Дневник одного кота

31 августа 1993 года, «Волшебный зверинец».       Терпеть не могу, когда меня дёргают за хвост. По идее, продавщица зоологического магазина, хоть и на всю голову волшебница, но вполне должна была бы это осознавать. Когда потенциальным покупателям демонстрируют сов – их же не ощипывают со всех сторон, чтобы дать убедиться последним в мягкости и шелковистости перьев этих куриц!       Впрочем, она сама виновата, что плохо закрепила железный засов на дверце моей миниатюрной клетушки, где с трудом обустроится даже пустоголовое крысиное семейство, подобное тому, что по соседству. Решив размять лапы и одновременно явить себя ораве едва появившихся в тесных стенах магазина детишек, я пригнулся, секундой позже опустившись прямо на голову конопатому мальчишке. Унисон голосов или даже возмущенных воплей оглушил не только меня, но и всю живность в округе.       Выпустив когти, я угрожающе зыркнул желтым глазом на дерзновенную, когда по телу пронесся спазм удовольствия – девчонка, которой работница «Зверинца» нахваливала меня, с жалостливым выражением лица принялась начесывать мне за ухом. Ох, до чего же приятно! У тебя когда-нибудь были питомцы, милая? Сразу виден опыт в обращении с кем-то вроде несравненного меня. Очутившись в нетренированных тяжестью руках молодой волшебницы, я упоительно урчал, боясь только, что от отсутствия практики внезапно сорвусь и ухну вниз, что было бы, безусловно, обиднее всего.       Еще и потому, что ронять Живоглота – к несчастью.       К тому же, я был вполне себе способен отомстить за неаккуратность в обращении с животным, личину которого и примерял уже несколько сотен лет, за редкой передышкой в образе человека. К слову, об образе: как таковой, он был ничем не примечательным, обыкновенным «британским» с редкими вкраплениями ирландских корней, что не скажешь о широкой приплюснутой рыжей морде кота, занимавшей в отражении всю часть начищенной до блеска кастрюли, в которую я однажды смотрелся.       Первые три десятка лет в «Волшебном Зверинце» наскучили мне до полусмерти, но сбегать в сумрак ночи я не решался, потому как попросту не знал, куда податься, да и смысла избавляться от казенных харчей я не видел. Жизнь за счёт других всегда кажется куда более приятной и близкой сердцу, да что там кажется – она таковой и является. За пребывание в вонючей тесной клетке, где до меня отложила потомство и упоительно скончалась от старости не одна сова, не требовали ничего, кроме как харизматишно излучать флюиды и привлекать народ – это если хочешь попасть, скажем, к кому-нибудь в домашние любимцы.       Прощай, моя старая и скрипучая, надоевшая до чертиков клетка. Я не буду по тебе скучать.       Гермиона, как звали мою новую хозяйку, мгновенно придумала мне прозвище. Впрочем, скривился я вовсе не отвращения к нему, а оттого, что яркий солнечный луч при выходе из мрака магазина мгновенно зарядил мне в лицо – пардон, в морду. Пожалуй, я вполне себе переживу и «Глотика», и мышек на веревочке и даже не буду против половить себе птичек, сидя на нагретом подоконнике, если вдруг появится такая необходимость, однако бывать на руках у тринадцатилетней малявки мне нравилось. Это моё место.       Хотя, похоже, двое мальчишек из той же касты третьегодок из Хогвартса, где училась моя подопечная – разумеется, с широкого жеста благодушного меня, пообещавшего себе во всем соответствовать такой доброй барышне – так не думали. К тому же, на глаза мне попался длинный лысый хвост из кармана долговязого рыжеволосого паренька, и карман тот неистово трясся.       Разумеется, я уже видел это существо.       Втянув носом воздух, я раздраженно вильнул хвостом. Какой же отвратительный запах. 19 октября 1993 года, Хогвартс.       До чего же, однако, сложно разрабатывать некогда забытые навыки. Это я о том, что растяжку в клетке особо не продемонстрируешь, а на древнем кожаном диване в хорошо прогретой гостиной – очень даже. Возможно, имеет место вопрос – для чего, собственно, мне это нужно? Для конспирации, наверное. Любой нормальный кот заботится о своей чистоте, любой уважающий себя книзл – выискивает в толпе всяких подозрительных, я же до сего момента успешно совмещал обе эти особенности, соответственно строчке «Порода» в моем паспорте.       Особенным образом успел заценить старую забаву, уподобясь великим магам-уничтожителям всего сущего: иными словами, после сытного полдника умудрился забраться на высокий шкафчик и посшибать оттуда часть предметов, на мой взгляд, совершенно безвкусных и подобранных в каком-то хаотичном порядке. Остальную часть сбросил из принципа, а, поддавшись азарту, едва не шваркнулся следом. Пожалуй, пора завязывать с полдниками.       Крайне сильно порадовал факт неизменного прогресса относительно учебной литературы и сведений, преподаваемых профессионалами своего дела. Нашарив в голове где-то и когда-то запрятанный массив информации, полученный мною в стенах этой самой школы, я с искренним интересом вчитывался в абзац одной из книг, оставленных Гермионой в раскрытом виде на своей педантично убранной постели, пока та не вернулась из уборной и не перекрыла мне доступ к столь занимательным сноскам, значительно отличавшимся от писанных в той же стезе, скажем, столетие обратно. Восприняв мой саркастичный взгляд за проявление сугубо личностного обожания, она погладила меня и стремительно умчалась прочь. Неугомонная какая.       И вообще сама по себе забавная. Мне было интересно представить процесс её взросления и степень отличия от себя самой, к примеру, двухлетней давности. Для меня, сложными усилиями и уловками остановившего собственное развитие, было страшно интересно видеть каждую мелочь, каждую деталь её поведения, её расторопность и трудолюбие, граничащее с фанатизмом. Возможно, не таким запущенным, как раньше. В любом случае, шутки её рыжего курносого однокурсника по имени Рон по этому поводу иногда начинали приедаться.       Ночами же она являла собой собственную противоположность, будучи самой тихой и незаметной из целого ряда её соседок по комнате. Хотя бы потому, что не сопела, как курчавая блондинка через одну койку, и не бормотала во сне, как девочка индийского происхождения. Я был приятно удивлен и одновременно крайне раздосадован тем, в каких крепких тисках сжимали меня во время погружения в долгожданное после тяжелого трудового дня забытье. Хотя бы потому, что роль плюшевой игрушки выходила крайне плохо. Человеческая часть все еще пребывавшего в полном рассудке меня была, безусловно, счастлива, но природа существа, с которым я сроднился и которым являлся абсолютную часть моего времени, требовало своего. Иначе говоря, с наступлением октября и сумерек за окном я неизменно прятался под кровать, чтобы после, никем незамеченный и вполне довольный собой, проведать Гремучую иву или опушку Запретного леса. Места это были живописные, но с существами, поселившимися здесь, приходилось искать общий язык или не искать его вовсе – просто так наблюдать издалека, в относительной для себя безопасности. Оттенок новизны и чего-то незнакомого, чужого, обладал в этих краях, некогда являвшихся для меня домом. 31 октября 1993 года, Хогвартс.       – Живоглот! Живоглот, иди сюда! – звала она меня.       Я торчал на излюбленном подоконнике и неотрывно следил за крадущимся в плотной ночной темени силуэтом, нервно помахивая кончиком рыжего хвоста, тщательно вычесанного жесткой щеткой несколько суток назад. Неудивительно, что обилие шерсти обнаруживалось даже там, где его, по сути, быть не должно – моя подопечная явно перестаралась. Я практически чувствовал проплешины там, где она действовала особенно яро, и оттого напряжение охватывало меня все больше.       Этого существа не должно быть здесь.       Не знаю, каким образом я додумался до подобного и с чего решил, что имею право как-либо вмешиваться в давно намеченный судьбой порядок вещей, однако природное тяготение к авантюрам, одну из которую я проворачиваю с моей бедной девочкой до сих пор, не давало спокойно торчать на месте, деланно потягиваться и охотиться за нерасторопными головами с высоты череды шкафов в гостиной. Было вполне себе естественно, что меня беспокоило то, что беспокоило мисс Грейнджер. Она вполне умело нашла во мне замену своему личному дневнику (благо, что не ежедневнику), в наличии которого я убежден не был, но регулярно обновлял информацию именно за счет этих излияний.       Странные вещи творились там, где, по сути, было им самое место – но оттого они не переставали быть странными. Я все еще улавливал в воздухе тонкий запах животного, вызывавшего во мне искреннее отвращение. Моги я объяснить обалдую-Уизли, что не собираюсь сжирать его пугливого зверька, то жизнь была бы куда более приятной без обилия ругательств в мою ничем не повинную сторону. Впрочем, он был прав, этот упрямец – возможно, неуловимо даже для самого себя я подбирался все ближе к длинному облезлому хвосту, к выцветшей шкурке и нервно поглядывавшим в мою сторону глазкам. Отпугивал и, как ни странно, привлекал, в первую очередь, мистически-своеобразный запах.       Возможно, в ближайшее время я непременно решу этот вопрос. Но существовала и масса других проблем.       В частности, хрупкий мирок, любезно обустроенный Гермионой для нас с ней (все-таки, я теперь – полноценный член семьи, чем несказанно гордился и все чаще бросал на гриффиндорку снисходительные взгляды покровителя), грозил превратиться в еще более хрупкий и неустойчивый. Причиной тому были две вещи: переоцененное шатенкой собственное «я» и Сириус Блэк. Первое назревало над нею с самого сентября после безграничного количества использований Маховика времени, который я в свое время излучал лишь в лупу и вовсе не решался до него дотрагиваться. Мне довелось взглянуть на расписание этой бестии еще в начале осени. Это моветон, товарищи.       Однако объяснить ей, расписать всю суть вещей я мог или с помощью пера и чернил, или с помощью устной речи – и ни один из этих вариантов не прокатывал, по крайней мере, без катастрофичных для меня последствий. Я понял, что боюсь этого. Раньше, разумеется, такого не наблюдалось.       Крайне сильно раздражали тикающие прямо над ухом массивные часы древнего маггловского будильника (насколько я понял, чистая механика и законы физики прямиком оттуда же), поставленные тринадцатилетней извергиней прямо на тумбочку – просто на крайний случай. Страдальчески вздыхая, я принялся за свою работу с крайней неохотой.       И даже немного втянулся.       Пристально приглядевшись и в очередной раз узрев темные круги под глазами Гермионы, я, не без удовольствия, проделывал какую-нибудь очередную пакость, но не очень проблемную, только ради того, чтобы отвлечь внимание. Не обращая внимания на поток возмущений, возвращался прямиком на постель Грейнджер и, поверхностно пробежавшись слегка прищуренными глазами по аккуратно выведенной строчке названия её рукописи, задумчиво замирал над учебником, который использовался ею в качестве пособия. Неплохо, но суть проблемы описывается значительно дальше. Даже не пытаясь не повредить ударом лапы казенную книгу, резко переворачивал страницу и, удовлетворенный проделанной работой, отправлялся прямиком под кровать, дабы избежать наказания и какого-либо намека на подозрения.       Не было необходимости проделывать повторную для себя экскурсию по школе – я и без того неплохо ориентировался в пространстве. Существенную разницу представляли из себя преподаватели, крайне лютым из которых, как я понял, был зельевар по фамилии Снейп. Над свитками по его предмету моя подопечная корпела дольше обычного, что, разумеется, не могло не выводить из себя. Вывод вышел весьма неоднозначным – этот Снейп был еще той сволочью.       Будил девчонку тоже я, только ради того, чтобы не допустить момента, когда активируется это механическое существо, прижившееся на своей тумбочке и злорадно ждущее своего часа. Однажды подорвавшись от оглушительного звона, огласившего собой всю комнату и отдавшегося от стен, я разодрал под собой пододеяльник и, заняв оборонительную позицию, долго моргал сонными зенками, неспособный понять степени угрозы, нависшей надо мной.       По сути, маленькая гриффиндорка – самая что ни на есть настоящая садистка и мазохистка, еще в и одном, Мерлин подери, лице.       Возвращаясь к проблемам общества и алого факультета в частности: загадочное имя некоего Блэка благодаря переполоху, случившемуся накануне вечером, успело разнестись по всей школе, шевельнув в моей памяти нечто, какую-то странную деталь или слух, который мне довелось расслышать ранее – еще в период моего пребывания в «Волшебном Зверинце».       Преступник, убийца, душегуб – на ум приходили самые различные наименования. Как бы там ни было, совсем потерявший стыд и сумевший проскользнуть через барьер из оравы дементоров за окном волшебник ворвался в школу накануне празднования Хэллоуина (за счет чего перепало и мне, кстати), перепугал всех и весьма нелюбезно обошелся с миловидной теткой, как и с её портретом на входе в гостиную Гриффиндора.       Впрочем, не моё это дело. Ровно до того момента, пока это не коснется меня и Гермионы – поправил я себя.       Косым оценивающим взглядом я пронаблюдал за тем, как донельзя уставшая Грейнджер готовится отходить ко сну. Не дождавшись реакции от меня – не всегда же бегать следом в роли хвоста, – она вскинула бровь, однако прекратила попытки обратить на себя внимание чем-то явно заинтересованного кота. Наконец, тусклая лампа над её головой погасла, и комната погрузилась в темноту и томное, сумеречное, таинственное ожидание грядущего дня.       Шумно опустившись на пол, я недовольно фыркнул этому факту и юркнул в темноте ярким рыжим пятном, исчезнув за дверью девичьей спальни. 1 ноября 1993 года, близ Гремучей Ивы.       Учуять странный запах в безветренную ночь было проще простого, поэтому, нахохлившись для придания моей личности еще большей внушительности и помахивая кончиком хвоста, я двинулся дальше сквозь заросли колючего кустарника, стараясь – по возможности – давать о себе знать как можно реже.       Черный силуэт тогда, в окне, двигался какими-то странными рывками, словно пришелец переводил дух после долгого продолжительного бега по неровной местности. Диковинным было еще и то, что им оказался чёрный пёс совсем нехарактерных этой живности размеров – впрочем, я и сам мало походил на обычную помесь из семейства кошачьих. Пёс неспешно продолжал свой путь прямиком к ветвям Ивы, словно бы вовсе не принимая в расчёт крайнюю драчливость последней, однако в какой-то момент неряшливо дернулся в сторону и, принюхавшись, медленно обернулся.       Черные глаза зверя встретил весьма враждебно настроенный я.       Выгнув спину, я раскрыл пасть и издал гневное шипение, как проделывал всякий раз, когда требовалось заявить о собственной способности наддать всем тем, кто того старательно заслужил, знатных люлей. Впрочем, пёс на этот жест никак не отреагировал, крайне вежливо проигнорировав и отрицательные флюиды, которыми я заряжал воздух. Слегка озадаченный я злостно ухмыльнулся, когда в глубине темных зрачков моего оппонента зажегся какой-то свет. Вильнув хвостом – приветливо или нет? – он негромко гавкнул, бесстрашно обернувшись к состроившему презрительную морду мне и деловито потрусил туда, куда, собственно, и держал путь ровно до моего обнаружения.       Не нашедший в голове варианта лучше, я настороженно двинулся следом.       Запах, который я счел странным, в большей степени походил на тот, который я улавливал от трусливого полуживого зверька Рона, друга моей подопечной, однако момент, когда эти два фактора могли пересечься, я явно выпустил из виду. Каким образом? В голову начали закрадываться самые умопомрачительные предположения, один занимательнее другого. Однако ничего членораздельного сообразить я не успел, хоть и являл собой скорого на реакцию кота: обездвиженная самым сногсшибательным способом Гремучая Ива замерла на месте, а силуэт потрепанного чёрного пса исчез в корнях парализованного дерева.       Так ли уж мне необходимо отправляться за ним следом? Несмотря на изначальные габариты моего нынешнего амплуа, перевоплощение после целых эонов пребывания в оном займет некоторое время, которое, возможно, обернется для меня периодом ослабленности и неспособности толком защититься. Этот и еще несколько аргументов восставали во мне против недавно принятого решения не отставать, однако в последний момент я вспомнил спокойное, ничем не омраченное выражение лица спящей Гермионы, не подозревающей и о половине того, что происходит в стенах и за стенами её нового дома. Возможно, её существование было единственным поводом идти дальше и, наконец, выяснить причину появления на данной территории всяких проходимцев, представлявших собой несомненную угрозу.       Длинный коридор, прорытый прямиком в земле, с виду – крайне неустойчивый и все более сужавшийся в конце пути, прервался ярким квадратом света, лившимся, судя по всему, из какой-то ветхой комнаты, откуда веяло пылью и несло влажностью.       Прыгнув, я очутился в высокой узкой комнате, полностью обитой грубо сколоченными досками без какой-либо дополнительной обработки. Старая половица скрипела под лапами. Впрочем, вниманием моим безраздельно завладел обросший брюнет в поношенной одежде арестанта, поспешно запиравший ставни чудом не выбитых, судя по заброшенности и запустению, окон.       – Не пойми неправильно, друг, но уж больно сильно от тебя шампунем несет, – прозвучал хриплый смешливый голос, отдаленно напоминающий собачий лай.       Анимаг.       И как это понимать?       – Я бы предпочел пообщаться с глазу на глаз, если ты не против. Мне думается, так гораздо удобнее.       В любом случае, стадия аргументов «за» и «против» была давно пройдена и уже оставлена у подножья Гремучей Ивы, скорее всего, уже давно пришедшей в себя. Не заметивший и намека на какое-никакое оружие в руках незнакомца, я шевельнул усами, пропуская магический заряд сквозь тело.       Брюнет обернулся на негромкий хлопок, найдя в моем лице рыжеволосого мужчину ростом на полфута выше, нежели он сам. Чуть потянувшись, я с некоторым удивлением щелкнул парой затекших суставов, в последний момент заметив, что собеседник соизволил состроить легкую улыбку, чуть искаженную и больше напоминавшую гримасу.       – Удобнее для кого: для меня или для тебя?       Человек оскалил желтоватые зубы.       – Для нас обоих.       Удивительно, сколь скоро завязался этот упоительный диалог. Будь у помещения, в котором оказались мы оба, чуть более разнообразный и обустроенный для удобства интерьер, вышло бы даже что-нибудь вроде полуночного чаепития.       – Ты – Сириус Блэк?       – Точно так. Раз уж ты обитаешь в замке, то обо мне наверняка слышал, зуб даю. Кстати, как мне величать тебя, дружище?       Я прищурился, слегка напрягшись – было странно и одновременно немного радостно вспомнить себя в теле, на долгие года обернувшегося для меня забвением. Осложняло ситуацию то, что ни у одного из нас, судя по всему, не было поблизости волшебной палочки – значит, в случае промелька малейшей искры придется сражаться врукопашную.       – Живоглот, – слегка помедлив, небрежно выдал я, состроив кислую улыбку.       Едва мои конечности вновь налились силой, а шаг приобрел твердость, я поспешил приникнуть плечом к дверному косяку, скрестив длинные руки с ярко-выраженными фалангами пальцев и костяшками запястий на груди.       – Чей ты питомец? – позабавленный, Блэк вновь издал свой лающий смех, чем заметным образом сумел разбудить во мне раздражение.       Оскорбленный, я устремил на незнакомца немигающий взгляд, всем своим видом излучая неодобрение и презрение – вполне заслуженная брюнетом реакция на его неизлечимое чувство юмора. Как бы там ни было, вопрос включал в себя некую цель, путь к достижению которой я был вынужден – или, если точнее, с крайним удовлетворением и решительностью способен пресечь. Пускай шавка знает свое место.       – Это не так уж и важно, не правда ли? – разомкнув руки, я выпрямился. – Зачем ты позвал меня сюда, пёс?       Пёс же, судя по всему, не был лишен честолюбия: покопавшись в памяти, я с трудом нашарил в дальних закромах почти стершиеся воспоминания об спектре древних чистокровных семей, разумеется, не лишенных всех тех качеств, которые присущи вырождающейся кучке людей с замашками королей и амбициями деспотов и угнетателей. Убедиться на наличие необходимости в проявлении насилия по отношению к ближнему еще только предстояло, однако обстановка сложилась, на первый взгляд, весьма миролюбивая. Сириус Блэк задумался.       – Ты прав, это не так уж и важно. А здесь ты, чтобы выслушать от меня кое-какой рассказ о себе, а так же просьбу, выполнение которой в значительной степени облегчит мне жизнь.       Убийца улыбнулся, и казалось, язык вот-вот вывалится из его пасти в приветливом жесте.       – Я хочу, чтобы ты помог мне изловить одну крысу, прижившуюся у этого мальчишки, у Уизли.