночную камеру арестанта.       Опустившись на колени, Роман тряхнул правой рукой, и из указательного пальца потянулась, зацепившись за доски пола, ослепительно яркая светло-жёлтая, почти белая нить. Викентий Сигизмундович, удивлённо подняв брови, задумчиво покачал головой и скептически хмыкнул едва слышно. Тем временем Роман этой нитью, как мелом, начертил на полу очередную замысловатую фигуру и выпрямился, отряхнув колени. Оглянулся на Радзинского. Тот одобрительно кивнул.       Роман осторожно взял с тумбочки диск, снова встал на колени и, дёрнув по обыкновению плечом — дурацкая привычка! — аккуратно положил проводник в центр светящейся фигуры. Панарин, неслышно приблизившись, протянул ему ритуальный кинжал. Крепко сжав украшенную чеканкой рукоятку, Роман полоснул по раскрытой ладони острым лезвием и провёл окровавленной рукой по поверхности диска, заставляя его засветиться и ожить. Затем он одним прыжком вскочил на ноги, резким движением рассёк пространство перед собой и мысленно приказал фантому явиться. Зловещий чёрный силуэт в медленно колыхающемся, словно во сне, плаще вырос перед ним практически сразу.       — Твои услуги больше не нужны, — холодно сообщил ему Роман, внутренне обмирая от мысли, что патрон, воспользовавшись активированной им по глупости связью, может сейчас вмешаться. Поэтому, не медля, Роман в ту же секунду воткнул кинжал фантому в сердце. Несколько движений острием кинжала в воздухе — и чёрная лужица без остатка впиталась в поверхность диска.       Снова упав на колени и, чуть не до крови закусив губу, Роман расправил обе ладони над проводником, и с заметным усилием убрал что-то с его поверхности. Все увидели, что перед ними лежит уже не металлический предмет, а свёрнутый тугой спиралью клубок бордовых, алых и чёрных энергетических волокон — их взаиморасположение и образуемый ими узор были явно продуманными и далеко не случайными. Рядом тихо возник Бергер. Положил свою руку Роману на спину между лопаток — чёрная водолазка оказалась насквозь мокрой от пота, а романово сердце под ладонью билось гулко, тяжело и напряжённо.       Роман концом кинжала подцепил ему одному заметную чёрную петельку и разрезал её одним касанием остро заточенного кинжального лезвия. Оказавшиеся на свободе нити мгновенно брызнули в разные стороны, с силой раскручиваясь, словно отпущенная на волю туго свёрнутая пружина. Грани ярко светящейся на полу фигуры не позволили им разлететься по всему помещению. Словно натолкнувшись на стеклянные стенки, красные и чёрные энергетические сгустки отскочили обратно к центру, закружились в сумасшедшем вихре, завились кровавого цвета воронкой и ввинтились в пол. Потянув за белую нить, Роман разорвал и заставил погаснуть сослуживший свою службу рисунок. В комнате стало темно и тихо. На полу, где только что лежал диск, не было больше ничего.       Кирилл живо расправил куртку и накинул её Роману на плечи, а на голову ему натянул капюшон, пригладив мокрые от пота тёмные романовы волосы. Безвольно обмякнув в бергеровых объятьях, Роман через некоторое время приподнял голову с его плеча и хрипло попросил:       — Воды дайте…       — Ну, Ромашка, я знал, что ты гений, но не предполагал, что настолько! — протягивая Кириллу бутылку с водой, радостно воскликнул Радзинский.       Бергер открыл бутылку и приложил её к губам Романа.       — Всё гениальное — просто. Если честно, я потрясён, — откликнулся Ливанов, тоже подходя поближе. — Эй, Руднев, ты жив? — с тревогой всмотрелся он в тёмный угол, где тяжело дышал под присмотром Аверина господин адвокат.       — Жив, — лаконично отозвался вместо него Николай Николаевич. — И я тоже — если это кому-то интересно, — меланхолично добавил он, лизнув багровеющие на тыльной стороне ладони отпечатки рудневских ногтей. Он бросил ироничный взгляд в сторону Радзинского.       — Колюня, не обижай меня, — пророкотал Викентий Сигизмундович. — Меня, безусловно, волнует твоё самочувствие, но так сложились обстоятельства, что я со своего места отлично вижу, что все твои энергетические центры функционируют нормально, а вот у твоего подопечного перебои в области сердца и разрывы энергетического поля около головы. Но я думаю, доктор его сейчас полечит. Так ведь, Жень? — ткнул он в спину Панарина, который словно приклеился взглядом к фигуре Романа и ничего больше вокруг не замечал.       — А? Д-да… — Женечка вздрогнул и, по широкой дуге обойдя затихшего на кирилловом плече Романа, спотыкаясь, помчался к Рудневу.