Яблочко от Яблони

И кто из них прав — мне все равно, ведь они оба мне нужны. Я засыпать привык давно под ругань из-за стены. Обрывки серьезных взрослых слов уже не мешают мне видеть сны — Я засыпать привык давно под ругань из-за стены. Noize MC — Ругань Из-За Стены

***

Мрачно посматриваю на смеющуюся Римму с Василисой и Грозой, винить их не в чем, сама свалила от них, сославшись на то, что устала и болит голова — хотя та и правда болела. Но я решила, что это исключительно лишняя информация для них. Я удивлена, что после вчерашнего у меня болит только голова. Вернувшись домой в десятом часу ночи, я как-то уже не задавалась вопросом о Марке: было все равно, мне явно там ничего не святило, а даже если и святило, то не той стороной, которая мне нужна. Я не хочу кого-то к себе подпускать, чтобы потом страдать как мои родители, ненавидя друг друга после стольких лет совместной жизни. Мама встретила меня у порога с телефоном в руках, а дальше вес было как по плану: где ты шлялалсь?! С кем?! Куда?! Ты хочешь, чтобы я бабушкой раньше времени стала?! (тут я закатила глаза) и выслушивать все это требовалось с каменной рожицей и не сметь ей что-то отвечать, а если и отвечать и оправдываться, то только тогда, когда она этого требует и то осторожно и без намеков. Но стоило мне стащить кеды вниз и встряхнуть мокрой головой, как началось: Ты заболеть хочешь? Тебе не жаль меня, хоть себя пожалей! Как ты можешь… и все дальше по списку, я молчала, потому что она была права, и ругаться с ней еще больше мне определенно не хотелось. И тогда все пошло совсем не по плану… совершенно. — Ну, привет, дочь… — из гостиной вышел папа, злой и хмурый папа, с ремнем руках, и, ойкнув, я прижалась к стене, уже зная, что будет дальше. И как-то оправдываться перехотелось, и я стойко молчала и гордо держа голову, знала, что отец не оценит моего мления — виновата, отвечай! — Ну, скажи хоть что-то отцу! — выкрикнула мать, недовольно закатив глаза. Постукивая тапочками, — «Привет», тоже кинь, как ты любишь, или это: «Все, нормально-о-о-о» — изображая, по ее мнению, меня, протянула мама. — Привет, папа, — выдохнула я, и поняла, что пропустила приезд отца, в этот момент я ненавидела себя так же сильно, как ненавидела себя и свою тупость на уроке географии. — Говорят, ты прогуливаешь, не делаешь уроки, успеваемость упала… — без церемоний начал отец, — как это называется, а? — Лень и тупость, — брякнула, уже зная, что папа скажет дальше, и он покивал головой. — Знаешь, как она лечится? На эти его слова я тоже кивнула. Потому что знала. — И кто виноват? — спросил, и я должна была ответить, что сама виновата, но усталость и нервы не дали этого сделать и я не вовремя прикусила язык, и сорвалась. Я обвинила в этом их. В тот момент это и началось: лекция, длинная, они выносили мне мозг, обвиняя меня, ругая, оскорбляя, что я тупая как последнее бревно, что меня губит моя лень, и что бы я потом им не жаловалась, что у меня нет парня и что на меня никто не смотрит (спасибо родители, ваша поддержка мне важна, очень, и то, что вы так поддерживаете меня, правда), что я просиживаю штаны и не пытаюсь что-то делать, а если и делаю, то как последний придурок! Понимаю, почему Марк оскорбляет меня, и начинаю ненавидеть сама себя снова… мне кажется, что сейчас начну реветь. Но я не могу, я не имею права, нельзя. Зачем попусту лить слезы? Они говорят все по делу, и я должна их выслушать и сделать выводы. Но нарываюсь… как делаю это вечно, дур-ра я. — А вам это важно?! Где вы были, когда я готовилась к конкурсам? Когда мне нужен был совет? Вы как всегда орали друг на друга, и закрывали дверь перед моим лицом, с криком: «…разберись сама, не маленькая, не мешай нам! Все равно как всегда ничего не сможешь, и будешь ныть!» Тогда начала реветь мама и кричать что я не благодарная, на нее крикнул отец, и они начали ругаться, виня во всем друг друга. Не выдержав, встала и вышла с комнаты, идя в свою. На пороге меня догнал отец: — Ты куда! Мы не закончили! — Я закончила, — кинула, открывая дверь, — я тебя неделю ждала. Пока ты прыгал в кровать к своей любовнице. Тогда я получила по лицу от отца, он залепил мне пощечину. Кинулась мама. Крича, что он не имеет права меня трогать и бить вообще. Но мне было плевать, а еще больно, щека горела огнем, но я даже тогда не пустила слезу, видимо разучилась плакать вообще. И стало плевать на все. Резко так… пусть делают что хотят. Я со злости закрыла за собой дверь и папе стало на меня плевать, он ругался с мамой. А я не могла уснуть: телефон и ноутбук забрали в наказание. И завтра я иду с мамой в школу, на педсовет в два часа, а затем… затем, у меня наказание в виде выполнения домашней работы под ее присмотром. Она все равно об этом завтра забудет, когда опять выпьет. Заснула под утро, тупо глядя в точку. Завтрак прошел в молчании, мама сунула под нос кашу, отец еще спал. Когда я не стала есть, запихав в сумку яблоко, она накричала, что совсем с ума сошла со своими тараканами и диетами (женщина, я ем в день больше, чем ты за неделю, я то точно не на диете). И заявила, что не выйду из дома, пока не поем. Я пожала плечами и села на диван. Она поругалась-поругалась, да выгнала меня, ибо опоздаю! Предсказуемо, женщина… А затем меня ждал позор вместе с Марком на педсовете. И ничего затруднительного: просто не обращаешь внимание, точнее ведешь себя, как раньше и нет никаких психов. Все хорошо… по-моему, я явно дала понять, что он меня не интересует, значит сукой считать меня нельзя. Хотя почему-то чувствую себя тварью… Парадокс дибильности женщин. В принципе, тоже ничего нового, я по прежнему тормознутая дурочка, а он немного герой, хотя по больше счету он чертов эгоист, которого мне охота треснуть головой об стену, чтобы он забыл обо мне и о моем недавнем позоре, нет-нет, так: о всех моих позорах! Так определенно лучше для меня. Но и это не мешало мне молча зайти в класс, сесть на свое место, обменяться парой фраз с Огневой, которая пообещала мне дать списать алгебру и смылась к Римме и Грозе, с которыми ей было интересно, меня тоже звали поговорить — но я была не в том настроении и не имела банального желания. Все знали, и это противно… Все знали, что нас вызывают к директору, что наши родители будут в школе ближе к двум часам дня. Они это знали и обсуждали это за спиной, строя предположения почему, мне хотелось всем все объяснить, но я себя останавливала: с черта я должна им что-то объяснять? Это не входит в мои правила! Мне не нужно им что-то говорить, они все равно не послушают, их версии интереснее моих во много раз, так что переспорить их нельзя. Ну и я решила не лезть. Маришка прошла между партами, кинув на меня взгляд, полный самодовольства и мне захотелось фыркнуть: эту суку я еще считала не таким плохим человеком, а она оказалась последней дрянью, — как мило, однако, — меня тянет блевать после ее улыбок, если честно. Тем не менее она улыбнулась Марку и остановилась у его парты, пригладив светлые волосы рукой, словно они у нее были растрепаны после того, как она покрыла их тонной лака, и ее голова блестела от изобилия косметики так же, как и наши парты. — Марк, — начала Маришка, довольно громко, явно специально привлекая внимание всех, мол, вот сейчас я выведу эту любовную парочку на чистую воду! — Я тут слышала, — проговорила, видимо заменяя: мне тут мои подруги настучали, — что тебя и эту, — взгляд на меня, — вызывают к директору. — Ну? — хмыкнул Марк, не отрываясь от экрана телефона одноклассника, который сидел рядом, ревностно наблюдая за сохранностью своего телефона. — Так это правда? — Да, — такой же лаконичный ответ и мне захотелось треснуть Марка головой об парту! Он думает, что и кому говорит? Или хотя бы мог немного прояснить ситуацию.., но я молчу, потому что оспорить его ответ не могу, тупо нечем. — Эм… ну, а почему? — неужели те две извилины в ее голове проснулись? — Допустим, у директора есть разногласия и недовольство по поводу нашего с Драгоций мнения об этом учреждении начальной и средней школы. Хотя, если напрячься, то, возможно, и среднего полного образования, на стадии которого находимся мы. Ну, в принципе, директора это не волнует, он просто откидывает наше мнение о теме вольного посещения дискуссий и времени получения знаний, а так же мысли о том, что нашими наставниками являются явные социопаты с нарушенной психикой на фоне одиночества, и кучи котов в доме… И все это время скучающе глядя на Маришку, при этом явно недовольно, ведь она оторвала его от телефона и заставила напрячься, чтобы что-то выдумать и запутать бедную девушку. — То есть, из-за прогулов?.. — медленно подвела черту Резникова, неуверенная в своих словах боясь показаться дурой. — Я же сказал: из-за разных взглядов на получении среднего полного образования, — то ли подтвердил ее слова, то ли опровергнул Марк, и вернулся к телефону, заслужив пару ухмылок одноклассников и парня рядом, типа — уделал эту блондинку. — Значит, прогуляли с Драгоций на пару, и вас поймали что ли?.. — Мне повторить? — не отрываясь от игры, спросил Марк, понимая что игнорировать ее не получится. Маришка поджала губы и обиженно буркнула: — А нормально сказать нельзя?.. И поспешила удалиться подальше от разгневанного парня и его дурного настроения, не решаясь приблизиться.

***

— Драгоций, повторите правило, и я вас посажу, — устало проговорил химик, с какого перепуга вызвавший меня. Я открыла рот, чтобы сказать хоть что-то (явно не правило) и встала с места, не понимая почему именно я?! — Ну-у-у… глицерин вступает в связь с… Я была уверенна, что помню, но как стоило начать отвечать, из головы вылетело все, вообще все, я не могла уже на чем-то сконцентрироваться и что-то сказать, я замялась, соединяя понятия в голове, но словно все вылетело. За эти секунды тупости я начинаю думать, что мне пора в больничку с белыми стенами и добрыми нянечками. — Оказывается, не только глицерин вступает в связь, — засмеялся кто-то за спиной; я кротко оглянулась, зная, на что он намекает. — А твой мозг вступает в связь со ртом или они по отдельности работают? — пробурчала, тут же извиняясь перед учителем и напрягая свою крошечную память. Я поняла ржач в классе, ну хоть за это мне спасибо надо сказать. Я что-то ляпнула про молекулы и нагревание, от чего химик закатил глаза — видимо, не угадала. Но сегодня меня решили спасти, да и кто! — математичка, но от этого спасения я решила красиво отказаться, прежде чем она бы начала говорить. И тут мой мозг в стрессовой ситуации выдал: — Вступает в реакции присоединения, характерно для одноатомных спиртов… — В чем, в чем, а в спиртах вы видимо разбираетесь, Драгоций, — проговорил химик, от чего я теперь закатила глаза, и уставилась на математичку, — вы что-то хотели? — спросил химик, и я, решив, что меня больше мучить не будут, плюхнулась на место, рядом с Огневой. — Да… — она скользнула взглядом по классу, — после этого урока, Драгоций и Ляхтич, с сумками будьте у кабинета директора. Сердце пропустило удар, и я медленно кивнула, набрав грудь больше воздуха успокаиваясь, самым страшным было наказание, вот чего я боялась, не выговора или злости матери, я боялась отца… искренне и честно, и я не раз в этом признавалась сама себе с этой слабости. Я его боялась и за это уважала. Мы с Марком синхронно кивнули, что заставило фыркнуть парочку ребят и я сдерживалась чтобы не посмотреть в его сторону. Мне было интересно, что он думает по этому поводу, потому что идти туда нам вдвоем.

***

Разговор не задался с самого начала. Стоило нам зайти в кабинет, как мы столкнулись с взглядом директора, который выслушивал в это время мать Марка. Она была высокой, статной и уверенной женщиной, с тонкой талией и резкими чертами лица. С светлыми, почти седыми волосами, убранными в высокий конский хвост, и в таком же серо-белом брючном костюме. Не знай ее, я бы могла уверенно сказать, что она успешная леди в бизнесе, но она явно не была такой. Лодочки были сбиты в носах, а сумка слегка потерлась в ручках, да и Марк не блистал в новых вещах. Нет, меня это ни капли не волновало. Я хожу так же, мои родители не богаты и я понимаю окружающих. Меня больше волновало: не бьет ли она собак и не строит ли сплетни за спиной, а не польет ли потом мою семью грязью, но уж точно не то, какого оттенка ее помада и какая у нее зарплата. Будь ты хоть сотню раз прекрасен и богат, какая разница если внутри урод, с которым стыдно общаться? Наверное, я так рассуждаю, потому что далека от гламура и богатства. Василиса пожелала мне удачи и непонятно за что извинилась, наверное, посчитав себя в чем-то виноватой, я лишь пожала плечами. Маришка что-то ехидно кинула, я лишь, оттопырив средний палец, вышла из класса. Та обиженно фыркнула и больше меня не трогала. А с Марком мы больше не разговаривали. И я пыталась уверить себя, что мне плевать на Марка. А с другой стороны меня мучил вопрос: будет ли там мой отец и отец Марка… мне не хотелось бы встречаться не с одним из них. Естественно, они не пришли. Географу не полагалось по статусу, моему отцу, поскольку он моральный урод (так считала мама, а то что думает она — всегда правильно, и с этим нельзя спорить), которого я очень сильно люблю. — У Захарры сильно упала успеваемость в этом году, если раньше были четверки, то сейчас едва набираются тройки. Ей поступать и мы обеспокоены, — я держалась, чтобы не фыркнуть на эти слова директора. Но знала, что он прав, но это было немного выше меня и намного ниже моей лени. — Но сейчас лишь начало октября, — бойко начала математичка, — и до пробы экзамена еще далеко, но мы уже начинаем… задумываться, — скрыла некрасивое «ссаться от страха», — о оценках учеников и если Захарра не возьмется за голову то ей светит не больше двойки. Губы мамы раскрыли и она едва выдавила удивленное: «О», и весь ужас отразился на ее лице. Кажется ее задело. А значит потом заденет и меня. Ремнем. — У Марка же другая ситуация… — продолжала математичка, — в силу того, что он не успел приехать в город к первому сентября, мы вынуждены были его принять. Лицо матери Марка не дрогнула, но Марк внутренне точно скривился, его это унизило. — У него с прошлой школы оценки ниже среднего, так же как и в этой, хотя страдает он по большей части не от глупости, — взгляд учительницы на меня, намекает видимо что «глупость» мой случай, — а от отсутствия: домашнего задания, практических, а так же прогулов. Но как не спроси его — все знает! — то ли удивилась, то ли возмутилась учительница, и директор хмыкнул, соглашаясь. Мама кинула на меня убийственный взгляд — вот смотри и учись! Я красиво его проигнорировала. — Мы не стремимся к отличникам, — проговорила мама Марка, и тот ничего не ответил, ему явно было плевать, и его мамаше кажется тоже, но я судить не могу, это поверхностное, гадкое мнение, которое я откинула. — Я понимаю, но, если мальчик умный, он бы мог хотя бы выполнять минимальные требования. — Прогулы? — спросила Мика Ляхтич, — Хорошо, их не будет. Отсутствие работ? Я постараюсь это исправить, еще что-то? — Мы все понимаем, но его халатное отношение к учебе… — Директор — простите не знаю вашего имени, — перебила его Мика. Директор вежливо откашлялся и представился, — так вот, я все понимаю, его держать на привязи невозможно, я приношу свои извинения и буду работать над его поведением, я знаю его проблемы, но мальчик только переехал, ему надо привыкнуть — неделю, максимум две. И он вольется в коллектив. Не привык! Да он тут известнее, чем я! Пробыв при этом всего пару недель! Он уже в коллективе. Когда я этого не смогла за одиннадцать лет! И тут я поняла насколько ущербна… Я ненавижу Маркуса Ляхтича! — Мы все понимаем, поэтому пытаемся загладить конфликты, и мы понимаем, что эта школа не лучший вариант, поскольку тут работает… Мика кашлянула, намекая директору, что напоминать лишний раз о Фалькоре не стоит. Тот согласно кивнул, скосив взгляд на Марка, а у того покер фейс, словно он играет в игру: попадусь или нет. — Да, поэтому прошу не принимать мер, — Марк явно хотел одернуть свою мать, я понимала, что ему было стыдно, он бы с гордо поднятой головой принял наказание, чем признался слабаком, а он им не был. — Хорошо… А вот у вас Драгоций все не так ясно… — пробормотал директор, и я напряглась, — вас грозит отчисление, пересдачи и… я не пугаю вас, но вам стоит задуматься о том, как учится ваша дочь сейчас, а не за дни до экзамена. Мы все рискуем, и если она не подтянется до начала декабря, то я вынужден указать вам на дверь. И тут взбунтовалась я. — Но ведь есть и другие! — Есть, — не стал спорить директор, — они тоже пройдут через этот унизительный момент и получат письменный указ. Но вы здесь, поскольку именно вы, вдвоем чаще всего ссоритесь и сталкиваетесь, прогуливаете, и если уровень Ляхтича не поднимется, его ждет тоже, что и тебя, — он пригвоздил меня взглядом к стулу и я вздрогнула. — То есть… — То есть, если вы не решите свои проблемы миром, то кто-то из вас посетит нашего психолога с курсом лекции: как побороть агрессию, — и почему-то все это время он смотрел на меня, словно это я дерусь и ругаюсь…, а ну да, я. — И что нас ждет? — вздохнула мать. — Дополнительные уроки по предметам, которые вы прогуляли. Я тяжело и устало вздохнула, Марк хмыкнул. Мы влили.

***

— Ждите нас в коридоре, — попросил директор, и мы с Марком, медленно отодвинув наши стулья, встали и вышли, и я старалась не смотреть на учителей вообще, я понимала, что виновата и винить их не в чем, и это было не самое приятное чувство в мире. Мне было стыдно, что мать решила прикрыть меня таким же образом как и мама Марка, я теперь понимала его чувства и желание заткнуть рот матери и крикнуть: Все хорошо, я просто очень ленива! Но такой возможности мне не представилось, мама влезла со своими словами: — Я не считаю, что у Захарры есть уважительная причина к таким действиям, но мне бы хотелось спросить ее… почему ты прогуливаешь? Считаешь, это делает тебя «девочкой из темы»? Было очень смешно и унизительно, когда взрослые пытались с тобой поговорить на «подростковом» языке, мало того, что это выглядело нелепо, так еще и я едва сдержала смех. Ну, так у нас точно не говорят. Никогда не понимала этого желания взрослых поговорить с подростком на его языке, да мы немного разные, но разве стоит из-за этого пытаться влиться в наши компании? Мы так же адекватно можем разговаривать. Меня это унижает, кажется, что они считают нас глупыми детьми, которые не способны связать двух слов. — Нет, — пожала плечами и именно в этот момент мама не дала мне договорить. — У нас немного тяжелая ситуация сейчас… Я мысленно завыла. Директор заинтересованно откликнулся на слова матери. — Мы с моим мужем Диаманом, планируем разводиться, и скорее всего это протест, ну вы понимаете — подростки. Это «подростки» прозвучало так, будто я больна шизофренией и они должны понимать, что к таким больным надо относиться лояльно. Но я была таким же человеком со своим мнением, возможно правильным. И еще я понимала, что мама действительно так считает, думает что я прогуливаю на зло ей, скандалю назло, а не потому что их крики меня раздражают, и выносят! Как легко сказать — у меня переходный возраст — и от тебя все отстанут, но при этом посчитают дурочкой с взбешенными гормонами. И взрослые в это верят. У меня все чаще складывается чувство, что взрослые никогда не были детьми… Директор согласно кивнул, и постарался с пониманием отнестись к этому, а Марк… ну мне, было стыдно поворачивается к нему, мне казалось, узнай это и он посчитает что мое поведение это тоже «протест», а это таковым не было. Мне не нравилось, когда ссоры выносят из дома, словно у всех дома все хорошо, и никто никогда не ссорится, и это то, чего надо стыдиться. После этого нас и выгнали, чтобы поговорить с родителями наедине. Марк молчал, скинул сумку на пол, и облокотившись о стенку, скучающе смотрел на двери впереди. Ну и что тут было сказать? Я так же ждала, время от времени, считая сколько царапин было на двери впереди. И что написано на косяке… оказалось: «Драгоций с 7 класа ЛОХ!» То что это написали одноклассники брата еще в седьмом класса гласило слово «клас» с одной «с». Счастливое детство, и нет тебе экзаменов. — Блин, — обреченно усмехнулась я, когда сумка упала на пол, не удержавшись на плече и послышался характерный треск стекла, кажется, экран телефона не выдержал. Но достав телефон, поняла, что лопнуло зеркало, и от раздражения устало захотелось выть в голос, и кидаться на все, что попадется под руку, но я четко понимала, даже представься мне такая возможность, я этого никогда не сделаю. Марк хмыкнул, и, словно опасаясь за свой гаджет, проверил телефон и время, и именно в этот момент из дверей показалась моя мама с математичкой вместе. Кинув на меня грозный взгляд, а затем на Марка, скользнув по его внешности она что-то побормотала, типа: все тут ясно. И поспешила за математичкой, пригрозив мне кулаком, чтобы я стояла молча. — Я посмотрю журнал и вернусь, — пообещала мама, и я лишь безразлично пожала плечами. Казалось, Марк нетерпеливо смотрел на двери, ожидая появления своей матери, то ли от страха, то ли от чего еще.., но Мика появилась через несколько секунд. Одна. И держа на сгибе локтя свою сумочку, посмотрела на Марка, обделив вниманием меня (больно надо). Мне казалось, что она не была такой холодной и злой и я видела, как она смотрит на своего сына. Она его любит. Просто она, кажется, одна из тех «сильных» женщин, которые порвут за себя и свою семью. И я не знаю, что лучше: заботливая хохотушка (как моя мама) или строгая, но добрая мать. Я, наверное, этого и не узнаю. — Пойдем, — она тяжело вздохнула и поправила волосы в хвосте, — Марк…- она прикусила губы, словно вспоминая, что я здесь и что я не должна этого слышать, — я разочарована. Марк на секунды вздрогнул. Я не думаю, что от страха. Я просто знала — скажи мне это отец, и я бы кинулась исправлять свои ошибки, лишь бы увидеть одобрение в его глазах. Он ее любил, и старался делать многое для нее, ему хотелось, чтобы им гордились. И я знала, он все сделает, чтобы исправить это.

***

На меня кричали, ругались, заявляли, что я ненормальная, что я глупая, что тупая, я к этому привыкла и смирилась, они все равно рано бы или поздно перешли на крики, ругая уже друг друга, а потом было наказание: лишение телефона, телевизора и домашний арест (это не самое страшное). Но спать сегодня мне пришлось на спине, на бедре остался ярко алый след от пряжки ремня. А в голове крутились слова матери Марка и его напуганный взгляд. И я задавалась вопросом: разочарованы ли во мне мои родители? Или они еще во что-то верят?