От проблем

      «Серые стены давили, хотя потолки у нас очень и очень высокие. Слева на меня падал солнечный свет из окон по всему периметру. Достаточно много зелени между столиками. У каждого было свое рабочее место. Но что-то так нагнетало обстановку, что мне становилось не по себе. Все потому что мы с Джексоном находимся напротив друг друга. Между нами всего несколько метров. Я по одну сторону от воображаемого коридора, а он по другую. Он что-то пытался намалевать углем, отчего его лицо и рубашка давно почернели. Когда опять не получилась одна единственная линия или, возможно, самый обычный квадрат, Джексон бросил свое орудие на пол, дожидаясь, пока кто-нибудь пройдет мимо и раздавит уголек в порошок.       — Мартин, ты меня вообще слушаешь?       Это был Альберт, тот самый начальник в китайских штанах. Он носил очки, и у него был побрит висок. Очень странный имидж для такого зануды. Хотя, творческие люди, они ведь все такие? В общем, он навис надо мной по поводу моего проекта. Но мне не хотелось обсуждать его без Джексона.       — Что вы там говорили? — вдруг отвлеклась я.       — Я сказал, что... Мартин, ты невыносима, — он снова понял, что я не слушаю. — Иди, отксерь мне эти бумаги.       Он кинул мне стопку каких-то чертежей и удалился. Когда его большой зад прошел мимо Джексона, я поймала его взгляд на себе и смущенно опустила голову. Было страшно, честно. Но голос Стайлза отдавался у меня в голове снова и снова. А я так хотела увидеть его улыбку.       Я взяла эти бумаги и уже отправилась в небольшую комнатку прямо за моим рабочим столом, но спиной я чувствовала, что ему тоже плохо. Хоть мои руки ужасно ныли под такой тяжестью, я набралась смелости и подошла к нему.       — Привет, — робко обронила я.       Он лишь молчал. Я знала, что ему этого было недостаточно, поэтому я обрушила на него весь свой словесный поток.       — Прости меня, Джексон. Я правда не знаю, что на меня нашло тогда. Для меня все это было очень неожиданно, и я убежала не потому, что не хочу за тебя замуж. Я ждала, пока кто-нибудь скажет мне эти слова всю свою сознательную жизнь, начиная с шести лет. Я чувствовала себя, словно загнанная муха, которое то и дело бьется о стекло, пытаясь вырваться на улицу. Я просто очень боюсь. Боялась.       Много мыслей пронеслось у меня в голове. Первая, конечно, что он меня еще больше возненавидит за столь нелестную метафору, но это первое, что пришло на ум».       — Так, подожди, — Стайлз развел руками. — Ты что, не хочешь за него замуж?       — Хочу.       — Тогда причем здесь муха?       Лидия засмеялась, так что ее рожок чуть не упал на песок.       — Это все твои непонятные речи на меня влияют. Я не знаю, причем здесь муха. Просто дослушай.       «Я была не в силах больше на него смотреть, поэтому я развернулась, прижав чертежи к груди, и быстро зашагала в канцелярский отдел. Принтер съедал одну бумагу за другой, выдавая мне все новые и новые копии. С досадой я заметила, что среди всех этих конструкций не было ни одного моего чертежа. Но меня это не сильно зацепило, будто у меня уже вырвали сердце. Такая необъяснимая пустота внутри, понимаете? Я была словно робот.       Но вдруг, как по счастливой случайности, кончилась бумага, и я наклонилась, чтобы достать из шкафа еще. Когда я встала, в паре метров от меня стоял Джексон, тоже печатая что-то на другом принтере. Он был таким спокойным и невозмутимым. Полная противоположность того Джексона, что накричал на меня с утра. Но он все еще был каким-то другим. Я смотрела на него, как дурочка, а он смотрел на меня».       — И..?       — И мы поцеловались, а чертежи попадали на пол. Как-то так...       — Просто взяли и поцеловались? — Стайлз вообще ничего не понимал. Как-то все слишком быстро происходит.       — Я могу описать тебе все в мельчайших подробностях, но тут дети ходят, могут услышать. У тебя тут... — Лидия потянулась к собеседнику, — крем на носу.       Стилински нахмурил брови и провел по кончику носа, слизав растаявшее мороженное с пальца.       — Могу тебя поздравить. Только вот, почему я все еще не вижу кольца?       — Потому что ты опять не дослушал.       «После нашей мимолетной близости, он молча собрал бумажки с пола и ушел, оставив меня одну. Целый день я пыталась переварить случившееся и мне очень хотелось перехватить его где-нибудь. Но не на работе, не после я его так и не увидела. Словно он испарился. В общем я отправилась домой с поникшей головой. Я боялась и там его не застать.       Я тихо поднялась по лестнице, чтобы никого не разбудить. В комнате было темно и безмолвно. Но когда я включила свет, то увидела его, сидящего на кровати. И знаете, что было самым прекрасным? Его глаза снова стали голубыми.       Я села рядом, и он обнял меня. Лаская своими большими руками мою спину. Мне оставалось лишь повиноваться, и я зарылась носом в его рубаху. От него пахло малиной, и он был теплым. Таким теплым может быть только любимый человек».       Стайлз сосредоточенно смотрел на Лидию, ожидая услышать продолжение.       — Так мы и просидели всю ночь. Это весь мой рассказ.       — Знаешь, от этого понятней не становится. Чего ты от меня-то хочешь?       — Не знаю, — взволнованно воскликнула девушка. — Обычно ты мне говоришь, что нужно сделать, и я это делаю.       Она испугалась, что на этот раз он пошлет ее куда подальше со своими проблемами и ничего не скажет.       — Я не вижу, что ты пытаешься до меня донести. У вас ведь и так все отлично, зачем тебе мои советы?       — Он не сказал мне ни слова. До сих пор, понимаешь?       Он почему-то рассмеялся, что порядком взбесило девушку. Господи, кого она вообще слушает.       — Глупая. Слова только мешают понимать друг друга. И твой возлюбленный делает все правильно. Ты смотришь на него глазами, а он сердцем.       — Но если он не будет говорить, как я узнаю, чего он хочет?       — Ну, раз уж у тебя так язык чешется, тогда... Не хочешь прогуляться?       Лидия лишь молча кивнула и направилась за незнакомцем. Солнце снова уже садилось за горизонт. Стоило ли говорить, что сегодня была пятница, и Лидии хотелось оторваться по полной? Но вместо этого она брела по Манхэттену, все дальше и дальше от дома.       Пару раз девушка пыталась сказать что-то, но Стайлз ее останавливал. Смотри сердцем... Одно лишь сердце зорко. Но если она будет смотреть на него так, как не смотрела на Джексона... нет, как-то неправильно получается. Интересно, а о чем Стайлз сейчас думает?       Они пришли на набережную. Ту самую, где гуляют тысячи влюбленных сердец, мимо проносятся катера, а вдалеке виднеется Статуя Свободы. Они прошли на один из нескольких пирсов и сели на скамеечку под фонарем. Стайлз смотрел на водную гладь, а Лидия смотрела на него. Какие тараканы у этого человека засели в голове?       — В детстве я мечтал уйти в море. Плавать на судне со своим экипажем, открывать новые земли.       — Странная мечта, — ухмыльнулась Лидия. — Я вот, например, сразу знала, что буду рисовать.       — То, что ты делаешь сейчас, и твоя мечта — две совершенно разные вещи.       Лидия насупилась и бросила:       — Да что ты вообще знаешь о моих мечтах.       Его невозмутимое выражение лица бесило ее еще больше, чем прежде.       — Мне без разницы, какая у тебя мечта, — ответил тот.       Девушка почему-то очень сильно обозлилась на Стайлза. Он, оказывается, тот еще грубиян и просто бестактный человек. Если он вообще человек. Лидия хмыкнула и уже встала, чтобы уйти, но он ухватил ее за руку и с силой притянул к себе. Мартин снова оказалась рядом с ним и взвыла от боли. Хоть ее задница и была большой и мягкой, но и скамейка не пуховое одеяло.       — Подожди, — сказал Стайлз. Теперь Лидия смотрела на воду, а он на нее. — Мы ведь не о тебе говорим, забыла? Мне нужно, чтобы ты вспомнила, о чем мечтал Джексон. Может, он увлекался чем-то и теперь забросил из-за работы. Может, у него была любимая игрушка, спорт, инструмент?       — Я не могу ничего такого припомнить, — как-то холодно и отрешенно сказала она.       — Только не говори, что ты на меня обижаешься.       Брюнет наклонился ближе к ней, так что теперь их глаза оказались на одном уровне. Лидия почему-то испугалась. Она испугалась, что он снова сделает это. Снова унесет ее в свои медовые сны, и она больше не вернется.       — Я просто хочу помочь, — он говорил мягко и спокойно, чуть улыбаясь.       Слишком близко.       — Почему? — вымолвила она.       — Дело в мелочах. Я люблю какао.       — А я — кофе.       — Я люблю Страдивари.       — А я обожаю Битлз.       — Я люблю итальянскую пасту и собак.       — А я — суши из лосося.       — Вот видишь, — ухмыльнулся Стайлз. — За пять секунд ты узнала обо мне больше, чем о Джексоне за пять лет.       Он отпрянул от нее, забирая то необъяснимое тепло вместе с собой. И замолчал. Снова замолчал.       — Это и был твой урок? — произнесла Лидия через минуту, нарушая болезненную тишину.       — Да, — ответил Стайлз. — Ты — это твои действия. И нет другого тебя.