В конце тоннеля яркий свет, и я иду, Иду по выжженной траве, по тонкому льду...
— Проходи. Оставляя твой чемодан в прихожей, спешу помочь тебе снять пальто и повесить его в шкаф для верхней одежды. За два года твоей супружеской жизни я успел привыкнуть к этому злосчастному статусу чужой жены. Наше общение свелось к минимуму: изрядно напряженные улыбки при встрече на светских мероприятиях и на съемках общих проектов, секундное пожимание рук и несколько слов для публики, дабы «никто не подумал, что между нами что-то приключилось». Самые отвратительные минуты нашего контакта…Я успел свыкнуться. Смириться с тем, что /мы/ лишь потаенный уголок моего сознания, /мы/ мои любимые мечты.
Не думал, что жизнь подкинет мне ещё один шанс… Я уже и не надеялся увидеть тебя в своей прихожей, не предполагал, что мне снова выпадет возможность познакомить тебя с этим домом, провести по нашим коридорам, напомнить секреты, которые хранят эти стены. — Привет, моя хорошая, привет! Широко развожу руки, присаживаюсь на корточки и с широченной улыбкой наблюдаю, как моя подружка несется в нашу сторону. — Соскучилась? Я тоже! С минуту морщусь, пока мохнатая красавица оставляет свои влажные следы на моем лице, а после глажу её маленькую черно-белую головку. — Не бойся, моя девочка не кусается. Ты вздрагиваешь, когда мой питомец совершенно бестактно забрасывает на тебя свои лапы. Стоя на задних и упираясь передними в твой живот, эта проказница обнюхивает незнакомую ему барышню. — Лайми, знакомься, это Поля. Подхожу к тебе чуть ближе, осторожно, словно в первый раз, кладу руку на твою талию и предлагаю присесть на один уровень с собакой. Кажется, ты затаила дыхание… Так странно. Пару лет назад мы не стеснялись даже самых откровенных жестов относительно друг друга, а сейчас боимся находиться на расстоянии тридцати сантиметров. — Мама подарила. В твоем робком взгляде я замечаю немой вопрос — настала пора откровений? — После аварии моей дальней дистанцией стало расстояние от спальни до веранды родительского дома. Пока отец твердил, что я балбес, а сестры не уставали его поддерживать, мама переживала за мое душевное состояние. И чтобы я, практически прикованный к кровати, не грустил, когда все убегают по своим делам, мне принесли вот это чудо. Множество серьезных переломов, страшные заключения врачей и фраза: «Вашему сыну повезло, что он вообще жив». На несколько месяцев мне пришлось полностью отказаться от своей профессии. Максимум, на что я был способен, так это сочинять тексты песен о несчастной любви, расположившись на ортопедическом матрасе среди грядок с огурцами да помидорами. Усердная работа специалистов и все мои усилия все-таки помогли мне подняться на ноги, а следующий год прошел с каждодневными лечебными тренировками для полного восстановления. — Дим, я… Твой голос предательски вздрагивает, и ты прерываешься. Отворачиваешься от меня, стараясь утаить застывшие в глазах слезы. — Знаю, Поль, я всё знаю. Ты не бросала меня в этой ситуации. Ты не сбежала, не скрылась. Ты не навещала меня совсем не по своему желанию… Здорово твоя свадьба прошла, не правда ли? Мои кости собирали чуть ли не из осколков, а ты провела свой медовый месяц на больничной койке с воспалением легких. Таких вот два беспомощных побитых котенка. Несколько раз я присылал тебе цветы. Просил мальчишку-доставщика написать в открытке пожелания выздоровления и никому обо мне не рассказывать. Не знаю, догадалась ли ты или подумала на кого-то другого… В любом случае мне хотелось сделать тебе приятное. Пусть не лично, но все-таки поддержать в это непростое для тебя время. А ты волновалась за меня. Слишком сильно… Пройденным курсом психотерапии и индивидуальными походами к психологу будет хвастаться далеко не каждый. Прости меня, Поль. Я помню, как после всего перенесенного нами ада мы увиделись вновь. Не решились подойти друг к другу, но обменялись наполненными взглядами — это все, что мне было нужно. Мы оба были счастливы просто от того, что в нас есть силы выдержать эту нудную вечеринку, что никто из нас не отличается безжизненно бледным цветом лица и не падает в обморок посредине комнаты. Мы оба вернулись к нормальной жизни — с того дня мы могли быть спокойны. — Поднимайся наверх, а я пока корм Лайми насыплю. Ты хочешь побыть одна. Сейчас это так. Я не стану тебя ни к чему принуждать, утомлять беседами, отбирать последние жизненные силы. Ты рядом — и это главное. — Располагайся и, вообще, Поль… Перехватываю твою маленькую ладошку, когда ты уже стоишь на первой ступеньке. — Чувствуй себя дома. Не «как», просто «дома». Знаешь, Поль, я очень благодарен. Спасибо, что в трудную минуту доверилась именно мне. Ты дорожишь нашей историей, ты веришь в неё — это вселяет в меня надежду.Я не упущу её. Не снова. Не в этот раз.