Яблочко от Яблони

Первая любовь все равно, что первое путешествие: страх предстоящего пути, неуверенность в том, что делаешь и полная озабоченность тем, что будет завтра. Но все, так или иначе, заканчивается, просто какое-то путешествие хранит в памяти восходы и закаты, а какое-то бури и шторм на корабле.

* * *

— Захарра Драгоций, я думаю, ты понимаешь, что это сумасшествие? — с ухмылкой интересуется Маркус, когда я в очередной раз фыркнув на его слова, скидываю с ног балетки. — Сейчас у нас что? Правильно — конец сентября, и на улице еще жарко…, а домой идти опасно лично мне. Так что, — хмыкаю, кидая балетки в сторону сумки, что валяется на траве, — наши тут большую часть лета поводят, так как до моря ехать далеко, а пруд всегда к твоим услугам. По выходным тут пикники устраивают. — Но сейчас уже холодно… и ты не полезешь в воду, — усмехается он, намекая на мою трусость. — Нет, я похожу по берегу, и покидаюсь камушками воду — сброшу негативные эмоции, — саркастически протягиваю, подарив ему милую улыбку, — это ты трусишься, как… как что-то короче, — фыркаю, закатывая джинсы до колен, давит — да, но намочить их еще страшнее. — Я, просто, не вижу смысла… — В чем? В том, что черт возьми, осень и пока еще все зелено и тепло, а завтра снова пойдет дождь? Ляхтич, смирись, тут климат, как у бабы в ПМС, — усмехаюсь, нагибаясь и подбирая первый камешек, и замахиваясь, кидаю его — это не волейбол тут стараться не надо, все равно попадешь в воду. — Пойду проверю воду, — вздыхает он, видимо сбегает от меня: больно хотелось с тобой общаться. Он подходит в нашему водоему, который чудом не засыхает летом в жару и окунает руку. — Теплая… даже очень, — настороженно произносит парень, оглядывая пустой, пока пустой пляж, сейчас кто-нибудь точно придет, почти два дня, самая жара. — А я, что сказала… Эй, ты чего?! — удивленно выкрикиваю, когда он начинает стаскивать через горло водолазку, и кидает ее мне, я по инерции ловлю, и стараюсь смотреть на воду, камни, траву, но не на его тело. — Купаться, — хмыкает он, словно я его удивила своим криком, а не он меня своими выходками. Не я решила устроить стриптиз на берегу водоема, на минуточку! — Нет, не… не снимай штаны. — обреченно проговариваю я когда он с усмешкой стаскивает и брюки, и пряжка ударяется о камни, — я это ловить не буду!.. — уверенно заявляю, что и делаю, когда его брюки падают около моих ног. — Как хочешь… — Ты же в одних… — слово застревает у меня в груди, и я подавляя приступ стеснительности, все же… нет не могу его сказать, никак. — Трусах? Драгоций, это слово не настолько пошлое. — усмехается он, — но твое личико все же краснеет, это так мило, что я же не знаю, что сделать: облить тебя водой или дать шанс залезть в воду в одном белье. Что?! Раздеваться перед ним?! Да не за что! — Учти, я не шучу: оболью водой и будешь ныть, что в мокром идешь домой, — проговаривает с улыбкой парень и рыбкой заныривает в воду. Рычу от досады. И кидаю его водолазку вниз к брюкам, пусть испачкаются. И близко к берегу не подойду! У него нет шансов меня облить. — Драгоций! — выныривая, кричит он, уже на приличном расстоянии, — ты же сама хотела искупаться! — и смеется, гад, на что я демонстрирую ему средний палец. Га-а-ад! — Драгоций, я же выйду… просто представь, у меня на минутку мокрые белые плавки, — и эта пошлая улыбка «а-ля детка, иди ко мне, я знаю, ты готова». Сука-сука-сука… ни за что! — Боже, ты серьезно краснеешь от этого?! — ржет Марк, подплывая к берегу, и я порядком испугалась. Вдруг, он правда сейчас выйдет из воды, и все это… ну станет видно. Ой дура я, дура. Сама подтолкнула его лезть в воду. — Иди в задницу! — бурчу себе под нос. — Интересно, а от слова: «стринги» ты тоже краснеть будешь… о нет, Драгоций ты уже это делаешь! Я и сама ощущаю как жар приливает к лицу и шее. — Это не я, это физиология гены, и придурок в водоеме, в которого я сейчас камнями кидаться буду! Марк смеётся, и замирает на месте в воде. — А когда ты материшься, ты тоже краснеешь? Когда их говоришь ты — да. Но я молчу и ничего не говорю, лишь подбираю на всякий случай камешек, примерно думая, попаду ему еще раз в нос или нет? А может я когда ему в голову попала в прошлый раз мозг повредила, сильно так… — Иди в… — Ты повторяешься, — напоминает он все с той же улыбкой, превращаясь в обычного Марка, к которому я уже привыкла: пошлого придурка, которого охота пристрелить, что и надо было сделать еще давно. — Маркус, ты… — начинаю я затыкаюсь когда Марк подплывает берегу и начинает выходить, — не ты не посмеешь! — отмахиваюсь я, но все же не закрываю глаза и кажется даже немного разочарованно выдыхаю, когда понимаю, что плавки на нем то черные и ни черта не видно. Он смеется. — Куда ты смотришь? — А? — очухиваюсь я, — ты соврал! — защищаюсь и оправдываю свой взгляд. — Это была проверка на пошлость, — заявляет он, подходя ко мне, и я всё еще не могу подавить желание кинуть в него камнем. — И что? — шумно сглатываю, отползая назад. — Ты ее не прошла: скучная девственница ты, — заявляет Марк, и усмехается на мои попытки отойти от него. — Чего?! — Хочешь поспорить и доказать обратное? — приподнимает бровь Ляхтич и я затыкаюсь не найдя что ответить, и недовольно поджимая губы выдаю: — Гад ты! — на мое заявление он снова хохочет и трясет головой. Отряхивая воду, и я визгом отползаю назад, потому вода попадает и на меня, а волос то у него длинный, почти как у меня. — Ляхтич, ты сука! — выкрикиваю подрываясь на ноги. — То сука, то гад, ты уж определись, на что мне откликаться. — Придурок: универсальный случай! — прошипела я, ладонью, убирая воду с лица и рук. — Так ты разденешься или мне помочь? А, святоша ты наша? — наклоняет голову на бок и по губам ползет улыбка, — или на столько замкнута и закомплексована, что людей боишься, гляди того скоро света бояться начнешь? Это был вызов? Он самый! Он меня провоцирует? Безусловно! Поддаться? Конечно! Мои тараканы единогласно приняли решение и вызов Ляхтича, что я решила, чтобы он там не думал — раздеться… хоть и нижнее белье сегодня у меня оставляет желать лучшего. Задница — привет, давно не виделись, ты там стыд захвати, тут у меня тусовка намечается. — Ну? — он ожидающие смотрит на меня и я, откидываю свои глупые комплексы, все же неуверенно стаскиваю с себя свитер, кидая его на землю, и просыпается желание резко прикрыться — груди-то почти нет, и лифчик глупый: зеленый в горошек как и трусы. Вот же гадство. — Ну и где смех? — бурчу, расстегивая джинсы, подавляя мысль о том, чтобы втянуть в себя живот. — Какой? — Издевательский, — напоминаю ему, и выдохну, все же стаскиваю немного вниз джинсы, а затем и полностью, едва не запутавшись в брючинах. — У тебя неплохая фигура, — неожиданно заявляет он и я поперхнулась воздухом в этот момент. — Для беременного слона — да. — Фыркаю, все же прикрывая грудь, обнимая себя за плечи, — ну, идем к воде? — там тепло, тут-то холодно: ветер, — напоминаю ему, стараясь как можно скорее скрыться в воде. — Нет, правда. У тебя все так… — Марк! Не надо, — тише прошу я, в начале предложения все сорвавшись, — прикалываешься или нет: мне плевать. Но не надо, прошу. Марк на секунду задумчиво смотрит на меня, и мне кажется, что вот-вот он снова что-то ляпнет. Потому что мне кажется, что так он еще больше унижает меня и издевается надо мной. Я не люблю комплименты, мне от них противно. Словно мне говорят это из жалости. — Хорошо, — недовольно соглашается он, тут же улыбаясь, — я тебя все равно обрызгаю, — обещает он, на что я закатываю глаза. — Только попробуй, — заявляю, неуверенно шагая к воде. Кто знает, вдруг он соврал и она жуть, какая холодная, а лезть-то придется, ; делаю всего несколько шагов, а затем и подхожу к воде, осторожно окуная в воду одну ногу, и не успев убедится, что вода теплая, или же холодная, за спиной кричит Марк: — Это Спарта! — и я ощущаю толчок в спину и потеряв равновесие, плюхаюсь в воду, благо тут нет береговой линии, и сразу за линией земли, глубокое дно водоема. Я падаю лицом вниз, не успев даже набрать в грудь воздуха. Из-за этого с криком выныриваю, хватая ртом воздух, попутно матерясь про себя. А он смеется с меня… тупо смеется! Гад эдакий! — Ну все!.. — набираю в руки воды, а потом, передумав, брызгаю водой в его сторону. Он сквозь смех ругается и с разгона, бомбочкой, прыгает в воду, окатив меня брызгами, от чего вода попала в глаза. Возмущенно вздыхаю, и начинаю брызгаться водой в его сторону, когда он выныривает, словно маленький обиженный ребенок, но мне можно, мне все немного можно, мне честно плевать, что обо мне думают окружающие в данный момент. Все хоть раз позорились, я просто делаю это чаще, чем другие. — Драгоций! — хохочет он, и повторяя за мной брызгает водой, которая попадает мне в лицо, глаза, даже в рот, и я зажмуриваясь. Отворачиваюсь прочистить глаза от лишней воды, чтобы снова нормально видеть, а не жмуриться. Слышу, как Марк снова ныряет и оглядываюсь, не находя его, глубже заплываю в воду, снова оглядываясь, и где этот придурок?! Выкрикиваю, когда чувствую, как что-то касается ноги, и лапает меня выше, на этот раз за коленку, и мысль о том, что это может быть Марк проскальзывает где-то внутри, но я все равно визжу и пытаюсь вырваться, попутно зарядить этому шутнику ногой в голову! Не получается, и он, сильно дернув меня за ногу, затаскивает под воду, выныривая первым и лишь затем я. — Придурок! — кричу, ударяя его рукой по плече, — я чуть коньки не двинула! — Но не двинула же, — спокойно произносит он, и я, бурча себе под нос, немного отплываю вперед, подальше от него. Он хмыкает, считая что я обиделась, и разворачивается ко мне спиной: какой наивный мальчик! Я просто так ничего не прощаю! — Я тебя прибью, — обещаю со смехом запрыгивая на его спину, как часто мы делали с братом, Марк не теряется и подхватывая меня за ноги, ныряет под воду, и мы вместе опускаемся ко дну, и я на этот раз наполняю свои легкие большим количеством воды, и в мелкую месть, сжимаю его плече рукой до боли. Он вскрикивает, и воздух выходит пузырьками от его крика, и он скидывает меня вниз, мигом выныривая, и я спешу за ним. — Драгоций! — возмущенно кричит он и я, прикусывая губу, понимаю что, сделала глупость и как бы надо извиниться, но он широко улыбается, чем меня пугает и я отплываю назад, — иди сюда… — Маркус! — вперемешку со смехом выкрикиваю я, когда он снова ныряет, и тянет меня вниз за ноги, я барахтаюсь пытаясь его оттолкнуть и, кажется, попадаю куда-то, от чего от снова выкрикивает что-то и воздух пузырьками выходит на поверхность и он меня отпускает…, но не выныривает. Я с несколько секунд напряженно вглядываюсь в поверхность воды, но он не выныривает, и в этот момент начинается паника: я же не могла его убить?! Ведь так?! Бог мой, Маркус, мать его! Ныряю, раскрывая в воде глаза, но она такая мутная, что я плохо вижу хоть какие-то силуэты. — Марк! — выныривая выкрикиваю я, чувствуя как страх делает тело тяжелым и сердце бешено бьется в груди, — Марк это не смешно! Марк, черт возьми! Я сейчас блин его придушу, если увижу! Оглядываюсь по сторонам в поисках Марка или хотя бы его макушки, но ничего, и разве может человек так долго находиться под водой? Хотя, прошло не больше минуты. Может меньше, и когда паника окончательно плывет перед глазами, кто-то (видимо, будущий труп) толкает меня в спину, и я неуклюже взмахнув руками, снова падаю в воду. — Я тебя прибью! — выкрикиваю, смахивая с лица прилипшую челку, и закидываю мокрые волосы за спину. — Ты волновалась за меня, а, чудовище? — усмехается он, живой и здоровый (что не надолго) гад. — Нет, блин! Я от радости орала как потерпевшая, — бурчу, брызгая в его сторону водой. — Ах, так… — выдыхает он и снова ныряет, я показательно равнодушно закатываю глаза, уверяя себя, что второй раз на это не куплюсь. Но и не приходится. В этот раз он тащит меня под воду. И я, не успев снова набрать в грудь воздуха, выкрикиваю, выпуская последние остатки воздуха внутри себя, и иду на дно. От шока не сумев даже взмахнуть руками. Грудь сковывает холодный страх, потому что душно: не хватает воздуха. И в рот попадает вода. Я пытаюсь вздохнуть и грудь обжигает боль, дышать то нечем, вокруг одна вода. Я барахтаюсь, и пытаюсь вынырнуть, но ничего не получается, словно назло мне. Потому что ноги уже касаются приличной глубины дна водоёма и я снова от страха выкрикиваю, когда ноги касаются липкого, неприятного, колющего дна, грязного водоема! Нет умереть тут я не хочу! И не надейтесь! Барахтаюсь выплывая, отталкиваясь от дна, подавив в себе чувство омерзения. И в какой-то момент, что-то холодное опускается на мой живот, прижимая к себе. И я от испуга распахиваю глаза и пытаюсь вырваться, ненарочно вздохнув, и легкие снова горят без кислорода. Меня рывком поднимают вверх, все так же прижимая к себе, и я судорожно дышу, хотя первые вдохи даются с болью. Дышу! Я черт возьми дышу! Бормочу какие-то проклятья, все так же пытаясь прийти в себя, и лишь затем прибить Марка, желательно с лопаты, и спрятать в черном пакете и… и все, в голове все перемешивается, и, тяжело вздыхая, понимаю, что пришла наконец-то в себя. И здраво мыслю. — Ты сука, Ляхтич… — не выдерживаю и не отказываю себе в удовольствие поругаться на него. — Ну вот и перешли мы на новую стадию общения: взаимное оскорбление матами, — сухо усмехается, все еще держа меня, словно я вот-вот уйду под воду я больше не всплыву. Вздрагиваю: нет, под воду больше не хочу! — Но я не спорю… — выдыхает мне в макушку Марк, и я замираю на месте, потому что гребанное сердце снова падает: влюбиться в него? О нет-нет-нет, мне эти проблемы не нужны, спасибо, я лучше в одиночку с котом пройду весь свой жизненный путь и прочая фигня, которую нам рассказывали учителя про семейную жизнь. Это глупо, я не страдаю такой фигней, как подхожу я парню или нет, и всякое другое, я просто знаю, что мне этого не нужно, мне нравится быть одной. Всегда. — Отпусти, — требую я, не решаясь коснутся его руки и скинуть ее себя, — Марк, — настороженно прошу я. — А? Да… — он буквально отталкивает меня от себя и плывет вперед, — ну что, тупица, ты плывешь или как? А то смотри снова, что-то под воду утащит, — голос у него тоже был слегка нервный и, как я ощутила, руки были холодные, и сжимали крепко. Он испугался за меня?.. Вздохнув, поплыла за ним. * * * — Странно… — проговаривает Марк глядя на то как небо медленно серее. Не знаю сколько мы тут просидели, за телефоном лезть не хотелось, но как только вода остыла, а люди (которых кстати сегодня было чуть больше, чем всегда) уже ушли с берега, мы решил выползти и обсохнуть. Я не знала, что скажу маме, как объясню мокрое белье и волосы. Но я особо и не думала об этом. — Нет, не странно. — протестую я, поднимаясь на локтях, к мокрому телу неприятно липнет трава, но это мелочи, — вчера был дождь, сегодня с утра тоже было пасмурно, но заметь, днем было ясно, вечером снова пойдет дождь. Мы живем в степной зоне, это привычно, со всех сторон моря, поэтому дожди идут часто, а летом очень жарко…, а зимой почти нет снега, — устало вздохнула, — зато до моря пара часов на электричке, — с улыбкой добавляю. — Ну так, — хмыкает он, не зная, что еще сказать, — и почему я раньше не узнал о таком достоянии как водоем? Или это вроде любимого местечка, Драгоций? — Нет, — спокойно пожимаю плечами, — здесь весь город хоть раз бывал, конечно некоторые боятся здесь купаться, много всякой дряни на дне, но все же… — И Маришка тут была? — спрашивает он не глядя на меня, смотрит на закат, который перекрывает пелена темных серых туч, сообщая о том, что еще немного и пойдет дождь. Прикусываю губу, чувствуя неприятно-скользкое чувство внутри: — Ну да, все тут были… помню, до того как наш класс стал сборищем предателей и охотников на слухи, мы были тут. — То есть? — он приподнимает бровь, взглядом переспрашивая. — После девятого много ушло. И нас соединили с параллелью, по-этому мы так не дружны. С параллелью вечно ругались, а тут — бац — и мы один класс. Маришка то влилась в коллектив, а я… — Понятно, — покивал головой Марк, не собираясь больше от этом говорить. — Ну так вот… мы здесь решили отпраздновать сдачу экзаменов, всей параллелью, Маришка настояла на… не помню дату, ну, в общем, она убедила всех, что тот день был лучшим. А когда пришли, то узнали, что в этот день там гулял одиннадцатый класс — Маришка потащила нас ради того, чтобы выделиться. Нам то было все равно, мы отлично пообщались и с одиннадцатым, там как раз в это время там учился мой брат… — я не знаю зачем я это рассказывала, просто хотелось с кем-то поделится тем что знала, тем что хотелось рассказать. Вздыхаю, словно вспоминая тот день: — Это был последний раз, когда мы общались, как класс, были как все, в общей куче: смеялись, веселились, затем Маришка выпила что-то у одиннадцатиклассников, и полезла в воду, нам было опять же все равно. Ее ногу скрутило судорогой в воде. Она стала звать на помощь. Все сначала сочли, что она привлекает внимание, а когда она начала захлебываться, мой брат спас ее, а потом она переспала в ним где-то там, впереди. На лужайке. Это было мерзко, — призналась я и замолчала, — я после этого очень долго не могла разговаривать с братом, Маришка дура, не спорю, но ей было всего шестнадцать, и она была пьяна… — Она сама виновата, — проговорил Марк и я фыркнула, Фэш говорил тоже, — нет, подумай: с чего он должен был отказываться, если она предложила сама? Она потом кричала, долбилась в двери? Нет, я уверен для нее это ничего не значило, а значит, твой брат просто поступил так, как счел нужным. — То есть, трахни я его друга в кустах, он бы сказал, что виновата я? — Нет, ты его сестра, он бы обвинил друга, и плевать, что ты потащила его в кусты, в этом и суть семьи: защищать друг друга не глядя не на что. Я посмотрела на Марка, так словно видела его впервые и говорила с совершенно незнакомым мне человеком. — Он всё равно должен был подумать своей головой… — Не всегда. — Противится Марк, — уясни, что бывают разные ситуации, что бывают разные люди, и что не всегда можно обвинить его по факту. Я недоверчиво фыркаю, и Марк снова закатывает глаза. Объясняя мне: — Я ненавижу своего отца и виню в том, что он нас кинул, и никогда не задумывался почему, мне так проще жить, и тебе проще винить брата, чем признать, что для людей не всегда важны чувства, важны порой ощущения. И не путай: чувства — это то что ты испытываешь к человеку, а ощущения, это то что ты можешь, ну, осязать. Пес знает как правильно сказать… Ты можешь ощутить вкус, но никак не почувствовать его. Ты можешь ощутить власть, но по чувствовать ее. Так же ты никогда не сможешь ощутить любовь, и подобную ей фигне. Все это можно только почувствовать. Что сказать: не знаю. Но мне не страшно понять, что Маришка шлюха и ей важны только деньги. Порой мне кажется, что я сама такая. Мне ничего уже не страшно, и он не прав. Совершенно. Гребанной любви не бывает. Привязанность, — ой, да пожалуйста. Но не любви. Я это точно знаю. — Я чувствую голод и холод — этого мне по жизни хватает, — усмехаюсь, когда живот снова воет словно сотня подбитых китов, Марк недовольно кривит губы, и я сама виню себя в том, что он черт возьми сказал мне что-то умное и красивое, а я вот так ему ответила. — Сейчас, — обещает он, и встает. Мне хочется крикнуть извинения. И то, что я была не права, лишь бы он не уходил, но потом одергиваю себя: за кем-то бегать я то уж точно не буду, тем более мне этого не надо. Успокоится и придет, вещи же оставил. — Держи, — усмехается Марк, кидая мне яблоко, и еще одно держит в руках, — только помой его, хотя вода грязнее, чем эти яблоки… — Ты их сорвал? Где? — оглядываюсь назад. На густую сеть деревьев загородной лесополосы. — Та их там много… — отмахивается он, откусывая второе яблоко. — Я, обычно, когда иду в школу, вишню обрываю, — не зная зачем говорю все же это и Марк понимающе кивает, мол, сам так делал, и я себя успокаиваю тем, что он хотя бы не смеется. Но затем вздрагиваю, вдруг он завтра кому-то расскажет о том как мы тут топили друг друга? И что-нибудь еще от чего все будут смеяться и показывать на меня пальцем? Где была моя логика раньше?! Вот дура! — Мне надо домой, — напоминаю ему и рукой указываю на темные тучи, плывущие в нашу сторону. — Хорошо — спокойно пожимает плечами, — я подожду, пока переоденешься, — и показательно поворачивается ко мне спиной, глядя на закат, типа — делай что хочешь, я не смотрю. Сомнительно фыркнув, я подхватила вещи и утопала в глубь леса. Не так далеко, если вдруг понадобится его помощь, то крикнуть я смогу, и не так близко, чтобы он ничего не увидел. Оглянулась, и не найдя людей, неуверенно стянула с себя мокрое белье, сначала верх. И, быстро натянув свитер, снова оглянулась по сторонам, а затем уже и натянула джинсы. А когда я вернулась, Марк был уже голов, и стряхивал с головы воду. — Ну что… идем? — поинтересовался он, и я не знаю, может он и не такой… равнодушный, или я его чем-то обидела. Но я, пожав плечами, сунула в пустой карман сумки белье и, впрыгнув в балетки, пошла за ним, выходя из леса. * * * Чертов дождь! Он догнал нас в моем квартале, и если по мелкому дождику мы еще спокойно шли (я заодно нашла повод сказать маме, почему у меня голова мокрая), тогда полил настоящий ливень нам пришлось бежать, слишком быстро, чтобы добежать до ближайшего навеса полусухими. — Ну и погодка, — пробормотал Марк, молчащий до этого, — и почему я переехал именно в этот район? В нашей стране так много хороших, теплых (!) мест, или холодных…, а тут слякоть. Усмехнулась, соглашаясь с ним. Но это все еще не так плохо, как ему бы хотелось. — Есть немного, — не стала спорить, обнимая себя за плечи, чтобы хот немного согреться. Ведь мокрая одежда прилипала, как и волосы ко лбу. — Ага… — протянул, не зная, что еще сказать и сколько нам еще тут ждать — тоже было неизвестно, а я все не решалась зайти в свой телефон, заранее зная, что мама звонила. Прислонилась к двери закрытого кафе, стоя под навесом, слыша, как капли дождя уверенно стучат по навесу, и усмехаюсь: на улице никого, только в окнах свет и все. И мои балетки тонут в воде. Заболею такими темпами. — Странная у вас погодка, — снова начинает Марк, мне уже хочется спросить, где он жил раньше, если ему дождь кажется странным, как он продолжает: — почему ты так плохо относишься к Марине? Я замираю с открытым ртом. Ему то какое дело?! Да и я никак к ней не отношусь — существует, и существует пусть дальше, мне то что? — Из-за брата? — с язвительной усмешкой спрашивает. — Отстань! — Или нет?.. или ты со всеми людьми плохо сходишься?.. — и такой тон, что мне кажется еще немного, и у него вырастут усы и хвостик и он начнет ходить с грацией большой-пребольшой кошки, и медленно растягивать «Мя-я-яу». Надо заканчивать читать по ночам или пялиться в ноутбук до часу ночи, смотря сериалы. — Заткнись! — требую, недовольно буркнув себе под нос. Показательно не смотря на его наглую моську, по которой снова надо заехать мячом. — Но с черта ты тогда общаешься со мной? — Тот же вопрос, — буркнула, ударив его локтем под ребро, и он нервно хохотнул, прикрывая глаза. Мы оба устали. На улице уже явно больше девяти вечера потому что уже темно. Но этот день я внесу в тот краткий список самых ярких. Я давно не возвращалась домой так поздно, не игнорировала сообщения мамы, не прогуливала с кем-то, тем более парнем. Со мной никогда такого не было. Это самый странный день за всю мою жизнь. И это… это круто. — Да ну? — тихо ухмыляется Марк, а затем приближается ко мне, становясь рядом, — и все же ты самая странная девчонка, которую я пока только тут встречал. Я хмыкаю: он не прав. Слишком глубоко не прав. Я стандарт. Вот Василиса. Она особенная, она умеет буквально все! Маришка — она красивая. Римма — она просто хороший и умный человек. Гроза — чемпион по нескольким видам единоборства! Сколько них заслуг, и это мелочи! А я что?.. в классе на уроках спит еще несколько таких, как я. — Я обычная. — Возражаю и не успеваю выкрикнуть «закрыли тему!», как Марк говорит: — Может, это и так, но никто не уникален, тупица. Для кого-то уникальность — это быть, как Мариша, для кого-то как кто-то еще…, а по мне так уникальна ты. Я замираю на пару секунд. Он издевается? Да? если да, то ему стоит перестать, я всё же девчонка и люблю, как и все мы, дуры, ушами, и сейчас моим ушам нравятся его слова. — Не надо… — шепотом прошу, прикусывая губу. Напоминая себе, что плакать нельзя. Плакать имеют право только красивые девочки, я же урод третей степени и мне нельзя, я не настолько жалкая и вытирать ноги об мою гордость нельзя. Я сильная, я не плачу по пустякам, я… — Маркус, заткнись, — уверенней произношу я, подавив в себе слезы, от чего мысленно радуюсь. — Как знаешь, — от чего-то после его слов у меня бегут мурашки по рукам и я вздрагиваю, цепляясь ногтями за кофту, вгоняя острые ногти в кожу; у меня перед глазами плывут черные точки, и хочется спать. Он немного наклоняется ко мне, и я не успеваю выставить руки и оттолкнуть его от себя, как его дыхание касается мои губ и я замираю. Что-то сказать просто не получается, и мне с одной стороны хочется коснутся его, а с другой: что, черт возьми, будет потом?! Этого делать нельзя. Совсем, мне нельзя… нельзя-нельзя-нельзя! Я не умею общаться с людьми, особенно парнями, и мне проще одной, так не надо о ком-то заботиться. Не надо кого-то впускать в свою жизнь. Он все же целует меня. Сначала просто касается губ и у меня подгибаются коленки, а в животе и груди растет теплое чувство, заполняя собой все мое тело. И тогда я отвечаю, зная, что это глупость, но я подаюсь вперед, мазнув губами по его губам. Это было неуверенно и мимолетно. Но мне этого хватило, чтобы, черт возьми, уверится в том, что я конченная дура и все прочее. — Мне надо домой, — отталкиваю его от себя, и вырываюсь вперед, выбегая на дождь, старясь не оглядываться, я уверена, он за мной не побежит, ему это не надо, так же как и мне. Проще одной. Всегда одна. Мне это (чувства и прочая ерунда) еще не надо, позже когда-нибудь. Когда-нибудь намного позже. Но не сейчас.