Насколько хватит твоего воображения. Ч. 1. Безнадежно

На следующий день Вера спросонья подскакивает рывком в испуге: или привиделось, или точно забыла отослать Дагу правленый сценарий с отчетом-разъяснениями. Хаотично открывает на телефоне директорию отправленных и успокаивается. На часах – 13:45. Торжественно улыбнувшись одними губами, Вера зарывается лицом в подушку. Возможность поучаствовать в коррективе сценария к запущенному в производство фильму на индивидуальном уровне кажется чем-то сродни «огромного шага для всего человечества». Сонное ликование требует выхода: немедленно поделиться с кем-нибудь маленьким и ценным успехом, – но первый человек, кому тянет сообщить, находится на другом краю земного шара. И нет уверенности, получится ли, стоит ли сейчас к нему обращаться. Что бы Мэтт ни сказал, ни написал и как бы ни посмотрел на нее через экран телефона, всего спектра проявления его внимания будет недостаточно без личного присутствия, физически обволакивающего внутреннего тепла, которое он излучает, и насмешливо-мягкого света его живых глаз. Чтобы осязать его, вовсе не требуется постоянно заглядывать друг другу в лица, держаться за руки или оставлять на щеках звонкие проявления симпатии – достаточно было бы простого нахождения в границах одной комнаты. Около восьми месяцев назад MUSE вышли на финишную прямую записи нового, пятого, альбома. После считай что года личных шатаний из стороны в сторону, творческого рыскания по миру и группового переламывания стратегических копий. Озвученное Мэттом очевидное решение: надо срочно покорять Америку! – контраргументировалось доводами «с девяносто девятого пытались» и «с малой отдачей бессмысленно», но через энное количество хлопанья дверьми и энергичных обсуждений за «покорять Америку», причем стадионами, голосовали уже все. Тогда фронтмен выдал новую потенциально взрывную идею: специально для выступлений в Штатах заказать у местных подрядчиков декорации и помостки, а затем подарить их кому-нибудь благотворительностью, чтобы не тащить в Европу. Лаконичное оспаривание Домом первого американского прозрения Мэтта – «Ты долбо...б?» – получило продолжение в виде «у которого море денег?» Однако, несмотря на рискованность затеи, и со вторым предложением Мэтта согласились. Особенно когда он пообещал продать лондонскую квартиру, если американские шоу не окупятся. Расставаться с удобным жилищем на Гросвенор-Сквер не хотелось никак: центр города с выходом на зеленую зону, обширный Хайд-Парк недалеко, через два дома неофициальная парковка во дворе отеля, с которым договорились, и рукой подать до канадской Верховной комиссии – высокопарное название посольства в краю Содружества. Однако Вера беспрекословно кивнула. В конце концов, если Мэтту и раньше удавалось задуманное, то почему не должно получиться и на этот раз? Том косился скептически, вероятно, подозревая ее в американских корнях фронтменовских наваждений, но бурчал согласие в унисон с коллективом. Как бы там ни было, к лету прошлого года организационные страсти улеглись, а троица смогла наконец сфокусироваться на главном – музыке. Звуковые дорожки вокальной и отдельных инструментальных партий были уже готовы, оставалось только «причесать» и свести треки в полные и окончательные песенные версии, а потом отконвертировать для разных носителей и медиаформатов. Это был уже второй альбом, который группа записывала самостоятельно, но для аудиомиксинга и мастеринга все так же нанимались сторонние звукотехники. Тем утром в полумрачной контрольной комнате лондонской звукозаписывающей студии Мэтт, Крис и звукоинженер колдовали перед экранами микшерной станции, а леворукий Дом у них за спиной на диване рассматривал бас-гитару, повернув ее грифом вправо. Хорошо, что не шестиструнку фронтмена: Мэтта бы уже удар хватил. Обсмотрев мирную рабочую среду, Вера улеглась прямо на ворсистом цветасто-бордовом ковре за софой и открыла лаптоп. Научные статьи про Солнце, его пятна, излучение и ветер поглотили абсолютно и отгородили от четверых мужчин по другую сторону диванной баррикады. Где-то вдалеке и сзади, словно на фоне, открылась дверь контрольной, послышался задорный голос Тома, на что в ответ его тоже, хотя и монотонно, поприветствовали, и шаги вошедшего удалились в центр комнаты. Пара секунд милосердной тишины – и донесся громкий и возмущенный оклик медиа-менеджера: «А где?..» И следом комментарий сидевшего ближе всех к Вере ударника: «Да ты чуть не наступил на нее». Шаги обогнули диван, приблизившись к лежавшей, и сверху раздалось: «Ты, должно быть, издеваешься? Я ж просил одеться повеселее». Вера, проворно кинув открытые браузерные страницы в закладки, рисованно медленно встала с пола, стряхнула пыль и развернулась лицом к медиа-менеджеру с жестом «вуаля!» и выражением торжества на лице. То, что сзади выглядело как длинная в пол макси-юбка, спереди оказалось верхним слоем легкой ткани, который маскировал короткие шорты и обрывался вертикально с каждой стороны у фронтальных поясных шлевок, так что четверть юбки впереди отсутствовала. Том обсмотрел позировавшую сверху вниз и обратно и хмыкнул: «Ладно, идем будить остальных». Солнце и его пятна спрятались под крышкой захлопнувшегося лаптопа, который приземлился на диване, и Вера молча подкралась сзади ко внимательно замершему в кресле Мэтту. Он удивленно обернулся, когда с головы улетучились наушники, а она принялась выравнивать придавленный обручем «ежик» на макушке. Том поднял со стола бумажный лист, исчерканный и озаглавленный «Что надо сделать», присмотрелся и с усмешкой повернулся к Мэтту: «Это ты писал?» Фронтмен кивнул и хихикнул: «Вчера. Только не спрашивай, что второй пункт значит, мы так и не расшифровали». Том с обещанием «история оценит» уложил записи обратно и церемонно сделал фото. Следующие полчаса трое музыкантов, медиа-менеджер и Вера тынялись по разным углам студии, большую часть времени проведя в огромном рабочем зале с круговой антресолью верхнего полуяруса. Фотографировались внизу на фоне отдельных участков музыкальной аппаратуры: барабанная установка на низкой платформе у дальней стены; по центру на ковриках приборные доски с педалями для гитар и коллекцией самих инструментов в стойке; у другой стены с зашторенными окнами – синтезатор и рояль. Обошли полукругом внутреннюю балконную галерею, задержавшись на лестнице. Том поначалу снимал лишь троих – Мэтта, Дома и Криса, – а Вера послушно бродила вспомогательным хвостом: тому воротник поправь, этому рукав уложи. Наконец медиа-менеджер отпустил ударника с басистом, точно благословил в путь своими двумя по Евротуннелю на континет, и снизошел до парного фото Мэтта и Веры. Когда Том остался доволен принятой ими позой, он поднял объектив и ухмыльнулся: «Радуйтесь жизни и помните, благодаря кому вы вместе». Вера негодующе вскинула брови, а Мэтт с недоверчивой улыбкой крутанул головой и глянул искоса. Фотоаппарат как заведенный отщелкал серию из четырех частых снимков, которые медийщик сразу же пролистал, оскалясь: «Лица на миллион!» Мэтт выцыганил камеру, пока они с Верой улыбались от вида собственных гневно-возмущенных физиономий, и Том уже хотел было забрать фотоаппарат назад, но фронтмен завел руку за спину: «У тебя еще, еще видеокамера, кажется, есть с собой? Вот иди и, и поснимай видео». Спорить с Мэттом в роли капризного чада было напрасно, и медиа-менеджер сдался с просьбой ничего не удалять и не разбивать, припомнив Вере убитую пять лет назад новехонькую Sony. Покружив дуэтом в студийном зале и наклацав дюжину снимков, Вера посетовала на скудность освещения, листая фото, и тогда Мэтт, повелительно уложив руку Вере на шею сзади и не говоря ни слова, вывел ее в помещение звукоинжиниринга. Без малого незамеченные остальными – лишь медийщик обернулся, вероятно, беспокоясь о здоровье своего фотоаппарата – они прошествовали к машинной комнате. Встроенной в углу и смежной как с контрольной, так и с рабочим залом. В момент открывания двери вырвался различимый шум работающей внутри техники, так что, подчиняясь стадной привычке и вертя головами по очереди, на Мэтта с Верой обратили внимание теперь все находившиеся в контрольной. В аппаратной комнате воздух словно вибрировал, циклично витая по тесному узкому помещению с расставленными вдоль стен штабелями работающего оборудования, создающими равномерное и непрерывное гудение. Здесь было прохладней, чем в любой иной студийной нычке – из-за постоянной вентиляции, – но освещение действительно оказалось самым ярким. Если включить лампы. В маленьком пространстве ракурсы и фон выбирать откровенно было не из чего, и Мэтт демократично уселся в углу на пол, скрестив и вытянув ноги и облокотившись о стойки с множеством серебристых, пестрых и черных тумблеров, входов и ручек на панелях. В рабочей среде, разве что без гитары. Приземлившись на согнутые ноги у мысков его туфель, Вера прилипла взглядом к экрану видоискателя, методично забивая память новыми кадрами, размерено вставая и приближаясь к Мэтту. Он смотрел исподлобья, сощурясь и пристально. С тенью полунамека и налетом микроулыбки. Перешагнув его бедра одной ногой, Вера остановилась, глядя сверху вниз – молчаливое, но явственное ожидание. Опустив фотокамеру, вопросительно-недоверчиво улыбнулась и качнула головой, взирая напрямую, а не через преломляюще-отражающую оптику. Но картинка не менялась: вызов и желание. Вернув объектив назад к лицу, снимавшая было прицелилась, но снова убрала преграду, резко вдохнув и переступив с ноги на ногу – ступни по бокам позировавшего. Все так же неподвижно сидя, он обвел глазами комнату: «Она звукоизолирована», а Вера бросила взгляд ко входу: «Зато дверь не заперта». Мэтт заговорщицки улыбнулся: «Сюда никто не войдет. Они видели, что мы зашли, и потом, здесь сегодня ничего не надо». Оценка шансов на вторжение в машинную комнату извне, подкрепленная словами фронтмена, приравнялась к «да все равно», и через пару секунд Вера опустилась на его бедра. Отложив фотоаппарат, подсунулась ближе и, плотнее обхватив ногами, с хитрой улыбкой глянула вниз и обратно в лицо: как мало тебе надо для спонтанности. Ладонями распушила жесткие, уложенные на его затылке волосы, Мэтт всего лишь поднял навстречу лицо, оценивающе и предлагающе: бери, если хочешь. Сначала мягко, но распаляясь с каждым касанием, она выцеловывала его скульптурно очерченные скулы; пыталась добраться до рта и, растрачивая терпение, вцеплялась ногтями в шею под высоким воротником-стойкой его пиджака. В момент, когда Вера уже досадливо нацелилась укусить, Мэтт пленил руками ее лицо, наклонив голову, и ответил. Располосовывая и сплавляя, вжимаясь и притягивая. Застыв на миг в прострации, она с легким стоном расслабила пальцы. Упершись в плечи целовавшего, привстала, обтираясь, и качнулась. Что-то металлическое звякнуло и задребезжало, скользя по полу. Резко оторвавшись, Вера негодующе обернулась на звук – фотокамера остановилась, уехавшая из-за нечаянного пинка и так невовремя отвлекшая. Мэтт развернул к себе лицо оседлавшей и покачал головой: «Ничего страшного», – кивком указал наверх и потянул вставать. Затем поднял фривольный фотоаппарат и, обняв за плечи обхватившую его за талию Веру, аккуратно поселил камеру в нишу одной из колонн-стоек. Развернувшись, Мэтт жадно поймал Верины губы ртом. Наступая и зарабатывая одобрительные поглаживания и ерошение волос, повел к свободному от техники месту за спиной обнимавшей. Его рука на ее затылке смягчила удар об стену. Вера от неожиданности вытянулась и дернулась вперед, оказавшись в тисках между до чертиков желанным телом и прохладной безразличной поверхностью сзади. Мэтт не отпускал Вериного рта, левой рукой давя на затылок, а правой скользя по ее боку от подмышки вниз на бедро и назад – ладони сильные, пальцы всегда напряженные. Вера гладила его поверх футболки и, забравшись руками на плечи, принялась стаскивать черный с отложными лацканами и потайной застежкой пиджак. Отстранилась, чтобы с дразнящей полуулыбкой заглянуть в расширенные зрачки: «Твои чудные одежки...» Мэтт прошелся руками вдоль пояса ее шорт-юбки, так и не нашедши разгадки: «Кто бы говорил». Черный жакет отлетел куда-то за спину Мэтта. Вера спешно расстегнула скрытую молнию на шортах сзади и, извиваясь, помогла раздевавшему стянуть вниз одежду, переступив одной ногой вещи. Поднимаясь, Мэтт влажно наследил языком по центру ее тела, сжав бедра и вылизывая. Задрав футболку, перескочил на шею, пока Вера, ловя проблески здравого смысла, воевала с его ремнем и ширинкой. Наконец рванула брюки вниз. Высвободила из белья и нетерпеливо зашипела: присосавшийся к шее вытягивал все жизненные силы, отправляя в сумеречное забвение, и если бы он не сжимал и не тискал, усиливая тянущее нытье внизу, она бы, наверное, уже рухнула. Даже держась, обхватив у основания и направив тереться – идеальное соотношение роста, когда на каблуках. Но поверхностный контакт не мог насытить. Приподняв Веру по стене, Мэтт эластично вжался, а вцепившаяся в его плечи инстинктивно выгнулась. С первым же толчком шире раздвинув колени, скрестила щиколотки ниже приспущенного ремня и глянула через прикрытые веки в такие же затуманенные глаза. Мэтт как-то признался, что по яркости и силе ощущений и алкоголь, и галлюциногенные, и тяжелые наркотики, и адреналиновые приключения – все меркнет по сравнению с качественным сексом. И Вера охотно принимала его слова за истину, не имея и половины экстремального опыта. Входя глубоко и равномерно, задающий темп мог неопределенно долго удерживать их сердца учащенно бьющимися, дыхание – тяжелым, срывающимся в стон, а тела – пронизанными парализующе-эйфоричными импульсами. Недостаточно интенсивно, чтобы выплеснуться друг в друга, но явно ощутимо, чтобы вышептывать обрывочные признания и вязко-тягуче молить о скором избавлении от боли ожидания. Когда Вера выдохнула «сейчас» над ухом Мэтта, он жестче толкнул ее вверх. Откинув голову вбок на стену, она поощрительно огладила напряженно расставленными пальцами его затылок и плечи: «Ты... ты... Всегда... Это совершенно...» Его быстрое «глаза на меня» обдало шею теплой влагой. Приподняв неслушающиеся веки, Вера наблюдала, как Мэтт двигался – резко, сильно жмурясь и вновь мимолетом поглядывая на нее; рот беззвучно приоткрыт, на лбу росинки пота. Безудержно захотелось увидеть, как он дойдет до финала, и от этой мысли она крепче сжалась вокруг него. Накатывающаяся волна забвения распалась чередой конвульсий, и Мэтт, всаживаясь в такт, продлил всплески пиковой неги. Когда Вера ослабела, ускорил темп, нещадно прибивая к стене носителя только что созданного им оргазменного шедевра. Она лишь мягко прошерстила его затылок, когда внутри явственно ощутилась пульсация, а снаружи – твердое сопротивление стены против каждого несдержанного рывка. Пока с высоким стоном Мэтт не уткнулся Вере в плечо. Успокаивая дыхание, она прочесывала его волосы и гладила шею, едва касаясь ногтями, а Мэтт выводил пальцами бесследные узоры на ее бедре. Пока наконец, проморгав томную завесу, Вера не открыла глаза и не огляделась. Вся одежда ее низа сбилась на правой ноге сплошным клубком и свисала шлейфом юбки. Ноги, обутые в босоножки, сомкнуты сзади за Мэттом. Его костюмные брюки каким-то чудом все еще держались на бедрах, а футболки обоих доплывших к финишу предусмотрительно задраны. Вера шепотом оценила возвращение в реальность и предстоящие цирковые трюки по сохранению одежды чистой: «Отлично». Мэтт открыл глаза и проследил направление ее взгляда между их телами вниз и улыбнулся: «В заднем кармане». Под каблуком нащупались и выудились салфетки – первый акт посткоитального шоу «не оставляем следов» теоретически был выполнен. Мэтт успел застегнуться, кое-как расправить одежду, закинуть пиджак на плечо, сходить забрать фотоаппарат со стойки и вернуться назад к Вере, в то время как она все еще пыталась въехать обутой ногой в шорты. Недоумевая, как у него получилось за секунду стянуть их. Затем махнула на все попытки рукой, села на пол и расстегнула левую босоножку. Мэтт, смеясь, глянул на нее через фотообъектив, на что Вера замахнулась каблуком. Видимо, пожалев камеру медийщика и собственный лоб, фронтмен тут же очутился около стены рядом с угрожавшей и принялся комментировать снимки. Когда Вера, шатаясь, вставая и приседая заново, наконец восстановила прежнюю экипировку, Мэтт потянул ее за руку вверх. Поправил волосы и сфотографировал близко ее лицо. Еще несколько снимков отступая и издалека – обратный порядок нащелканной ранее фотосессии Мэтта в аппаратной, – и они, оглядев и поправив внешний вид друг друга, покинули машинную комнату. В контрольной царила та же усыпляющая тишина, что и раньше. Проходя мимо пялящегося в ноутбуковский экран Тома, Мэтт вернул ему фотокамеру, а тот бросил в ответ, что на кухню принесли снеки, воду и пиво. Фронтмен скинул пиджак на спинку дивана и утопал к микшерной консоли, где, скроив умные лица, внимали чему-то звучащему в наушниках звукотехник с помощником и Дом. Вера окинула взглядом частично опустевшую комнату: «Где Крис?», – на что Том, просматривая снимки на камере, непричастно буркнул: «На кухне». Крис, кухня, пиво! Верино лицо вытянулось, и она, глянув с укоризной на медиа-менеджера, унеслась к выходу из контрольной. При ее резком появлении в ланч-комнате Крис развернулся на месте и, широко-натянуто улыбнувшись, продемонстрировал самоочевидную прозрачную бутылку: «Вода». Приблизившись, Вера обошла его по кругу и подозрительно обсмотрела выгруженные на столах упаковки и емкости. Принюхиваясь – запаха алкоголя вроде не чувствовалось. Крис засмеялся, опять махнув светлым пластиком: «Не, серьезно, только вода», – и Вера с облегчением выдохнула. На кухне, разбавляя идиотизм полушпионской слежки, нарисовался Мэтт, и басист комфортно улизнул назад в контрольную. Оставшись вдвоем, Мэтт с Верой хрустели каждый из своей пачки картофельными хула-хупсами, усевшись на диване и положив ноги в кресло напротив, которое Мэтт притянул специально для этой цели. Потому что ноги на столе в кухне – все-таки моветон. Разговор об этикете трансформировался в тему конфликтов. С Вериным утверждением, что коллизии – одна из сил, подталкивающих к развитию, Мэтт согласился и добавил: «Прямо как у нас с тобой», – на что жевавшая пробубнила: «У нас нет конфликтов». Мэтт отхлебнул и закрутил бутылочную крышку: «Конечно есть. Ведь мы сейчас уже спорим», – а Вера отложила в сторону свою воду: «Это мелочи, и мы согласовываем детали». Мэтт развернулся и указал на нее бутылкой: «Ладно, вот другой большой пример, и ты, конечно, не согласишься». Вера сделала большие глаза: «Порази меня», – открыла рот и закинула полое кольцо снека. После выдержанной созерцательной паузы Мэтт, не отрываясь от нее, быстро выпалил: «Как тебе такое? Среди нас двоих все и всегда решаю я!» Вера недоверчиво улыбнулась: «С каких это пор ты все всегда решаешь?» – и Мэтт с ответной улыбкой в глазах ввернул: «С тех пор, как всегда». Вера нахмурилась и опустила руку с выловленной из упаковки закуской: «И с каких пор началось это «всегда», когда ты начал все решать?» – на что Мэтт пропел строчку из своей песни: «Since I met you/С тех пор, как я встретил тебя». Чем парировать цитату не нашлось, и сидевшая просто выгребла жменю картофельных цилиндров и, разжав ладонь, высыпала сказавшему на голову. Мэтт пронаблюдал падение и откатывание колесообразных хула-хупсов вокруг себя, затем положил руку Вере на шею сзади и придержал, чтобы она не вырвалась, пока он вытрушивал свой пакет на нее сверху. Вывернувшись и запрыгнув с ногами на диван, Вера принялась собирать и заталкивать Мэтту за шиворот рассыпанные и раздавленные кольца, пока тот, особо не сопротивляясь, хохотал из-за щекотки. Со стороны двери послышался голос Дома: «Ultra/«Ультру» и Desires/«Желания» свели, если кого-то интересует... Ну и бардак». Ударник озадаченно окинул взглядом кухню, усыпанную хула-хупсами и их обломками, и вопросительно уставился на двоих, завершивших при его появлении реслинг на диване в россыпи картофельной сухой крошки. Отсмеявшись, Мэтт вылез из-под атаковавшей, наскоро отряхнулся, выкинул в сторону Веры жест правой рукой «я слежу за тобой» и удалился в контрольную. Пока не заставили убирать. В тройке музыкантов Дом больше остальных отличался врожденным стремлением к порядку. По крайней мере с утра, если был трезв, мог точно локализировать место прибивки своих вчерашних носков. Закончив собирать, выметать и выколупывать из дивана хула-хупсы, Дом с Верой также подались в комнату звукоинженеринга, где скопившиеся у рабочей станции оценивали «Ультру». Барабанщик примкнул к остальным, а не имевшая отношения к записи альбома единолично разместилась на диване, подхватив и открыв лаптоп и возвращаясь к статьям о Солнце. Когда перешли к прослушиванию «Желаний» через колонки, Мэтта вдруг осенила идея сделать клавишное вступление подольше, что в случае исполнения грозило бы затянуть финализацию работы над альбомом. Вера настороженно подняла глаза на фронтмена и рядом сидящих – к ней спиной. Вдруг что-то колючее ударило в плечо. Вера вздрогнула, а белый комок бумаги отскочил и упал на ковер. Отследив источник запуска бумажного снаряда, она повернула голову вправо. Том, заполучив ее внимание, указал на Мэтта и вымолвил одними губами: «Фас». Вновь отвлеченная медийщиком от чтива, Вера досадливо вытянулась и примостила ноутбук на диван, подняла и запустила обратно в Тома его скомканным снежком. Попав в шею, беззвучно засмеялась над скривившимся медиа-менеджером и развернулась к Мэтту. Сидевший возле микшерной консоли обернулся, когда Вера обняла, склонившись сзади, и приветственно сжал ее руку. Уложив подбородок на его плечо, явившаяся раскачивала головой в такт звучавшей песне, касаясь щекой щеки, пока фронмент не вытянул вверх руки и не прижал ее к себе. Наконец встал и ко всеобщему облегчению решился: «Ладно, вживую сделаю со вступлением». Окончание чуть ли не годичной работы над альбомом и неплохой отклик на вышедший в начале августа титульный сингл подогрели решение слетать на море и поплавать несколько дней на яхте и вокруг. В курортную группу также позвали Моргана и ассистентку-менеджера группы Мэгги, которой, как обычно, достались организационные хлопоты. На следующий день, когда звукоинженеры следили за мастерингом записей и прямого участия троицы и приближенных уже не требовалось, расширенная компания все равно появилась в студии. Мэгги пересчитала количество мест для резервирования и с вызовом глянула на барабанщика: «Дом, ты уверен, что тебе одно? До завтра еще восемнадцать часов. Напомни, сколько минут у тебя занимает найти себе пару на ночь?» Он удостоил ассистентку величественным взглядом и притворно скривился: «Можешь забронировать мне два, вдруг тебе лишнее место внезапно понадобится, Нил или кто там...» – но Мэгги перебила: «Сейчас Стив, и он один у меня». На что Дом махнул рукой: «Даже запоминать не буду, завтра уже будет какой-нибудь Рон или Рой...», – а Мэгги снова не дала договорить: «Уговорил. Полтора места, для Дома и его самомнения», – и затем под всеобщий смех бросила взгляд на Мэтта с Верой: «А это что еще такое?» Мэтт опирался на свободный стол, на котором за спиной фронтмена сидела Вера, повиснув на его плечах, спрятав лицо и обнимая ногами за бедра. Оглянувшись назад и хитро прищурившись, Мэтт потянул: «Да все в порядке, до завтра пройдет, просто она немного... в интересном положении». Мэгги посмотрела недоверчиво, затем то ли вопросом, то ли утверждением выдавила их себя: «Поздравляю». В комнате опять каскадом раздались смешки. Вера удивленно и сонно подняла лицо на Мэтта, но тот сразу пояснил: «Не, это не из-за меня, это новый скрипт в работе. Выпишется вечером, завтра будет легче». Но завтра легче не было. На утро следующего дня Вера проснулась от ощущения чьего-то перемещения по комнате. Попыталась шевельнуться, но голова отозвалась сковывающей болью, а желудок – предательской тошнотой. Приоткрыв глаза, наполовину очнувшаяся обнаружила, что лежит в гостиной на диване. Одна, закутанная в два пледа. И ничего не помнит о событиях прошлой ночи. С момента, когда Мэтт уснул, а она решила в отместку заклинившим строчкам сценария побродить по дому привидением; но наткнулась в гостиной на неспящего Дома, с которым они потом вдвоем запивали виски свои комментарии к какому-то фильму, корчась от смеха. Шаги в комнате принадлежали Мэтту. За спиной набатом раздался звон соприкоснувшихся стеклянных бутылок – от чего тошнота еще сильней дала о себе знать – и голос Мэтта. Усмехаясь, фронтмен кому-то по телефону сообщил про обнаруженные два трупа: один женский и второй мужской. Что-то стеклянное стало на журнальный столик за Вериной спиной, и голос Мэтта мягко посоветовал: «Малыш, просыпайся, надо пить». Вера попыталась залезть головой под подушку, которая вдруг испарилась. Диван качнулся от веса запрыгнувшего, и Вера глянула вбок сквозь полузакрытые веки – Мэтт подошел к противоположному краю софы, замахнулся и с силой на пол зашвырнул подушку: «Подъем, др...чила!» В его доме мог ругаться только он. Снизу раздался стон Дома, и Вера кивнула сама себе, уткнувшись лбом в мягкую поверхность: вот и второе мертвое тело. Медленно приняв полусидячее шатающееся положение, она содрогнулась от утренней прохлады, бившей через открытые окна. На столе ждал стакан молока. Страдающая похмельем глотнула белой жидкости и скривилась. Тошнота достигла максимального предела, и, как могла быстро, Вера засеменила в сторону душевой. Мэтт спрыгнул с дивана, чтобы уйти за ней, но убегавшая отмахнулась: «Не надо». Приковыляв обратно в зал, она уставилась вниз – оказалось, что Дом лежал на полу рядом с диваном, завернувшись в коврик – и вновь подняла глаза на два пледа, которыми укрывалась. Поочередно вспыхивала и терялась какая-то мысль, неоформленное воспоминание про телефон; Вера прошерстила спальное место глазами, затем прощупала руками плед и даже попыталась заглянуть на пол под диван. Мэтт, вероятно, догадавшись, что она ищет, набрал ее номер, и мелодия вызова запиликала где-то в саду. Куда Мэтт и направился. Секунда – и за дверью тыльного входа раздалось громкое и высокое: «Бл...дь, а это кому понадобилось делать?» И в этот момент показалось, что пора начать что-то делать вместо бесцельного сидения. Вера оперлась локтями на стол и потянула молоко из стакана. Ночные похождения в саду тоже выпали из памяти. Мэтт вернулся в дом с ее телефоном, на котором проигрывался какой-то файл, и Вера с трудом различила свой нетрезвый голос. Наперебой с Домом они признавались Мэтту в любви и дружбе, пытаясь переспорить друг друга в доказательстве, чьи же чувства сильнее. Мелькнула догадка, что вчера она спихнула барабанщика с дивана именно из-за разногласий относительно понимания чувств каждого к объекту спора. Мэтт, смеясь, досмотрел запись и положил телефон рядом с Верой на стол: «Малыш, надо решить, мы летим со всеми или нет». На что Вера хрипло отозвалась: «Летим, наверное, а может, и нет», – и поплелась в душ. За спиной послышались возня и возмущенные окрики Дома. Когда через несколько часов они уже были на катере, Вера уютно примостилась на палубном уголке, лежа полубоком на животе и положив голову на колени сидящего Мэтта. Он оживленно рассказывал о своих догадках, зачем Дому потребовалось выдергивать перья из хвоста его фазана и топтать грядки зелени в саду, обозвав ударника «хреновым Робин Гудом». Желающих пошутить над устало сидевшим в темных очках Домом недостатка не было, но Вера не следила за беседой, а в полудреме вспоминала свою сестру, ее отношения с мужем, да и в целом прошлую жизнь до встречи с Мэттом. Сравнение двух непохожих реальностей однозначно кивало стрелкой весов в сторону настоящего и мало чем помогло бы в откровениях: слова улетучивались, стоило Вере задуматься о привязанности и признательности Мэтту. За то, как он относился к ней; заботился там, где в другом мире, мягко бы говоря, порицали; поддерживал, где другие бы давно махнули рукой и пытались насадить свои стандарты; слушал, где бы другие командовали; отдавал там, где другие опустошали; просто находился рядом, когда другие бы ушли. Мэтта же, когда-то аналогично мечтавшего слинять из маленького городка детства, наоборот, потянуло на домашнюю игровую площадку. Так, что самый первый концерт после альбомно-подготовительного штиля он захотел отыграть на побережье Девона. Наблюдая, как отстраивается сцена, разглагольствуя перед местными репортерами и прогуливаясь тесными улочками с невысокими цветными домиками, он как-то всерьез утихомирился. Констатировал, что городок неплох и даже есть свой шарм в тихом укладе, и предложил осесть здесь коренным образом. Недоумевающе глянув на фронтмена и загнув большой и указательный пальцы – они-то всего два последних года околачивались в Лондоне, и то эпизодически, – Вера кивнула: «Угу, а еще купим овец и детей заведем». Шагая рядом, Мэтт аж встрепенулся и замахал руками: «А почему нет?» – и она вновь иронично кивнула. Потому что с тем, у кого идеи хлещут через край и смывают одна другую, лучше соглашаться: пока будешь вести рациональный спор, он еще тридцать пять концепций набросает. И потому что день спустя они улетели на шоу в берлинском дворце и еще через сутки приехали выступать в парижский театр. А по прошествии недели взяли курс на покорение Америки, явившись в Нью-Йорк на MTV Video Music Awards и отыграв главный сингл выходящего на следующий день нового альбома. Правда, в здании театра напротив того музыкального зала, где кипела наградная церемония, – в тот год номинироваться было не с чем. Через окна тонированного авто во мгле вечера просматривалась одна сторона ограды за редкими спинами ждущих – коллекционеров фото и автографов, облепивших проход от театра до шоссе. Там, аккурат напротив дверей, ждала вторая машина, которая должна была забрать выступивших. Фанаты немного оживились, когда троица вышагнула наружу и в сопровождении водителя и тур-менеджера покрутилась на дорожке, оставляя руко- и светописные доказательства нашествия британцев. Недолго. Вскоре Андерсон вернулся за руль их экипажа – с Верой, Томом и Мэгги, – мотнул головой и отметил, что публика – искусственно пригнанная. Лишь бы ограды не пустовали. Медиа-менеджер кивнул и обозвал американцев необразованной толпой, а Вера обернулась и глянула на тянувшийся у них на хвосте второй черный кроссовер. Альбомные диски выходили в продажу три дня подряд: сначала в Европе, потом в Америке, а затем на свет появился сборник песен, которыми фильмовый звукосупервайзер нашпиговал девчаче-подростковую вампирскую мелодраму, включив туда и сингл MUSE. Мэтт, даже не возмущаясь, записал дополниельную гитарную партию для новой версии и одобрил убийство его речитатива, потому что «у нас тут форматный альбом роковых треков, а у вас рифф на пианино и французская оперная белиберда в проигрыше». Заработав по свежему альбому большинство положительных откликов, на трехнедельные штатовские гастроли команда прилетела с воодушевлением. Не самые крупные стадионы, не именно центровые города и арены не были заполнены до краев, но высоченная четырехпалая конструкция, похожая на безголового механического родео-быка, сияла огнями, экранами и создавала объем, а сбившаяся перед сценой публика встречала радушно. Так, в копилку побед звякнуло хвастливое «мы и в Америке стадионы собираем», а квартира на Гросвенор осталась при нынешнем владельце. Полтора месяца европейских туров с трехэтажными сценами, массивными автоматизированными колоннами-экранами и переполненными залами спорткомплексов ощущались по-домашнему теплыми. Победа в номинации «Лучший исполнитель сегодня в мире» от британского журнала льстила и вселяла уверенность в будущее. Приглашение же на три сборных, бок о бок с другими группами, концерта, организованные американскими радиостанциями в стратегически значимых городах, включило режим праздничного состояния, не дожидаясь Рождества. Выцыганив новость о заезде Веры с Мэттом в Лос-Анджелес, Роуз потребовала встречи «для обновления договоренностей в динамично меняющейся среде», и утром в день выступления пара явилась к ней в офис. Наблюдение за скомканным и обрывочным диалогом между агентессой и Мэттом по уровню развлекательности всегда можно было приравнивать к хорошей комедии. Говоря отчетливо и с расставленными манерными акцентами, Роуз силилась выстроить свой темп, тогда как Мэтт, членораздельно вымолвив слова три в ответ, снова бросался скороговорками. Сбиваясь, повторяясь, еще и на своем знаковом акценте с невыговариваемой парой звуков. Вера тихо и расслабленно улыбалась, спрятавшись от Роуз на диване за спиной Мэтта. Пока двое первоклассных спорщиков не достигли консенсуса еще более странного, чем их разговор. Вкратце: агентесса множественно намекала, что ее подопечной нужно больше свободы для реализации собственных проектов, а Мэтт суммарно отвечал: «Да пожалуйста, пусть занимается, чем хочет. Только никуда не уезжает». Когда позже Роуз в имейле попросила расшифровать с британского на человеческий, Вера набрала ответ: «Он не любит отказывать, но он только что это сделал». Отчитавшись агентессе, Вера раздумывает над тем, чтобы отправить сообщение со своей новостью про сценарий родственникам, но вместо этого звонит Марине и этот вечер проводит с ее маленькой семьей. Если не с Мэттом, то хотя бы с кем-то, кто знает его и, что важно, хорошо к нему относится. Заглянув на свою страницу соцсети по возвращении в номер отеля, Вера пугается шквала сообщений и открывает источник, который они дружно комментируют. Там – интервью Мэтта, завершающееся фразой: «В момент, когда я достиг вершины в профессиональном плане, меня оставила женщина, которую я люблю... Быть с разбитым сердцем, когда любой другой аспект твоей жизни развивается как нельзя лучше – травмирующее состояние. На поверхности все чудесно. Но как только ты концентрируешься на своем дне, все становится серым. То, что случилось, заставило меня понять, что совершенного, абсолютного счастья не существует. Она оставила меня, но я не сдаюсь. Я сделаю все возможное, чтобы завоевать ее снова». Замерев и почти не дыша, Вера несколько раз перечитывает последний абзац интервью. Затем открывает и пролистывает фото, их совместные и Мэтта с группой, пока не останавливается на одном его снимке. Позерство, но взгляд мягкий и улыбающийся – так он выглядел, когда был счастлив, когда любил и точно знал, что любим. Спохватывается засидевшаяся только к половине второго ночи, вспоминая о рабочем съемочном дне назавтра. Тушит технику и свет и проваливается в темень без сна.