31 день

Нормально ли это – в двадцать четыре года не знать, что такое настоящая любовь? Приятно ли это – быть в полном одиночестве, когда у всех, кого ты знаешь, есть кто-то, кто является для них смыслом, объясняющим существование целого мира? Ответ на все вопросы один – нет. Нет ничего ужаснее, чем идти в одиночестве по ночному бульвару навстречу влюбленным парочкам, держащимися за руки, смотреть, как они переплетают пальцы, видеть искорки в их глазах, когда они смотрят друг на друга, а когда они начинают прижиматься друг к другу в нежных, исполненных чувством поцелуях, так и вообще возникает желание провалиться сквозь землю, чтобы не быть свидетелем всех этих нежностей, которых ты лишен. Ужасно, когда среди всего этого парада жизни и любви ты идешь совершенно один. Ты понимаешь, что тебя никто не ждет дома, чтобы обнять и тихо прошептать: «я люблю тебя», жилье твое становиться неуютным, таким холодным и пустым, что не видишь смысла возвращаться туда. У тебя нет необходимости выглядеть идеально каждый вечер, а по утрам приводить себя в порядок, чтобы твоя любимая не жаловалась на колючие щеки или на неприятный запах изо рта, нет смысла одеваться красиво и стараться быть лучше, чем ты есть на самом деле… Любовь наполняет нас смыслом, она придет нашей жизни вкус, превращая безрадостные серые будни в удивительный, насыщенный красками живой мир. Мы все без любви зачахнем, как цветок в пустыне, неспособный выжить без питательной влаги или как рыба, выброшенная сильной волной на сушу. Именно поэтому любовь – это не смысл нашей жизни – это и есть жизнь. После знакомства и прощания с Беллой меня словно перемкнуло. Когда она неожиданно сбежала от меня на улице, сказав самую странную вещь из всех, что я слышал от нее, я еще достаточно долгое время стоял посреди дороги, глядя ей в след, и прокручивал в голове сначала те ее прощальные слова, а потом и весь наш короткий разговор в винном магазине. Девушка-загадка – вот как я обозначил Беллу, коротко и ясно. Это слово полностью отражало ее таинственную и в какой-то степени непостижимую сущность, но я не собирался оставлять все так, я точно решил, что найду ее во что бы то ни стало. Знаете, я не из тех, кто, столкнувшись с трудностями, начинает искать пути отступления, я не ищу легких дорог и не стараюсь жить по принципу «чем проще, тем лучше». Мне нравится преодолевать сложности, возникающие на моем пути, а еще больше того – разгадывать загадки. И как раз поэтому я даже не пытался найти в себе силы вычеркнуть ее прекрасный образ из памяти. Это походило на бред сумасшедшего, Эммет назвал бы мое решение «шизой за ранней стадии». Черт его знает, может он даже окажется прав: нет ничего глупее, чем пытаться найти в Лондоне одну Беллу, не зная о ней ничего, кроме имени и формы ее лица, вырезанного у меня на сердце. Бред. Любой, кто меня знает, скажет, что это бред сивой кобылы в лунную ночь. И те, кто не знают, тоже так посчитают. Хорошо, называйте меня ненормальным, мне все равно. Для себя я все решил, и не собираюсь никого слушать. Остаток дня я провел в бессмысленном блуждании по городу в поисках скорее чуда, чем реальной возможности снова встретить Беллу. Я всматривался в лица случайных прохожих, в надежде увидеть одно единственное лицо, но каждый раз меня ждало колющее разочарование, порой, когда впереди себя я видел покрывало пышных каштановых волос, небрежно разбросанных по спине, мне казалось, что это она, хотя я прекрасно понимал, что меня ждет еще одно горькое разочарование. Но все равно я бежал за призраком, наивно радуясь и фантазируя, что снова увижу ее холодные глаза, смотрящие на меня, как на злостного врага. Знаете, в любом другом случае, я не стал бы зацикливаться на девушке, которая вела бы себя так со мной – уж больно надо стучаться в закрытые двери сердца, неспособного или не желающего открыться для меня. Но не в случае с Беллой. Не тогда, когда я наконец нашел свою единственную, пусть даже она об этом пока не догадывается; пусть ненавидит меня, а я все равно буду стоять на своем. Предчувствие того, что мы были созданы друг для друга, лгать не может. Уж я точно знаю это, а Белла, я уверен, тоже поймет. Нам нужен только еще один шанс, еще одна встреча и я сделаю все, чтобы не потерять ее снова. Понятия не имею, как, но я это сделаю. Семейный ужин прошел просто ужасно, хотя это было еще не то слово. С вином я, конечно же, обложился, но Эсме, к моему огромному удивлению, не сильно расстроилась, когда я вручил ей бутылку красного Chateau Lafite Rothschild. Разглядывая этикетку, она слегка поморщилась и назвала меня безответственным и забывчивым мальчишкой, но добавила, что все равно любит меня таким, какая я есть. За весь вечер я не проронил ни одного лишнего слова, я только отвечал на поставленные мне вопросы и один раз произнес тост за Элис с Джаспера, в остальное время я молчал, витая в облаках с Беллой. Несколько раз Элис пыталась разговорить меня, но все ее попытки сводились на нет моим безразличным ко всему отношением, которого даже она не смогла вынести. Два часа или около этого я провел у родителей дома. Я ожидал почувствовать себя легче, безуспешно желал забыться на некоторое время, растворившись в теплой домашней атмосфере, сидя с бокалом вина у камина и слушая, как приятно в огне потрескивают поленья. Все было не то: и задушевные разговоры, и вкусный ужин, со старанием приготовленный Эсме, и терпкий вкус красного вина в бокале, и даже мягкое кресло у камина не было таким уютным, как в былые времена… Возвращаясь домой, я понял, что очень серьезно болен. Болен тяжелой, мучительной и неизлечимой болезнью, которую можно облегчить присутствием одного лишь человека… Название этой болезни – любовь, а имя этого человека – Белла. Все оказалось гораздо серьезнее, чем я полагал. Не прошло и дня, как она заняла все мои мысли, вытеснив остальные немаловажные заботы. Она лишала меня возможности думать о чем-то другом, кроме нее, она превращала меня в подростка, влюбившегося в первый раз. Когда я думал о Белле, меня переполняли такие чувства, от которых казалось, что за спиной выросли крылья, и стоит только взмахнуть ими, и я улечу… Неправду говорят, что только девчонки могут быть такими сентиментальными. На следующий день произошло то, чего я меньше всего ожидал, но на что надеялся всей душой. Наверное, я оказался настолько беспомощным и жалким, что судьба решила сжалиться надо мной, подарив мне второй шанс наполнить свою жизнь смыслом. Утром я решил извиниться перед матерью за то, что вчера вечером испортил теплую семейную атмосферу домашнего ужина угрюмым настроением. Ее мобильный телефон был отключен, поэтому я решил съездить к ней на работу, чтобы не откладывать извинения на будущее. Так вышло, что я родился в семье врачей – кардиохирургов. Родители хотели, чтобы я пошел по их стопам и выучился на врача, но у меня не было абсолютно никакой тяги к медицине, подозреваю, что и выдающихся способностей тоже. Я знаю, что мне бы ни за что не удалось достичь такого мастерства в этом деле и стать таким же хорошим специалистом, как мой отец, а бездарных врачей в мире и без меня много. Так зачем же увеличивать их число? Эсме в последние три года не практиковала. Она так и не смогла вернуться на работу после смерти одного из своих пациентов во время операции. Для нее это было огромным ударом, который вывел ее из колеи на долгое время. Не один месяц она провела, обвиняя себя в случившемся, говорила, что могла бы не допустить этого, но на самом деле в смерти пациента она не была виновата, случай оказался слишком тяжелым, и шансы выжить составляли 50 на 50. Но мама даже через три года по-прежнему не смогла смириться с тем, что у нее на руках умер молодой мужчина, который мог бы прожить долгую и счастливую жизнь. Сейчас она работает в центре помощи для людей с больным сердцем, это что-то вроде «клуба анонимных…», где в определенные дни недели собирается до двадцати пяти-тридцати человек, и, сидя в кругу посреди большой комнаты с тусклым освещением, они делятся своими историями, рассказывают о своих недугах и о том, как борются с ними. Это ужасное место, поверьте мне. Вы запросто можете считать себя счастливым человеком, если вам никогда в жизни не доводилось бывать в подобных местах. Даже самый закоренелый оптимист и жизнелюб почувствует себя жутко среди этих людей, лишенных любой надежды на выживание. Атмосфера обреченности, царящая в небольшом помещении полу пустующего трехэтажного здания, в котором располагается еще несколько небольших офисов, давит на нервы сильнее, чем просмотр фильма ужасов с эффектом присутствия. Здесь собираются все, кто только может прийти или приехать. В Центр ходят разные люди из разных прослоек населения от простого секретаря до владельца сети ресторанов, богатые, бедные, молодые, старые, мужчины, женщины – здесь все равны друг перед другом, потому, что только в двух вещах между людьми стираются все их привилегии и статусы – перед богом и в смерти. Многие из постоянных посетителей центра будут его визитерами до конца своих дней, а кому-то повезло больше и его диагноз не смертелен, но глядя на любого человека из всех, присутствующих здесь, не поймешь, кто есть кто. Возможно, вон та «Джекки» пришла в последний раз, возможно, это последнее собрание, которое она посетит. Люди приходят и уходят, мало кто задерживается в Центре на год, на два, люди здесь временные. Все. До одного. Вот сидит «Кларисс», она в Центре уже год, а рядом с ней – «Джо», он ходит сюда всего второй месяц. А до него на этом стуле сидел «Мартин»... Никто не удивляется, когда человек, сидящий рядом с тобой, однажды просто не приходит, никто не спрашивает о нем, когда он не появляется и на следующий сеанс, и на тот, что за ним. Все молчат. Все знают, что когда-нибудь и их место тоже будет пустовать. А потом его займет другой временный «Крис»… Каждому, кто приходит сюда, дают ручку и небольшой прямоугольник плотной бумаги, на котором надо написать свое имя, можно вымышленное. Чаще всего именно так и поступают, редко кто-то решается пренебречь анонимностью. Потом они занимают свое место на стуле в большом кругу, а Эсме сидит чуть дальше от них, чтобы не сливаться со всеми. Она – другая, не такая, как они. Она не больна, не умирает, ее жизнь – рай, не обремененный капельницами, горами лекарств и невыносимой болью, по сравнению с жизнью каждого из тех, кто сидит в кругу, ее жизнь – это сказка, мечта, что утреня для них навсегда. Когда все собираются, она представляет кого-то новенького. Обычно такое знакомство ограничивается дежурной фразой: «Познакомьтесь, это - Том», и все хором говорят: «Здравствуй, Том!». Она мало говорит, в основном только слушает, не вмешиваясь и перебивая. Эсме знает, что если человек решился рассказать свою историю, то он совершил нечто вроде подвига над собой. Говорить о своих проблемах, особенно о таких серьезных, всегда трудно, это требует большой силы воли и решимости, поэтому, когда кто-то один говорит, все обычно молчат. А потом она говорит какую-то речь или дает совет, наставление. После обычно многие дают волю слезам. Я знаю все это, потому, что однажды присутствовал на одном таком собрании. Я стоял в коридоре, потому, что это было бы нечестно по отношению ко всем этим людям; здоровым не место среди них, на здоровых в Группах обычно смотрят с осуждением, называют «гастролерами». Я не выдержал там и получаса, через двадцать минут на меня навалилась огромная тяжесть душевной боли всех этих людей. Вынести это казалось мне невозможным, и вскоре я ушел. Я выскочил из здания, как ошпаренный и, не разбирая дороги, бежал, бежал, бежал… Не понимаю, как Эсме может находится там часами, и не выть от чувства безысходности, которым пропитан воздух в помещении Центра. И вот я снова здесь. Расплатившись с таксистом, я вышел из машины и взглянул на унылое старое здание из серого кирпича. Никаких вывесок, никаких плакатов: центр не афиширует своего существования, кто нуждается в нем, тот знает адрес, а другим его знать не обязательно. Я поднялся на второй этаж и оказался перед длинным коридором, сюда обычно не ходит никто, кроме посетителей Центра, поэтому дверь в конце коридора всегда открыта. Но сегодня все немного не так, как обычно. Я преодолеваю полпути, прежде, чем вижу девушку, стоящую у входа; она стоит, прислонилась к двери боком, и я не вижу ее лица, девушка осторожно заглядывает внутрь, не решаясь войти, наверное хочет остаться незамеченной. «Гастролерша?» - проносится у меня в голове. «Хотя нет, вряд ли». Я внимательно изучаю девушку, ее спину, ее густые каштановые волосы, спадающие с плеч. Где-то я уже видел такие волосы, и эта спина кажется мне очень знакомой. «Не может быть…» Я преодолел последние несколько метров, разделяющих нас, и осторожно коснулся рукой ее плеча. От неожиданности она вздрогнула и резко развернулась, едва не потеряв при этом равновесие. Я инстинктивно ухватил ее за руку, не позволяя ей упасть. И тут в моих легких резко заканчивается кислород. Передо мной снова была Белла из винного магазина. О нет… О да… - Опять ты? – шепотом прошипела она. Я нехотя отпустил ее руку, все еще находясь в шоковом состоянии. Мне сложно было поверить, что мы встретились снова, казалось, будто я сплю и вижу такой восхитительный и желанный сон… А потом я вспомнил, где мы находимся, и на меня накатила вторая волна шока. - Что ты делаешь здесь, Белла? – как можно спокойнее спросил я. - Ты что, преследуешь меня? – она ответила вопросом на вопрос. Сегодня я не заметил в ней вчерашней злости, по крайней мере, она не смотрела на меня, как на убийцу. - Нет, я меньше всего ожидал, что мы когда-либо встретимся снова, - честно признался я. – Так что ты делаешь здесь, Белла? - Я искала одного человека, но его здесь нет, - шепотом ответила она. Я заметил, что все время она избегала смотреть мне в глаза, и только сейчас решилась поднять взгляд на мое лицо. – А ты? За мной следишь, да? - Нет, я хотел поговорить с Эсме Каллен. Услышав мой ответ, Белла поникла, на ее тонкой переносице появилась симпатичная складочка, к которой так и хотелось прикоснуться; Белла испугано взглянула на меня, а потом, как от удара тока, отскочила на пару шагов назад, виновато уставившись в пол. Хотел бы я знать, что все это значило, но, зная ее колкий нрав, я не отважился спросить, предпочитая подождать, пока она сама не расскажет, если, конечно, захочет рассказать. - Так ты… Я… Я тебя тогда… - неразборчиво бормотала Белла, она выглядела виноватой, в очередной раз заставляя меня терзаться в догадках относительно ее мыслей. Наконец, она остановила поток бессвязной речи и снова взглянула мне в глаза. На этот раз виновато. – Прости, я не знала, что ты пришел сюда в качестве… - она не договорила, опустив голову. - Нет, стоп! Это не то, о чем ты подумала, Белла. Эсме – моя мать. Я пришел, чтобы извиниться перед ней за один недавний инцидент, - объяснил я. - Правда? Ты не обманываешь? Я уверенно кивнул, - С какой бы стати мне тебе врать? - Ну, мало ли, у нас у всех свои причины лгать, - Белла снизала плечами. – Ты опять будешь меня преследовать? - А ты опять будешь от меня убегать? – спросил я, и тут же пожалел, заставляя себя прикусить язык, пока не взболтнул еще чего-то лишнего. Я понял, что с Беллой необходимо быть осторожным, как с хрустальной вазой. Предугадать ее настроение и дальнейшие действия – задача не из простых, и требует больших усилий и стараний. Удержать ее рядом будет очень сложно, а вот потерять – запросто. Одно неосторожное слова, и она взорвется. Тогда – конец, мне ни за что не найти ее в третий раз. - Все зависит от тебя, - просто ответила она. - И что я должен сделать, чтобы ты не убежала, как в прошлый раз? – «…потому, что теперь я умру, если ты уйдешь». - Тебе лучше не сближаться со мной, Эдвард, - немного подумав, сказала Белла. - Почему так? У тебя есть кто-то? – предположил я. - Нет. - Ты скоро выходишь замуж? – я сам испугался звука своего голоса. Подумать только: я нашел свою единственную, а у нее есть жених. Это было подставой века. К счастью, Белла снова сказала свое твердое «нет», и я облегченно выдохнул. - Тогда почему мы не можем общаться? – сдаваться я не собирался.