Дневник одного кота

Первая неделя ноября 1993 года, гостиная Гриффиндора, спальня девочек.       Заунывный вой ветра то усиливался, то сходил на нет – отвратное звуковое сопровождение и без того пасмурному дню с его дождем-как-из-ведра и грядущими проблемами. Задумчивый, я бездумно пялился в окно, якобы нервно повиливая кончиком пушистого хвоста, однако в голове у меня, у единственной мужской особи, проживающей на казенных харчах в этом женском царстве, сплелись воедино сразу несколько мыслей, каждой из которой стоило уделить внимание. Однако, не успел я состроить умное выражение морды, как в комнату ворвалась, подобно вихрю, сверх всякой меры выбитая из колеи Гермиона.       Честно говоря, я испугался, и не стоит винить меня за этот драный клок хлопковой простыни под лапами. Глаза шатенки горели огнем и метали молнии, руки – тряслись, словно в безмолвном поиске какого-нибудь тяжелого предмета. Так бы мы и пялились друг на друга в этот ненастный осенний день, сменяющийся сумерками – взбалмошная и совершенно безумная на вид Грейнджер и я, её офонаревший домашний любимец, если бы не маггловская кошачья расческа, попавшаяся гриффиндорке под руку. Одно неуловимое движение – и след мой простыл бы под кроватью, однако девушка оказалась быстрее кобры, бросившейся наперерез своей жертве.       Выпустив когти, я страдающе выл, а надо мной тем временем свершалась кара. Рыжая шерсть летела во все стороны, сверкали искры, стоял оглушающий слух электрический треск.       Впрочем, целиком и полностью насладиться этим актом казни надо мной я не сумел, даже если такой возможности в дальнейшем и не представится, – куда больше меня интересовало то, что именно заставило железную Грейнджер покрыться коркой и неистово скрипеть зубами. Будем реалистами: я не мог в ту же волшебную секунду обернуться человеком и потребовать рассказать мне всё как на духу, иначе останусь не только без хвоста. В этой лохматой малышке я ни секунды не сомневался. Тем более, что на задворках сознания еще звучал лающий смех Блэка, не давая мне сосредоточиться на чем-то одном. Чёртов блошиный рассадник, будто у меня без тебя жизнь – малина! А ведь не далее, как пару дней назад, в канун зажигательного праздника с его страшными тыквенными мордами и тысячью свечей под потолком Большого зала, он не сдержался и таки нанес визит в наше мирное убежище от внешних ненастий. Таких, как, например, сейчас. Пожалуй, эти вопли слышали даже привидения в подвалах и непременно подхватили бы сей упоительный фальцет, если бы не паника, охватившая всех без разбору, которая, благо, не переросла в погром. Псу было действительно плевать, пожалуй, он веселился больше всех, постоянно подшучивая надо мной и выражением моей морды, в ответ на что я пообещал заняться его собственной, если тот не заткнется сию же секунду и не включит свои куриные мозги прежде, чем что-то предпринимать. В конце концов, это навредит Поттеру, дальновидно добавил я. Сириус послушно заткнулся, а я тогда воспрял духом.       В конце концов, девчонка уснула на своей постели, оставшись практически в уличной одежде. Чтобы это поскорее произошло, я даже поурчал для неё – уверен, это подействовало безотказно. Если существует что-то, что настолько влияет на мою хозяйку, значит, было необходимо выяснить, что же именно, на этот раз – своими силами. Тяжело опустившись на пол, я из последних сил тянулся лапами к позолоченной ручке двери, дабы отворить последнюю. Недовольство охватило меня, и я уже было размышлял над тем, что мне предпринять – громко мявкнуть, привлекая к себе внимание, или же обернуться на мгновение в человека, что в сто крат рискованнее. Положение спасла Лаванда, за спиной которой ютилась Парвати, и обе выглядели достаточно паршиво. Юркнув в образовавшуюся щель и едва не запутавшись в ногах у девушек, я проскользнул вниз, в гостиную и дальше – в коридор. Под потолком почти обозримыми лоскутами тумана повисло уныние. Бросив возмущенный взгляд на парочку студентов, я едва не сломал себе мозги, пытаясь понять, что же, в конце концов, произошло.       И что знает Сириус?       Освещение снаружи было довольно тусклым, наверняка – намеренно приглушенным, отчего статуи и выражения лиц на картинах приняли достаточно зловещее выражение. К тому же, я знал, что желтые глаза Живоглота в моем лице засияли ярче, неся угрозу. О, это было действительно так! Действительно, если Гермиона не смогла дать отпор тому, кто обидел её, и это сделаю я. Я заставлю этих малолеток согнуться в цифру четыре, и для этого будет достаточно вцепиться в..       А вот, кстати, и они.       В смысле, слизеринцы. Скорее всего, именно те, кого меньше всего в коридорах мечтает встретить наша троица. Сразу предположив несколько возможных вариантов развития событий, я сделал самое воинственное выражение моей морды и с удобством уселся в ногах одного из рыцарей, неподвижно возвышавшихся на выходе на лестничную площадку. Интересным вопросом было и то, что именно забыли эти ребятки здесь, наверху, когда ютились они совсем в другом месте. До последнего момента я надеялся, что меня не заметят, когда черноволосая девчонка с лицом мопса – аж хвост дыбом встал от увиденного, – вдруг громко осведомила всех о моем присутствии.       – Эй, глядите, клубок шерсти этой заучки-Грейнджер! – и захрюкала. Неужели засмеялась?       – Не трогай его, Пэнси, – снисходительно заметил бледный мальчишка с зализанными назад волосами цвета платины. – Мало ли каких сюрпризов содержит этот лишайный кошак.       «Поверь мне, паршивец, мой сюрприз для тебя будет содержать куда более упоительное зрелище», – клокоча от злости, подумал я и приоткрыл пасть, предупредительно зашипев.       – Боюсь-боюсь, – презрительно скрипнул зубами белесый.       – Будет тебе, Драко, – не унималась девчонка. – Судя по тому, что сегодня случилось с их дорогим Поттером на поле, удивительно, как этот кот еще жив остался. Заучка наверняка была в ярости!       «А вот это правда», – зажмурившись, через силу признал я. На смену клокочущим чувствам тут же пришла задумчивость, а тем временем вся четверка смылась прочь под собственный оглушительный хохот. На секунду показалось, что забрало рыцаря, у ног которых я сидел, недовольно скрипнуло, словно в солидарность. Здесь, в оплоте башни Гриффиндора, никто не любил выскочек со змеиным языком и отсутствующим чувством такта.       Самое удивительное, что я заметил со всей этой суетливой школьной жизнью после нескольких веков отсутствия в этих стенах и нескольких месяцев возобновленного проживания – это мое сочувствие борьбе, возникшей между факультетами и тянущейся на протяжении множества веков. Едва ли я замечал за собой подобный интерес ранее, однако теперь всем своим небольшим тельцем стоял стеной на защите той, кому был предан. В этом и была загвоздка. Меня интересовали только её позиции, тем более, что девочкой она была умной и знала, кому и как дать отпор. Разве что девочкой, а значит, продолжаться подобное долго не могло.       А самое интересное – что-то произошло с Поттером, что наверняка займет Сириуса. Если так подумать, его круглых очков сегодня в гостиной я действительно не приметил. Не приметил и рыжей шевелюры его дружка, хотя это волновало меня уже куда меньше. Позднее, 1994 год, сырой клочок земли аккурат близ Гремучей Ивы.       Вечер ностальгии был прерван неожиданными новостями, и, собственно, как обычно – с самой беззащитной стороны. Под беззащитной стороной я имею ввиду себя, вычесанного старательнее обычного, ведь, как уверена достопочтенная Гермиона, не всё так цветёт, пахнет и испускает флюиды, как мартовские коты. В момент свершения уже привычного издевательского акта я мысленно наблюдал за воспоминаниями не столь отдаленными, запомнить которые не составило труда лишь потому, что за несколько веков беспросветной, скучной и бестолковой жизни (читай – существования) школьные события увлекали не меньше, чем маггловское телевидение, в чем я уверен не был, так как лично наблюдать не имел возможности.       Помнится, смешливое выражение морды Сириуса, моего дорогого оболдуя, со свисающего набок языка переменилось быстрее, чем ветер при арктическом циклоне, когда я перечислял ему череду ошибок и промахов, свершенных за несколько последних, непримиримо долгих недель. Известно, что нет ничего страшнее для собаки, чем блохи, а для кота – унижение, в чем, к счастью, моя хозяйка покамест ничего не смыслит, ведь согласитесь – не пристало человеку без права на продолжение, несомненно, высоконравственного рода. Говорят, в маггловском мире только этим и промышляют. Я ничего не имею против заработной платы ветеринарам за счёт унижения, лишь бы оное не произошло со мной. Но я отвлекся.       Сириус был собакой лишь наполовину, и я надеялся на его достаточно сохранившиеся человеческие качества. Надежда имела право на существование, потому как смеяться Блэк перестал практически сразу, но лишь потому, что Питер Петтигрю, чье имя открылось мне несколько позже, скрылся из виду и более себя никак не проявлял. Я чувствовал неприятные, едва уловимые всполохи чужого запаха и лишь так мог успокоить бесноватую псину и не прибегать к дислокации. Чернявый дрожал от ярости и несбывшегося правосудия, а я терпел. Пожалуй, терпелось мне нелегко, но конспирация требовала своего.       Я терпел ужимки и прыжки, тычки и ругань от Уизли, уверенного в моей безусловной виновности его отвратительного любимца, терпел словесный поток моей дорогой Грейнджер, которой и самой, раз уж на то пошло, не мешало бы вести дневник, просто потому что кот в качестве собеседника – вариант безосновательный и бесполезный. Терпел слизеринцев, просто потому что выносить их – действительно испытание. А какое испытание не под силу доблестному и высокородному коту?       Я терпел и понимал, что необходимо ждать, но ждать приходилось недолго.       Какая-нибудь крыса обязательно вылезла бы на просвет, смешав все карты. Май, 1994 год, Воющая хижина.       И она таки вылезла, и превратилась она в захудалого подлеца и баснослова, и затрепетали мои тщательно отращиваемые, вышколенные усы. Затрепетали словно эхолокаторы. Я не знаю, почему шваркнулся на грудь Сириусу помётом чайки при попытке защитить его – справедливость ведь не восторжествовала! Она должна, буквально немного осталось потерпеть! Воистину, у котов и кошек самое отменное терпение, учитывая несколько волшебных палочек, направленных прямиком тебе под лопатку.       Я не знаю, почему Блэк не сделал ничего, чтобы защититься – очевидно, ранее упомянутые человеческие качества таки одержали верх, а глупое выражение и тусклые проблески невысокого интеллекта сменились на жестокую сосредоточенность. Пёс таки пошел к своей цели, отлично.       Единственное, что волновало меня – это растерянное выражение лица Гермионы, моей дорогой гриффиндорки, казалось, разочаровавшейся в этой жизни больше, чем талантливый писатель, забывший, как держать перо и зачем нужны чернила, однако всё это отошло на второй план. Должно отойти, ведь преступник найден и схвачен – о, как я возрадовался в ту великую секунду! Как старался поскорее забыть впустую скоммунизженные пароли от дверей в гостиную достославного Гриффиндора, вечера в обществе ярого шутника и даже пошляка – насколько я знаю, данный диагноз преследовал Сириуса всю его бессмысленную жизнь. Я единственный не раскрыл карты и был счастлив, что пёс не решил сделать это за меня, вполне вероятно решив, что для трёх неокрепших подростков событий вполне предостаточно.       Я шёл обратной дорогой через туннель с гордостью и, пожалуй, толикой гордыни за безукоризненно проведенное расследование. Июнь, 1994 год, купе Хогвартс-Экспресса.       Перьевой мячик возник перед моей благородной мордой так неожиданно, что за долю секунды я испытал не меньший шок, чем Грейнджер, сидящая, как и всегда, подле кошачьей корзины для перевозок, от которой, стоило признаться, я подустал. В глазах моих мелькнуло озарение, и я уже было распахнул пасть для столь благородно предоставленной мне трапезы, когда комок пуха, который Рональд Уизли держал в руках, отъехал в сторону. Я возмущенно воззрился на попутчика и только затем почуял знакомый и парящий в воздухе едким смрадом запах мокрой псины. Вот он где, дорогой друг. И сыч, который, к моему великому разочарованию, не был кошачьим перекусоном, был лишь подарком для рыжей веснушчатой истерички.       Впрочем, ладно. Я был рад и за Уизли, и за Блэка, который всё-таки умудрился раствориться в небытие верхом на птице, куда превосходящей ту, которую держал в руках обрадованный Рон, и за Гермиону, которая была спокойна и удовлетворена более обыкновенного. За очкастого можно было радоваться просто так, просто чтобы поддержать атмосферу маленького, но все-таки праздника.       Поезд уносил нас вдаль, а я урчал громче обычного. А как еще прикажете коту праздничные акции поддерживать?