31 день

Что нам нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливыми? Мы придумываем истории об идеальной жизни в огромном особняке, о дорогих машинах, счетах в банках с запредельными суммами денег, дизайнерской одежде и роскошных виллах, считая, что это принесет нам счастье. А стоит задуматься о том, что изменится в нашей жизни, если однажды мы получим все эти прелести, как тут же станет ясно, что не в деньгах дело. Конечно, гораздо приятнее грустить в «Бентли», чем в метро, но ведь счастье — оно не материально, его нельзя увидеть или потрогать, его невозможно запереть в клетку и носить всюду за собой, оно не имеет формы, запаха и цвета. Оно просто есть. И какая-то определенная его доля рассчитана на каждого из 6470818671 людей, живущих на планете Земля. Нужно только поверить. — Почему мы не можем общаться, Белла? — мне пришлось повторить вопрос, видя, что Белла, похоже, вообще передумала разговаривать Плотно сжав губы, она уставилась на стену отсутствующим взглядом; на переносице снова образовалась та тонкая складочка, которая заставляла меня безуспешно гадать, что было на уме у моей belle. -У нас нет будущего, — голос Беллы был таким тихим, что я едва смог разобрать ее слова. Как я должен был понимать их? Я не имел ни малейшего представления о том, почему двое молодых и свободных людей не могут просто быть вместе. Что за глупости — придумывать какие-то несуществующие преграды для собственного счастья? Почему нельзя просто позволить чувствам вести тебя вперед? -Почему, Белла? Ничего не ответив, она бросилась бежать из коридора. Нет, только не снова. Мне даже не пришлось подумать: как только она сделала первый шаг, ноги сами понесли меня вслед за моим ускользающим счастьем. По пути я просил ее остановиться, я злился и почти кричал, но не на Беллу. Разве я мог кричать на нее? Мне было страшно даже подумать, что я обижу эту девушку или причиню ей боль. Я злился в большей мере на себя — за невозможность понять свои ошибки и просчеты. Она остановилась только на улице, когда было пройдено несколько добрых десятков метров. На ее щеках опять играл румянец от разницы температур между холодом улицы и ее разгоряченным от бега телом. Она была так прекрасна в своей усталости, когда, тяжело дыша, выпускала изо рта клубы пара и пыталась убрать с лица непослушные пряди волос, нещадно растрепанные ветром. — Почему?! — переспросила она, — Да хотя бы потому, что у тебя одна прическа стоит, как мои туфли! Я уж молчу о джинсах от Calvin Clain и куртке стоимостью в мою зарплату за месяц, — ее дыхание пришло в норму, но щеки по-прежнему горели, а глаза вдруг наполнились невообразимой тоской, казалось, сейчас она заплачет. Хотя такая девушка скорее убежит, чем расплачется на людях. Хотелось подойти к ней и заключить в объятья, чтобы больше никогда в жизни не отпускать. — И что с того? Пойми, Белла, мне все равно, во что ты одеваешься, сколько ты зарабатываешь и где живешь. Это все не важно, важно то, что я не могу прожить ни минуты без тебя, с того момента, как мы встретились впервые. Я никогда раньше не чувствовал такого, что я чувствую сейчас, но стоило мне всего один раз увидеть тебя в магазине, я понял, что ты — та единственная, которую я искал все эти годы. И поэтому, если ты уйдешь, я… мне будет незачем жить! Я поверить не мог, что дело в моем финансовом положении. Не верилось, что такая глупость, как количество денег или марка автомобиля станет помехой для нас. Ведь это глупо! Если ты любишь, и если тебя любят, то никто не станет обращать на все это внимание. Любовь — это не то, что можно измерить количеством зеленых купюр, а деньги — это не то, на что стоит ориентироваться, когда любишь кого-то по-настоящему. Да, у моего отца частная клиника, приносящая очень хорошие доходы, но мне все равно, даже если бы я был беден, как церковная мышь, это не изменило бы моих чувств к Белле. — Не говори так! Никогда не говори так, Эдвард, слышишь? Жизнь никогда не может быть настолько плохой, что стоит умирать. — Тогда останься и спаси мою жизнь. Белла пятилась назад, неистово мотая головой, в уголках глаз уже блестели слезы, готовые вот-вот сорваться и покатиться градом по бледной коже. Все говорило о том, что у нее с минуты на минуту случится истерика. «Да что такое с этой девушкой?!» — Слишком поздно… — прошептала она. — Подожди, Белла. Не уходи, не исчезай снова! — Я не могу остаться, Эдвард, я должна уйти. Должна! — она будто нехотя убеждала себя в правильности этих слов, повторяя их как наставление. — Но можем мы хотя бы… — Дай мне свой номер телефона, — быстро потребовала она. Я принялся шарить по карманам в поисках хоть чего-то, на чем можно было бы записать номер. Нашлась только маленькая бумажная салфетка, а ручку мне подала Белла. Прижимая салфетку к стене дома, я написал семь цифр своего мобильного и передал ее Белле. — Только позвони, пожалуйста, как только сможешь. В любое время суток, даже ночью я буду ждать. Наши пальцы соприкоснулись, когда она осторожно брала салфетку из моих рук, и снова я ощутил, как по коже прошелся разряд тока от ее легкого прикосновения. — Я позвоню. Обещаю. С этим словами она ушла, снова оставляя меня наедине со всеми моими страхами. А вдруг не позвонит? Вдруг это был только трюк, и я больше никогда не увижу ее? Предательские мысли мерзкими червями заползали в мою голову, пытаясь задушить рост тонкого побега надежды. Мне никогда не хотелось верить человеку так сильно, как я верил Белле. Я надеялся, что она не обманет и обязательно позвонит мне когда-нибудь. Я ждал весь день, позабыв обо всем на свете, но телефон молчал, разбивая вдребезги мои надежды и мечты. Никогда не думал, что ожидание может быть таким мучительным и тяжелым. Все было так, как будто от ее звонка зависела моя дальнейшая жизнь: если она позвонит, то мне не придется умирать, а если нет — я пропаду. Еще совсем недавно я не мог представить, что когда-то буду так страдать из-за любви к девушке, которую знаю чуть больше суток. Боль любви казалась мне глупостью, придуманной слабохарактерными людьми, неспособными отпустить человека, которым он отвергнут. Я не мог вообразить, что из-за молчания телефона можно так страдать, как это было со мной весь день. Лишь когда на город спустились тревожные сумерки, зажигая огни ночного мира Сохо, боль начала постепенно отступать, а на ее место приходило отчаяние. Нет, она уже не позвонит. У нее был целый день, чтобы взять трубку, набрать семь цифр телефонного номера и дождаться, пока я отвечу, но, какой простой задачей это бы не было, она все равно не звонила. Постепенно за окном полностью стемнело. Ночь добралась до Лондона, забрав с собой остатки надежды услышать такой долгожданный телефонный звонок, а я все еще ждал. Хотя не думаю, что можно было назвать ожиданием мое абсолютное бездействие на диване в гостиной. Освещение было погашено во всей квартире, скрывая в темноте ночи мое отчаяние. Слабый лунный свет тонкими струйками сочился из огромного окна высотой во всю стену, спадая легким полупрозрачным шлейфом на светлый ковер, кресло и выхватывал из темноты угол запылившегося от редкого пользования рояля. Я даже не мог вспомнить, когда в последний раз садился за этот инструмент, полгода назад или может больше? В последнее время мне было не до игры на рояле, в моей жизни были более увлекательные вещи, чем это. Раньше я много играл, мне нравилось изливать свои чувства и эмоции на клавиши, особенно если эти эмоции были отрицательными, я всегда садился за рояль и вымещал свой гнев и отчаяние, злость и тревогу в музыке. И мне впервые, за долгое время, захотелось прикоснуться к черно-белому полотну клавиш, почувствовать музыку в своих руках. Я рывком вскочил с дивана и зажег свет. Крышка рояля, как обычно, легко поддалась мне, а спустя всего пару секунд пальцы уже упрямо выстукивали ритм моей души. Я не знал, что это за мелодия и откуда она известна мне, я просто позволял ей литься сквозь меня. Игра на рояле больше не была для меня чем-то вроде способа облегчить душу, на этот раз мне не удалось изгнать свою печаль, вместо этого почувствовал себя еще хуже. Кольцо безнадеги сомкнулось у меня на шее, мешая спокойно дышать. Мелодия, которую я играл, была слишком грустной даже для моего теперешнего настроения. От нее веяло такой безысходностью, что хотелось спрятаться где-нибудь от этих звуков, чтобы не слышать их… Я с досады громко хлопнул крышкой, ощущая, что не могу больше играть ни минуты. И тут случилось то, чего я с замиранием сердца ждал весь сегодняшний день и во что уже почти утратил надежду — тишину разорвал пронзительный писк телефона. Не медля, я сорвался с места и бросился отвечать. По дороге я взглянул на часы — была почти полночь. Я молил Бога, в которого никогда не верил, чтобы это оказалась Белла. — Алло? — Эдвард? — в трубке раздался ее тихий голос — самая красивая музыка для моего слуха. «Господи, она позвонила… Не может быть, она позвонила!», — я радовался, как дитя. — Да, Белла, это я… Я уже и не думал, что ты позвонишь. — Я хотела позвонить раньше, но… — она запнулась и спросила. — Ты не спал? — Я же пообещал, что буду ждать твоего звонка сколько угодно, — напомнил я. — Не думала, что ты серьезно это говорил, — сейчас, когда я смог наконец нормально рассуждать, я заметил, что ее голос был уже не таким сердитым, как прежде, от него веяло умиротворением и спокойствием. — Тебе лучше, Белла? — спускаясь в кресло, спросил я. — Что? — ее голос звучал испуганно. — Я хотел спросить, ждать ли мне от тебя новых… — я зажмурился, пытаясь подобрать подходящее слово, такое, чтобы не задело ее сильно, — …истерик? — Нет, точно нет. Сегодня больше никаких истерик, — уверенно заявила она. Хотелось бы мне в это верить. — Это потому, что меня нет рядом? — поинтересовался я. — Скорее нет, чем да. Я вообще не такая, как ты думаешь, Эдвард. — А откуда ты знаешь, что я о тебе думаю? — Несложно догадаться. — И что же я о тебе думаю? — мои губы растянулись в широкой улыбке. Просто от того, что я мог слышать ее прекрасный голос. — Что я неуравновешенная истеричка, невоспитанная стерва с кучей комплексов и неважной координацией движений, — выпалила Белла на одном дыхании. — Ну, мысли ты уж точно не умеешь читать, потому что это все не так на самом деле. — А хотелось бы, — мечтательно проговорила Белла, ее голос излучал такое тепло, что мне вдруг стало жарко. Я ощутил острую потребность увидеть ее немедленно или хотя бы просто узнать, о чем она думала. Думала ли она обо мне сегодня и думает ли она обо мне сейчас? И я не побоялся спросить ее об этом. — Скажи мне, о чем ты думаешь прямо сейчас? — Прямо сейчас? Я думаю о том, как же это все-таки забавно — в полночь рассказывать по телефону о своих мыслях почти незнакомому человеку, — ее голос смеялся. — Мы можем это исправить. Все в наших руках, помнишь? — Ты приглашаешь меня на свидание? — прямо спросила Белла. Я слегка под растерялся. С одной стороны, именно это я и подразумевал, но с другой, учитывая ее непростой нрав и не совсем хорошие условия нашей первой встречи, неизвестно какую реакцию могли вызвать мои слова. Но я все равно рискнул. — Если я скажу «да», ты не бросишь трубку? — осторожно спросил я. — А ты скажи, и увидим, — весело предложила Белла. Она просто смеялась надо мной! — Хорошо… — согласился я. — Да, Белла, я приглашаю тебя на свидание, — как можно более официально сказал я. Мне самому стало так смешно от этих слов и тона, с которым они были произнесены, что, вопреки всем стараниям, подавить рвущийся наружу смешок мне так и не удалось. — А как насчет моего предостережения насчет того, что нам не стоит сближаться? — серьезно спросила она. — Мы разве собираемся сближаться? — шутя, сказал я, но Белла мою шутку не восприняла. — Я всегда думала, что на свидания люди обычно ходят именно ради этого. — У нас может быть не совсем обычное свидание, — я ответил первое, что пришло мне на ум. Большая оплошность, если речь идет о Белле. — Что скажешь? — Зависит от того, что ты мне предложишь. Я хочу, чтобы ты меня удивил. — Ах, вот оно что! Ты хочешь напугать меня своей неприступностью! — догадался я. — Не надо! Ничего у вас не выйдет, леди, я не из тех, кого можно напугать трудностями. Я не боюсь их, а наоборот — стремлюсь туда, где сложнее всего добиться цели. Так что, не сомневайтесь, я обязательно завоюю ваше внимание, mon cher ami*, — я откровенно дурачился. — Ну что ж, посмотрим, что ты можешь, завоеватель. — А что ты любишь, Белла? Не могу же я тыкать пальцем в небо. Немного подумав, она ответила: — Как тебе сказать…? Я очень изменчива во вкусах: сегодня мне нравится одно, а завтра мне даже смотреть на это станет противно… Такая вот я есть. — А сейчас? Что бы ты хотела делать сейчас? — Наверное, сейчас хочу делать все, чего не делала никогда в жизни, — задумчиво ответила Белла. Мне нравится, как ломко и неровно звучит ее голос, когда она сосредоточенно о чем-то думает. — Ночная прогулка по закрытой охраняемой территории? — предложил я. — Точно нет, не хочу рисковать своей свободой ради такого мелочного удовольствия, тем более — куда мы пойдем?! Не станем же мы забираться в Вестминстерский дворец — я не настолько ненормальная. — Это хорошо. Я тоже не до такой степени псих. А как насчет катка в центре Сохо? — Шутишь, да? С моей-то координацией… А хотя знаешь, что? Давай, ну ее — эту координацию, и подумаешь, что я раньше никогда не каталась на коньках, в жизни надо попробовать все, иначе зачем, спрашивается, мы живем? — Мне нравится твоя философия, Белла, — серьезно заявил я. Надо быть дураком или глухим, чтобы не заметить, как верно и какие умные вещи порой она говорит. Взять хотя бы тот призыв не думать о том, что на уме у посторонних людей, потому, что жизнь слишком коротка, чтобы обращать внимание на весь мир в ущерб себе — в этом определенно что-то есть. — Значит, ты не считаешь меня занудой? — С чего ты взяла?! — смутился я. — Кто назвал тебя так? Я вправлю ему мозги, только скажи мне, кто это был? — Не надо, Эдвард. — Ты не зануда, зануды никогда не станут поступать опрометчиво и рисково. — Тогда кто же я? — Ты самое лучшее, что я встречал в своей жизни, Белла, — и это было чистой правдой. — Я не хочу, чтобы ты исчезла из нее навсегда после того, как закончится этот разговор. Наконец-то я нашел свой утерянный смысл в жизни, поэтому, если я сейчас потеряю тебя, то я сам затеряюсь навсегда в океане чужих жизней. В этом мире живет больше шести миллиардов людей, но из всего этого множества душ сейчас мне нужна всего одна — это ты, Белла. — Я не могу гарантировать, что всегда буду рядом, Эдвард, но пока мы можем побыть вместе. Пока я никуда не исчезну, обещаю, — задумчиво ответила она. «Ветреность и изменчивость. Ну да… Посмотрим, может мне удастся изменить ее». Понятия не имею, что заставило ее изменить свое отношение ко мне, но я был несказанно рад этой ее перемене. — Мы встретимся завтра? — И пойдем на каток. В полдень, тебя устроит? — А как же твоя работа? — А никак. Помнишь, что я тебе говорила? — весело спросила Белла. — Не думай о чужих проблемах. — Но все-таки, как? — любопытство не покидало меня. — Ты совсем не умеешь жить, Эдвард! — она громко возмутилась в ответ на мой интерес. — Наверное, ты права… Нет, не наверное — ты даже не представляешь себе, насколько ты права. — Тогда я буду учить тебя жить, — она сказала это так, что я просто не смог возразить. — С такой учительницей я готов учиться чему угодно. — Ловлю тебя на слове. Первый урок в полдень на катке в Сохо, не опаздывай, смотри мне. — Буду во время, — улыбаясь, пообещал я. — Я буду ждать. — Спокойной ночи, Белла. Сладких снов тебе. — Думаю, мне приснишься ты, — хихикнула она. — В таком случае, я буду самым счастливым человеком в мире. — До встречи, Эдвард. — Увидимся, — я нехотя нажал «отбой» и отправился спать, понимая, что если усну сегодня, то это будет чудом.