My everything.

— Напомни мне, почему мы это делаем? — в очередной раз спросил Макс, совершая скоростные забеги по квартире — в одной руке он держал свою футболку, а другой с зажатым в ней мылом отчаянно затирал следы завтрака Таисы Максимовны. — Катя! Катя, едрит твою, она опять тащит в рот этот хвост! Дело в том, что все четвероногие обитатели дома души не чаяли в малышке и весьма часто кружились вокруг нее. Когда из поля зрения ребенка пропадал любимый заяц (Катя ласково называла подаренного Самошкой ушастого «обслюнявленным монстром»), у нее начинал действовать принцип взаимозаменяемости, и в рот затаскивались кошачьи хвосты. Узрев это впервые, психованный папашка запер всех домашних животных в комнате, а после — раза три искупал свое чадушко. В последующие разы схема не сильно уж изменилась. — Потому что мне нужно поставить этот танец, а тебе — отвести эту группу. Мы же не сможем вечно быть затворниками, — рыжеволосая обогнала муженька на финишной прямой. — Хвостатые, фу! Таиса, дочка, ну за каким Мигелем тебе эти кошачьи аксессуары? Держи своего зайца, и больше не шокируй батю, иначе он такими темпами к твоему совершеннолетию совсем свихнется. На кухне что-то оглушительно взвыло. — Макс, бодики в шкафчике, займись ребенком! — Почему опять я? — запричитал Нестерович. — Не, ну если хочешь поиграть в дойную корову, я не против! Повисла тишина. — Так, доча — колобоча, какой цвет у нас будет сегодня? Мятный! Мига его просто не переносит.

***

Катя неслась впереди, Макс шел по ее следам, трепетно удерживая в руках переноску. — Макс, шевели чреслами, опаздываем. Сам же знаешь, что щас кубинский Обама истерить начнет! — Блять, да скользко тут, че ты орешь? — А че ты матом-то ругаешься, совсем жизнь не дорога? — Ты видела, что у нее на голове? Дочь себя-то еле слышит, какое ей дело сейчас до носильщика? — Убедил. Промчавшись мимо администратора, Нестеровичи влетели в нужный зал. Катя начала раздеваться прямо на ходу, Макс сзади издал нечто нечленораздельное. — Так, мой похотливый богомольчик, ну-ка отставить эти мысли. Про пестики и тычинки наш ребенок узнает в классе седьмом, не раньше. — Еще немного в таком духе, и наша дочь узнает, как происходит постриг в монахи еще раньше, чем про пестики и тычинки. — Кто тут у нас про цветочки тему завел? — из смежной с залом раздевалки появилась Темникова. Обнявшись с Катей и чмокнув Макса в щеку, Лена склонилась над переноской и заворковала, в то время, как сам Максим Валерьевич ощутимо напрягся: — Ух ты ж Господи, кто это у нас такой вылитый папка? — Вот Лен, скажи, где справедливость? Ты прыгаешь кенгуру девять месяцев, насилуешь свой организм всевозможными вкусовыми сочетаниями, страдаешь от других «беременных» прелестей, потом еще и рожаешь полдня, а ребенок у нас на папу похож! — заметив все еще настороженного зататуированного папашку, рыжеволосая прощебетала, — котик, расслабь кубики, лопнут. Тетя Лена — не людоед. Правда, тетя Лена? Все, пора начинать! Таисия, веди себя хорошо и слушайся своего банданистого падре. Темни, где остальные тела?

***

Главной страстью среди социальных сетей победителя второго сезона «Танцев» можно было считать Periscope, где он онлайн общался сразу со всеми желающими заглянуть за шторку в собственной жизни. Его просили провести трансляцию с дочкой уже миллионы раз, и теперь Макс решил, что вот оно — подходящее время. — Так, дочь, плакать не будем? Сразу скажи, потому что за нами куча людей смотреть будут, — настроив трансляцию, Нестерович улыбнулся во всю ширину камеры. Тут же полетели сердечки и первые сообщения. — Всем привет! Это я. И сегодня я хочу представить вам кое-кого еще пока очень маленького, но уже капец какого важного. Итак, это — Таисия Максимовна Нестерович и ее обслюнявленный заяц. Спасибо, Самоша. Эти игрушки прям очень вкусные! «В следующий раз привезу еще и дельфинчиков» — тут же прилетело из недр всемирной паутины от Анастасии.

...

Примерно минут двадцать прошли за бесконечными умилениями, восхищениями и прочими милостями. Максим честно и сосредоточенно искал интересные вопросы, в то время, как малышка с решимостью бульдозера хотела изглодать полностью несчастную игрушку. — Так, ребят, всем спасибо за комплименты, но мы пока их не понимаем. Правда, малая? — Агауа агу меее, — пробурчала Тася. — Хм, тут спросили, устраивали ли мы фотосет для новорожденных. Нет, первые десять дней мы упустили. Слишком уж эйфорили, а потом все было упущено, потому что ребенок у нас ого-го, какой подвижный. В общем, я сам занимаюсь ее фотками. Рассказываю, как это делается. Пока ребёнок спит, ты идёшь, нет, бежишь искать одежду, носки, бантики. Все стильное, все от дома мод Макса Нестеровича. Потом что-то, что можно разложить, чтобы положить её. Потом что-то для композиции, у нас конкретно — подарки Самохи... Классные вещи, кстати, она потом может посоветовать, где покупала, если кому надо. Буду продвинутым батей, который рекомендует все, что нужно для детей. Короче, после всего этого ты обязательно слышишь вяканье, сломя голову несёшься к люльке. Шипишь, поёшь гласные буквы нараспев, ойкаешь, дакаешь, танцуешь. Иногда мы Катюхой на бис демонстрируем наш фирменный танец, Таську пока не вставляет. Если засыпает, можно облегченно выдохнуть и бежать заливать в себя чай или запихивать в себя еду. Потом, правда, от очередного гастрономического ужаса жены нас отвлекает уже визг погромче. Надо покормить, переодеть, еще и получить в глаз пяткой, которая из-за своего размера и брыкания тупо не залезает в носок. Дальше ты вспоминаешь, что ты — фотограф, поэтому надеваешь бодик на орущего ребёнка, минуты 3 бегаешь с ней столбиком, она успокаивается, хрюкает, ты начинаешь пихать её во вторую деталь гардероба, она опять орет и опять дрыгает руками и ногами. Вроде одел. Но тут ты вспоминаешь, что для косичек мы лысоваты, а девочкой-то быть хочется. Цепляешь с седьмой попытки бантик на голову, которая вертится в разные стороны. Потом бежишь к импровизированной фотозоне, кладёшь ребёнка, она орет. Иногда рядом мать, которая трясет погремухами. Нихера не получается, берешь её на руки. Успокаивается, срыгивает, меняешь свою рубашку. Успокаивается. Опять кладёшь, опять орет. Ну и так до бесконечности короче… Тут же посыпались комментарии со всевозможными ржущими рожицами и «ахаха» на разный лад, но среди них выделился один, написанный капсом: «РОТ ЕЙ ВЫТРИ, НЕ ВИДИШЬ, ЧТО РЕБЕНОК СЛЮНЯМИ ЗАЛИВАЕТСЯ?» — Сию секунду, Великая, — тут же спохватился Максимка. — Слушай, как там дела, как репа? «Зайди в зал по соседству и спроси!!!!» — Ну все, друзья, моя верная семья М11, до встречи! Таис, скажи пока-пока! — Агумуахапо. Приложение перешло в статус оффлайн и ровно в эту же секунду двери распахнулись, и в помещение влетел Мигель, на каждой руке которого сидело по ребенку. Одно чудо было в белом платьице, другое — в розовом. Причем, в розовом то и дело шлепало Великого и Ужасного ладошкой по гладкому затылку. Выражение лица Шестеперова передавало сообщение: «Заебался, спасай!». — Сразу видно, где здесь — Карпенко, — захохотал Нестерович. — Бабье царство, — простонал кубинский Сережа, — за чтооо?! — Дядя Ига, дядя Ига! — тут же воодушевилась дочечка Карпенко. — Дяя Акс, дяя Акс! — Посмотрите на своего мужчину и на меня, — тут же томно начал Нестерович, но словив мудрый не по годам взгляд наследницы Темниковой, заткнулся. — Это уже не школа, это уже детский сад. Максон, поменяемся? У меня щас руки нахрен отвалятся, — стенал Мига. — Ахлен, ахлен, — заголосила мелкая. В этот момент Максим Валерьевич понял, что его нервная система еще не вытренирована для того, чтобы иметь двоих детей. — Максон! Ну… потренироваться все же надо. Издав победоносный клич, Мигель двинулся к переноске с Тасей, которая радостно что-то пропищала. — Миг, скоро ее нужно будет кормить. — Пф, легче легкого. — Следи за зайцем. Если что, в сумке есть еще и собачка, — мадам Алексеевна уже активно трясла Нестеровича за край футболки, пока он обвешивал темного друга всеми взятыми из дома сумками. — Понял. — После еды, если захочет спать, уложи… — ВОТ ПОУЧИ МЕНЯ ЕЩЕ, КАК ЕЕ УКЛАДЫВАТЬ! — Дядя Акс! — Солнышко, а ты случайно не знаешь, когда вернется твой папка? — Иглать будем! Настоящая дочь своего отца — разговаривает одними утверждениями.

***

— Хитрожопый ж ты жук, Мига, — Катя шла по коридору, в котором было хоть вырви глаз, и вспоминала друга и его стремление экономить всеми ласковыми. В репетиции с Леной был объявлен перерыв, Таська с Его Темнейшеством, а Макс, судя по всему, до сих пор с контуженными кузнечиками… значит, можно позволить тебе в тихую выпить кофе. — КатеринаСанна, я не подохренели ли вы? — едва рыжеволосая почувствовала, что квест пройден, она оказалась припечатанной прямо к автомату. Сзади на нее конкретно так навалились и обняли за плечи. Пылающее огнем дыхание опалило плечо, от которого дрожь и воспалительные понеслись по венам. — Слушай, маньяк, у меня уже есть свой кабанчик, и я как бы сразу предупреждаю, что дерется он, как Норрис, — хрипло выдохнула хореограф, чувствуя, что щекой она все-таки попала по кнопке с надписью: «Латте». Жаль, деньги кинуть не успела, поэтому автомат весьма обиженно завибрировал. — Ну, или как демо-версия Норриса. — Дочешешься своим языком, придется тебя отшлепать, — ухмыльнулся Макс, разворачивая к себе жену и нависая над ней, уперев руки в верхние углы «производителя допинга», как его ласково величал Мига. Секунды зрительного контакта, секунды проникновения в глубину души друг друга — достаточно для тяжелого вздоха, достаточно для немого согласия и тихого: — Идем. Распахнув ближайшую раздевалку, Макс повернул замок и, подхватив жену так, чтобы она обвила ногами его бедра, подсадил ее на столик. В кромешной тьме. — Наша шоколадочка экономит на свете, заметила? — Не будем тратить лишнее бабло, ведь в школе сегодня никого, кроме вас, — передразнила Катя стародавнего друга, после чего, ощутив, как в живот уперлось что-то твердое, протянула настороженно, — блять, ну вот только не говори мне щас, что тебя возбуждает Мигель! Енотик, да я с останкинской сброшусь, честное слово! — Твой голос. — Что с моим голосом? — Не Мига, а твой голос, Нестерович. Катю раздражает. Раздражает. До зубного скрежета, до отметин на коже от чуть отросших ногтей — такого наглеца в её группе еще не было, еще никто, чёрт бы его драл, никто не смел вести себя с ней так! — А я думаю, что эта поддержка будет выглядеть иначе, если я сделаю так... — Уф, а что такого? Я опоздал всего на десять минут, вы знаете вообще, какие в Москве магистрали и сколько на пешеходных бабушек? — Зачем дверь закрывать? Слишком жарко! — Катерина Санна, у вас волосы растрепались. Можете взять мою бандану. Не жалко! И вот сейчас, какого ж хрена этот выскочка опять остался в зале? После репетиции все, как один, ломанулись прочь... — Что, жирафик, совсем конечности атрофировались? Или тебе подсказать, где выход? Макс медленно покачал головой, а после улыбнулся. Как последний кретин (в Кате что-то противно заныло, но она поспешила затолкнуть это чувство обратно в адское пекло своих эмоций). — Все, иди. Завтра без опозданий. — А то что? — Ничего. Будешь танцевать в заднем ряду , всего-то. Поклонницы не переживут. Ой, зачем, зачем она это сказала? — Это ты Ленку имеешь в виду? Стоп. Это ревность? — Нестерович сделал шаг вперёд, после чего Решетникова непроизвольно отступила назад, упираясь спиной в зеркальную стену танцзала. — Во-первых — Вы. Во-вторых... Кого ты из себя возомнил, Нестерович? Кто ты мне такой? Эта стерва явно умела драть на куски его нутро всего лишь парой слов. Угораздило так влипнуть, когда вокруг до потолка тех, кто за одну улыбку будет готов за Максом на край света... — Ой, что это? Мальчика-зайчика обидели? — Катя узрела, что грудь парня начала раздуваться под глубоким вздохом, явно направленным на то, чтобы попытаться сдержать себя в руках. — Самолюбие упало? Ой, давай скорее искать, пока я нечаянно его к херам не раздавила... В это мгновение Нестерович подлетел к девушке, и, схватив её за плечи, грубо встряхнул. — Что ты... Этот её тембр, парализующий все нервные окончания, заставляющий их после сотрясаться в приступах истерии, просто выносил его в свой космос. Тот, где все планеты вертелись вокруг его своенравной обладательницы. — Ты хочешь разозлить меня, Решетникова, — прошептал Макс, скользнув ладонями по её рукам, после — сжимая их на бёдрах. — Только вот, блять, не получится. Задирай меня, критикуй, мне похуй... — пальцы правой руки коснулись внутренней стороны бедра и Катя невольно вздрогнула, напрягая ноги. — Ты все равно сдашься. Рано или поздно. Решетникова глухо рассмеялась, после чего Нестерович задышал еще чаще. Её губы коснулись мочки его уха, язык почти ласково очертил его контуры. Далее послышалось едва слышное: — Да пошёл ты. Катя почувствовала, как в ее груди бешено заколотилось сердце. И не нужно громких признаний, не нужно цветов охапками и тупых серенад под окном, когда двумя лишь словами можно довести до безумия. Любовь эта — танец на краю пропасти. Фирменный стиль Нестеровичей. — Обведу сегодняшний день красным — мне удалось заставить тебя заткнуться, — глупо ухмыльнулся Макс. — Не дождешься, — оборвала его Катя, и, притянув к себе, примкнула к его губам страстным, развязным, дурманящим рассудок поцелуем. Муж, простонав нечто нечленораздельное, ответил. Ответил так, что судорога прошлась по ее телу, затрагивая все пылающие нервные окончания. Оторвавшись от губ жены, Нестерович через голову стянул его(ее) футболку, откинув ее в сторону, после покрывая поцелуями ее шею, очерчивая кривую линию самых чувствительных ее мест. Дойдя до правой ключицы, он коснулся ее кончиком языка, доводя прямую до левой. Катерина вцепилась ладонями в его волосы, прошептав: — Как в старшей школе, как малолетки, ей Богу. — Зато я теперь точно знаю, что не уйду в монахи, — прохрипел Макс, затыкая любимую ненормальную своими губами. А дальше — огонь их первобытной, истосковавшейся друг по другу страсти; касания рук, порождающих вулканы внутри; хриплое дыхание в унисон, пробуждающее самое тайное, самое сокровенное... Скинув последние вещи, мешающие ему, он коснулся пальцами эпицентра ее возбуждения, медленно вводя чуть дальше два. Катя, склонившись к нему, прикусила зубами его плечо, рассмеявшись: — Не смей издеваться над мной, жирафик. — Я могу прекратить! — Только попробуй, и я всю жизнь буду рассказывать дочери, каким храбрым был ее папаша-летчик. Доводить Макса до точки кипения — фирменный почерк госпожи Решетниковой. Стянув с себя оставшееся нижнее белье, он резко ворвался в нее, прижав к себе само ее тело крепко, давая привыкнуть. — Черт, я уж думала, что стала монашкой. — Как хорошо, что дальше нашего дома мы все равно не уйдем. Начиная двигаться медленно, плавно, он целовал жену нежно и легко, вызывая в ней томные вздохи, но так никогда не продолжалось долго — темп начинал нарастать, глубина проникновений увеличивалась, а стоны становились чувственнее, и это порождало внутри Макса все новые и новые волны возбуждения, которые разносились по телу дрожью, приводили существо в ярость, создавали и растили желание сделать ее своей, полностью своей, до последней капли своей… Поцелуи, оставляющие отметины, поцелуи, касающиеся самых чувствительных мест — он знал ее, он понимал ее, он чувствовал ее. Поцелуи — подчинение. Она подчинялась ему полностью, она касалась его так, что сомнений не оставалось — единое целое. Его властная женщина, наедине с ним — чувственная и нежная, ласковая… страстная. Приближение скорой разрядки, и вот бережно укладывает ее на стол, поддерживая за спину, не давая соприкасаться с холодной поверхностью. Несколько резких движений, несколько поцелуев, сводящих с ума — и вот этот взрыв, словно галактика на глазах превращается в пепел вместе со всеми планетами. — Помнишь, мы спорили о том, романтик или нет? – все еще приводя дыхание в порядок, спрашивает Катя. — Да, а что? — А вот нихрена ты не романтик, Нестерович, — смеется она и прижимается к нему крепко-крепко, покусывая за ухо, — я люблю тебя, черт подери. Сердце Максима стучит так, что звон слышен даже в ушах. — Выбила меня из колеи, чертовка…

***

— У тебя глаза горят, — лукаво улыбнулась Темникова вернувшейся Кате. У той, помимо глаз, еще и улыбка была на все лицо, — и, кажется, майка задом наперед. Ну, Катя все еще не разучилась смущаться. Определенно.

…

— Макс, моя мама звонила, она прилетела, хотела сделать нам сюрприз! — Катя ворвалась в зал Макса лихим торнадо, и странно, что в стороны не полетели щепки вместе со случайными жертвами. — Да не в том даже дело, говорит, Бульон воет, как проклятый. Прикинь, что будет, если Чук с Геком мяундрить начнут? — Ебать, что начнется. Концерт бульонического оркестра, — пропыхтел Макс, и, схватив Катю за руку, помчал в кабинет Мигеля. Узрев там переноску, он схватил ее, и, накидывая по ходу на себя одежду, полетел к выходу. Устроив на заднем сидении ребенка, Нестеровичи плюхнулись на передние. — Слушай, мы все-таки лишили девственности… — Нельзя лишаться девственности несколько раз, — многозначительно выдала экс-Решетникова, хлопнув мужа по руке, — трогай, Шпунтик! Спустя минут 10 телефон рыжеволосого хореографа разразился трелью, оповещающей о сообщении в одном из мессенджеров. — Мига… — пробормотала женщина, открывая переписку. Интернет тут же загрузил несколько фотографий, являющих собой селфи чернокожего Вождя вместе… С ТАИСОЙ??? Сообщение за ними вслед гласило: «НИКОГО НЕ ЗАБЫЛИ, ИРОДЫ???» Макс, отвлекшийся от дороги и заглянувший в телефон жены, судорожно сглотнул. — БЛЯТЬ, — хором выдохнули горе-родаки и по двойной сплошной помчались обратно в любимую школу.