Не плачь, я боли не боюсь, ее там нет. Я больше, может, не вернусь, а может…
— Я сохранил твои вещи: все, что ты привезла, намеренно оставила и в спешке забыла. Я точно знаю, где тебя искать: прежде чем выскочить из дома и сломя голову помчаться к назначенному месту встречи, я оставил наверху открытой лишь одну дверь — дверь твоей спальни. — Одежду сложил в шкаф, а сотню приятно пахнущих баночек в комод. Останавливаюсь на пороге и наблюдаю за тобой. Ты слушаешь меня, но не спешишь оборачиваться — стоишь ко мне спиной, опасаясь, кажется, лишний раз вздохнуть. — Я так долго обустраивал эту комнату. Хотел сделать её уютной. Уютной для тебя… Я чувствую, как ты напрягаешься: мои слова задевают тебя, с каждой фразой сдерживать свои эмоции становится все труднее. Проблема в том, Поль, что я, в отличие от тебя, уже не могу сдерживаться. Мне слишком много хочется тебе сказать, слишком во многом признаться… — Искал в интернете картинки вашей с мамой дачи, вспоминал обстановку в твоей квартире, поднимал в памяти рисунки из альбома, где таится дом твоей мечты. Ты все еще хранишь его под замком в верхнем ящике? Вяло усмехнувшись, спрашиваю. Нам всегда было позволено чуточку больше. Мы доверяли друг другу то, чем не могли поделиться с остальными. — Я пытался учесть всё, что когда-либо знал о тебе, улавливал в твоих словах, жестах, взглядах, слышал о пристрастиях и вкусах. Я думал, чем же смогу тебя порадовать: картинами обожаемой тобой ранней осени, книгами любимых писателей или же фотографиями дорогих твоему сердцу людей… Опускаешь голову — в твоих руках я замечаю рамку, одну из бесконечного множества их в этой комнате. — Помнишь тот день? Подхожу ближе и замечаю, как тебя, малышка, трясет — я понимаю, Поль, на все сто процентов понимаю. Трепет от воспоминаний, наших с тобой счастливых дней…«Так. Кажется, работает. Вот какое утро я могу назвать добрым! Декабрь, тридцать первое, десять часов. За окном сууумаааасшеееедшая метель, из камина доносится треск поленьев, а в объятиях моих спит самая лучшая, самая дорогая и самая любимая девочка на свете».
— Солнышко, просыпайся. Нежно целую тебя в макушку, одной рукой поглаживая по спинке, а второй стараясь удержать камеру.«Вот мы встанем сейчас, позавтракаем и будем салатики к новогоднему столу нарезать. А еще Полька обещала приготовить горячее блюдо сюрпризом, по фирменному рецепту Светланы Геннадьевны, между прочим, да-да. Если честно, я так рад. Нет, не так. Я счастлив! В коем-то веке я проведу этот праздник не на сцене, а в компании человека, который согревают мою душу».
— Димка, ты начал разговаривать сам с собой? Не открывая глаз, улыбаешься, легко, невинно и до безобразия мило — не могу сдержаться, отвечаю: — Не-а. Ловлю хорошее настроение для будущего, веду видео-дневник! Давай, скажи пару слов. — Ты что, снимаешь? Дима! Мы крупным планом в объективе моей камеры — как только ты, моя маленькая ворчунья, об этом узнаешь, мне прилетает недовольный взгляд серо-зеленых глаз. — У меня лицо помято, волосы лохматые, одета…ни во что! Я сейчас на пугало похожа, а ты меня снимаешь! Забавно ругаешься, а после прячешься на моем плече. — Дурочка ты. Слегка приподнимаю твою головку, нежно провожу ладонью по твоей щеке, ловлю взгляд любимых глаз. — Такую тебя я люблю гораздо больше. Такую домашнюю, такую мою. Я улыбаюсь. Улыбаюсь и понимаю: ты мне не просто подруга, между нами даже не «что-то большее», я влюблен в тебя, девица, по уши влюблен. — Зачем тебе это? Зачем снимать то, что можно просто чувствовать? — Я не хочу потерять тебя, Поль. Если когда-нибудь ты уйдешь, мы поссоримся, или я тебе надоем — не знаю! Я хочу, чтобы у меня было хоть что-то, связанное с нами, что-то, что будет придавать мне сил. Ты слишком много для меня значишь, милая… — Ты меня так просто отпустишь? Без твоего смеха в этом доме станет слишком одиноко — не отпущу. Никогда. — Знаю! Когда мне будет грустно или я буду очень сильно по тебе скучать, я включу эту запись. Уверен, твой нежный взгляд, чудеснейшая улыбка и родной голос согреют меня в тот унылый вечерок. — Тогда! Не успеваю я сосредоточиться, как камера оказывается в твоих руках. — Я люблю тебя, Дима! С энтузиазмом подскакиваешь и звонким голоском записываешь мне послание. — Немедленно прекращай грустить! Поднимай нос выше, хватай ноги в руки и мигом в магазинчик по соседству! Бери наш любимый клубничный пирог, ставь чайник и жди меня. Я буду у тебя совсем скоро.«Ой, заяц, ну погоди!..»
Фото в рамке — картинка с того самого видео. Видео, на диск с которым мой горячо любимый крестник случайно записал свои мультики. Видео, хранящее фрагмент нашего прошлого, которое до сих пор дрожью раздается по телу.
И ведь каждый раз, просмотрев эту запись, я поднимался с дивана, шел в магазин и покупал тот самый, наш любимый который, клубничный десерт. Бежал, словно ошпаренный, домой, где, не успев скинуть с себя хотя бы верхнюю одежду, заваривал твой любимый чай, две кружки. А потом…потом я ждал. Как наивный ребенок, я до последнего надеялся, верил всем сердцем... Пусть и прекрасно понимал, что ты не придешь. К ночи я допивал свой уже остывший напиток, отдавал остатки пирога Лайми и поднимался в спальню, так и оставляя на столе чашку с твоим нетронутым чаем… — Я убийственно по тебе скучал, Поль… Ты плачешь. Тихонько, но очень горько плачешь. — Дим… Жмуришь глаза, надеясь остановить слезы, но ничего не выходит. Поворачиваешься и тут же растворяешься в моих объятиях.Минута, полчаса, час… Понятия не имею, сколько времени прошло. Мы стоим посреди комнаты и пытаемся прийти в себя: Слишком долго мы не имели возможность чувствовать друг друга, Слишком долго нас разделяли неправильные, лишние люди. Две убитые, измученные души, наконец, могут восполниться. Эта встреча — реанимация нас самих, После жестоких испытаний, наших общих страданий и множества ошибок. Эта встреча — жизненно необходимый нам подарок, Наш второй шанс — шанс, который мы не упустим.
— Поль… С усталой, но совершенно счастливой улыбкой смотрю на тебя. — Клубничный пирог в холодильнике, выпьем чаю? Ты подняла на меня свои заплаканные глаза и ласково улыбнулась — мне больше не надо слов, я все понял.«Я с тобой останусь».