Она не моя

Вслушиваясь в голоса за дверью, которым все же удалось пробить пелену сна… Кажется, что такое с ним уже случалось. Вот совсем недавно, ещё вчера вечером, когда он так же проснулся в кровати девушки, совершенно один. Только в этот раз Дима отчетливо помнил, что засыпали они с Пелагеей вместе. Сначала долго-долго болтали, она в очередной просила у него рассказать ей все больше и больше интересных историй из тура, слушала их и причитала по поводу того, что с замужеством совсем забросила свою гастрольную деятельность и очень об этом жалеет, а после, ближе к трем часам ночи, уснула. Дима помнил так же, как блондинка пыталась научить его печь самый, как она выразилась, обыкновенный, простой заливной пирог, который, по идее, должен был послужить им праздничным тортом. Только не вышло. Как-то незаметно вышло съесть все ягоды, которые Поля заранее отыскала у себя в морозильной камере, а после долго думать, чем же их можно заменить. А когда нашлись яблоки и пирог получил было гордое название «Шарлотка», у Димы получилось как-то слишком неожиданно перевернуть на себя пакет с мукой. На себя, ну и на половину кухни заодно. — Блин, Дим, ты серьезно? — поворачиваясь в сторону мужчины, который с головы до ног был покрыт мукой, Пелагея еде сдерживала свой смех, пытаясь казаться серьезной и строгой в такой момент. Пыталась, но не смогла. Молодой человек стоял в углу комнаты, крепко сжимая своими руками венчик, а в его глазах без особых усилий можно было прочесть невероятный страх и огорчение. — Поль, я, честное слово, не знаю как это все произошло. Я же только этот взять хотел, ну венчик этот твой, а потом повернулся и бац, — разводя руки в стороны, словно маленький нашкодивший ребенок, Билан пытался сейчас хоть как-то оправдать свою неосторожность в глазах девушки. — Да ладно, тебе даже идет так… Можешь больше не заморачиваться на счет новогоднего костюма, так ты вполне сойдешь за снеговика на каком-нибудь там «Голубом огоньке», — усмехнулась блондинка, в следующую минуту уже не в силах сдерживать свой завистливый смех. — Очень смешно, ага, — в раковину закидывая этот несчастный венчик, за которым он собственно и полез в шкаф, Билан скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что шутка была сейчас крайне не смешная, да и вообще он на неё обиделся, — Ты сама во всем виновата. Понятно тебе, да? — Это в чем же? — спросила Поля, продолжая смеяться, никак не обращая внимания на Билана, который усердно хотел ей сейчас что-то доказать. — Ну смотри, я тебя предупреждал по-хорошему, — поднимая с пола горсть муки, теперь уже молодой человек с улыбкой наблюдал за тем, как меняется выражение лица девушки. — Эй, нет, ты же не посмеешь, Дима! Ты же понимаешь, что… — но договорить Пелагея не успела, поскольку через пару мгновений ей в лицо прилетела небольшая горстка муки, попадая и в глаза, и в рот, и в нос и вообще куда только возможно. — Блин, Билан, ты совсем дурак, да? — Да не расстраивайся ты так, зато костюм к новому году почти готов, — и вновь поднимая с пола часть муки, Дима сквозь смех подул на свои ладони, отправляя к блондинке новую порцию «снега» — Испекли пирог, молодцы… Дима так же помнил, как они сидели поздно ночью за столом и ужинали. Впервые на его памяти Пелагея без всяких возражений и отказов села ужинать после шести часов вечера, да что уж там говорить, она даже не посмотрела на часы, когда он из духовки он достал запечную рыбу. Ночью Поля съела еды столько, сколько до этого за один прием пищи не могла бы съесть чисто физически, а все потому что был весьма резкий и весомый аргумент в оправдание такого ее поведения… — Эй, деточка, ты не лопнешь сейчас у меня? — наблюдая за тем, как рука блондинки в очередной раз тянется к новому куску рыбы, спросил Дима, который явно не ожидал такого обжорства со стороны вечно худеющей девушки. — Это сейчас ем не я, это сейчас ест твой ребенок, который сидит внутри меня, — как ни в чем не бывало ответила Пелагея, лишь после осознавая, что она только что ляпнула. С одной стороны, не хотелось лишний раз акцентировать внимание Билана (свое внимание) на том, что ребенок в ее живот все-таки его, потому что она до сих пор не знала, как Дима относится к сложившийся ситуации, не изменилось ли его мнение по поводу… Да и вообще, они еще толком и не разговаривали на эту тему, лишь второпях обговорили версию для Ефимовича и все. Диме же в какую-то секунду показалось, что это идеальный момент для того, чтобы начать тот самый серьезный разговор, который с самого утра терзает его сознание. Ведь если она действительно считает его отцом ребенка, если она каждый раз так открыто напоминает об этом не только ему, да и себе сомой. Если есть просто шанс вернуться в прошлое, забрать все свои слова обратно, на чистоту сказав о том, что ему, черт возьми, нужен этот ребенок, что он готов взять на себя роль отца, взять на себя всю ответственность за них, что он готов бороться за их будущее и что ему абсолютно наплевать на их семейное счастье и спокойный сон ее муженька… Если бы он только знал, что ей это действительно нужно, то все бы изменилось в их жизни, как ему казалось, только к лучшему. Дима просто хотел поговорить с ней. — Поль, я вообще хотел погово… — и он обязательно бы начал этот разговор, вот именно в тот момент, посреди ночи, на кухне, если бы не пронзительный взгляд со стороны блондинки, который просто всем своим видом кричал «заткнись, Билан, и ничего не говори!!!». — Давай не сейчас, — мягко проговорила Пелагея, спустя пару секунд тишины, — У нас будет время, мы все обсудим, но не сейчас. — Давай, ешь уже, обжора маленькая, — рассмеялся Дима, пытаясь сделать вид, что ничего и не было, просто им обоим показалось. Помнил он и то, как их недо-праздник подошел к концу. И пока Поля убирала со стола и мыла посуду, он ползал по полу, пытаясь отмыть все последствия его прямого участия в кулинарном процессе, начиная с остатков той же самой муки и заканчивая небольшими крошками чего-то там, чего уже и сам не помнил. Колени ужасно болели, а девушка лишь продолжала по-доброму смеяться над ним, нахваливая Диму за его усердство и старательность. Но ярче всего в памяти сохранился тот момент, когда Пелагея в очередной раз застала его врасплох, спросив такой простой с виду, но такой безумно смысловой вопрос… — Ты опять собираешься спать в гостиной? — сидя на кровати и расчесывая свои длинные волосы, Поля обратила свое внимание на то, как отречено стал себя вести Билан, близко не подходя к кровати, оставаясь стоять возле окна. — В чем проблема, Дима? — Какая проблема, Поль? Напридумываешь сейчас перед сном небылиц всяких и будешь потом ворочаться на постели, уснуть не сможешь, — словно отнекиваясь, ответил молодой человек, в очередной раз переводя взгляд в окно, словно там сейчас происходило что-то крайне интересное. — Это ты сказки рассказывать кому-то другому будешь, а не мне, — ясно давая понять, что она не верит не одному его слову, блондинка продолжила выжидающе смотреть на певца, дожидаясь от него ясных объяснений, — Еще перед своим отъездом, тогда в твоем доме, ты без всяких задних мыслей ложился со мной в одну постель и ничего тебя так не волновало. — Да и сейчас не волнует, просто спал-то я дольше тебя, выспался и спать пока не хочу, — не соглашаясь на ее провокации, молодой человек продолжил гнать свою правду, не признаваясь ни себе, ни Пелагеи, что действительно что-то изменилось. И он даже знал, что именно. Изменилось его отношение к своей «подруге» (и теперь он больше не мог употреблять это слово без кавычек). Дима понимал, что-то, что происходит внутри него и то, что ему постоянно подкидывает его чересчур буйная фантазия… Понимал, что это все не правильно. И было множество причин утверждать именно так! Взять хотя бы за внимание тот факт, что они, черт возьми, все время были друг другу как брат и сестра. А то, что она уже второй год замужем? А то, что у него есть множество обстоятельств и резких причин, не позволяющих так спокойно заводить семью и детей? А то, что он боится потерять её, как близкого человека, как самого лучшего в его жизни друга? Это считается? Разве нет? — Ну не хочешь, как хочешь, — откладывая расческу на прикроватную тумбочку, с головой закутываясь в одеяло, Пелагея ясно дала ему понять, что обиделась и разговаривать с ним больше не хочет. — Ну, Поль, ну только не обижайся на меня, — но реакции не было никакой, девушка продолжала упрямо лежать к Билану спиной, никак не реагируя на его слова. Было просто ужасно обидно. Обидно от того, что именно в такой период ее жизни, Дима начал отдаляться от нее. Поля чувствовала свою вину от того, что она одна во всем виновата. Перед Димой. Перед мужем. Перед ребенком. — Я останусь с тобой. Я никогда не смогу уйти от тебя, слышишь? Ты самое дорогое, что есть в моей жизни, — неожиданно его руки нежно обвили ее талию, прижимая к себе, словно она — самое дорогое, что есть в его жизни. Простое дружеское откровение или же завуалированное признание?

***

Протирая глаза рукой, чуть приглаживая непослушные с утра волосы, Диме пришлось приложить множество усилий, чтобы в такое морозное утро покинуть теплую постель и пойти на звук голосов, что доносились из другой части квартиры. И как же повезло Пелагее, да и ему самому, что молодой человек догадался не сразу выскакивать из комнаты, а предварительно посмотреть, что за гость мог прийти в гости к блондинке в… в девятом часу утра. — Поль, ну прости ты меня, ну не подумал я, пьян был в стельку, совсем ничего не соображал, — Ефимович, который еще вчера посылал свою жену на все четыре стороны, распинаясь о том, что та сама к нему рано или поздно прибежит, теперь стоял на пороге ее квартиры, уже который раз выпрашивая у девушки прощения. — Поехали домой? — Дим, я тебе уже все сказала по этому поводу, — обреченно выдохнула Пелагея, за спиной заламывая собственные пальцы. Было очевидно, что она ужасно переживает, хоть и пытается скрыть данный факт от глаз своего мужа. И если Ефимович стоял к ней лицом и никак не мог разглядеть за ней этот жест, то Билану со стороны было все отлично видно. Да, пускай он не видел её лица и не мог наверняка, что именно отражается в зеленых глазах, но ему и не надо было. Слишком долго они знакомы, слишком хорошо он выучил все ее привычки, слишком отчетливо он чувствовал эту невообразимую связь между ними. Дима, правда, не мог утверждать со всей уверенностью, что это связь есть, но почему-то так хотелось в это верить. И он верил. — Я видеть тебя не могу, слышишь? Смотрюсь в зеркало, вижу этот твой след и все внутри просто разрывается от злости, понимаешь? И как ты мне прикажешь с этим находиться с тобой в одной квартире? — оглядываясь на зеркало, что висело позади нее, Поля в отражение заметила Билана, который откровенно подсматривал и подслушивал ее разговор с мужем. И было абсолютно все равно, он может слушать, может смотреть, но единственное о чем она действительно его мысленно просила — не выходить из спальни. Не сейчас, не при муже. — Хочешь сказать, что ты уходишь от меня? — задал вопрос Ефимович, поднимая опечаленный взгляд на жену. Ему действительно было жаль за то, что он вчера позволил себе, и если бы он только мог отмотать время назад и все исправить… А внутри эхом отдавался такой банальный на первый взгляд вопрос, заставивший всех троих замереть в ожидании ответа. Билан надеялся на что-то невообразимое, словно Пелагея сейчас действительно способна оборвать все связи со своим мужем из-за очередного скандала, коих и до этого в их семейной жизни было предостаточно. Ефимович же надеялся на то, что любовь в её сердце и желание сохранить семью (а в том, что она действительно любит и действительно хочет он был абсолютно уверен) все же возьмут верх над всеми обидами и недомолвками. Но только вот сама Поля так и не знала чего она действительно хочет, чего она боится и за что держится. Блондинка просто чувствовала невероятное давление со стороны обоих мужчин, словно сейчас в ее руках находятся их жизни. — Нет, не хочу, — тихо произнесла Пелагея, вновь оборачиваясь к зеркалу, замечая на себе разочарованный (?) взгляд друга, который в ту же минуту скрылся в комнате, безумно прикрывая за собой дверь… Хотелось на месте разрыдаться от той невероятной пустоты, которую она увидела в карих глазах. Разве она ему что-то обещала? Разве они друг другу в чем-то клялись? Разве она в чем-то перед ним виновата? Нет, определенно нет. Только внутри все кричало об обратном. — Тогда зачем тебе оставаться здесь, а, Поль? Если ты не можешь видеть меня, так и быть, я готов хоть до самого нового года просидеть в своем кабинете, лишь бы наверняка знать, что ты где-то там на кухне готовишь свои салаты, а не сидишь одна в пустой квартире! — сжимая ее ладони в своих руках, произнес Ефимович, с надеждой и нескрываемой радостью смотря на девушку. — Дай мне пару дней, я отойду и обязательно вернусь, но не сейчас… Сейчас я, правда, не могу, — опуская свои руки, ответила Пелагея, которая кажется и сама не понимала причину своего такого упрямства. А действительно ли она не могла находиться рядом с мужем? А может просто не хотела? Не хотела до тех пор, пока в этой квартире у нее находиться другой Дима. — Но почему, черт возьми?! — Все, Дим, я не хочу по пятому кругу мусолить эту тему. Ты меня все равно не поймешь, поэтому лучше уходи сейчас, ладно? — чуть потянувшись к мужчине, но лишь для того чтобы открыть дверь за его спиной, Поля ясно дала понять, что разговаривать с ним она действительно больше не намерена, — Я вернусь, правда. — А я буду ждать, Поль, — поцеловав жену в щеку, даже не рассчитывая на более теплое прощание, Ефимовичу ничего больше и не оставалось, как подчиниться ее решению и ждать. — Пока.

***

Осторожно проходя в свою комнату, не понимая от чего сейчас так сильно колотится ее сердце, Пелагея надеялась лишь на то, что Билан не решит с самого порога завести с ней тот самый серьезный разговор, который вчера так успешно удалось избежать. Слишком много серьезных разговоров тогда бы вышло для обычного декабрьского утра. Но на её удивление, Дима не обратил на нее никакого внимания, лишь уткнулся в свой телефон, усердно продолжая делать вид, словно занят чем-то архисерьезным и важным. А на самом деле, он просто боялся сорвать на нее, ведь ничего же особенного не случилось (?), точно не для него. — Ты завтракать будешь? — спросила Поля, не выдержав десятиминутной тишины, что тяжелым грузом сейчас повисла между ними. Не понимала (а может просто не хотела понимать) почему Билан сейчас строит обиженного мальчика, но чувство вины у нее никуда так и не пропало. — Дим? В отчет тишина, которая изредка прерывалась новыми оповещениями в телефоне мужчины. — Ну не хочешь, не надо! Я тебе не мамочка, чтобы бегать за тобой, кормить и думать, а что бы такого сделать, чтобы Димочке стало веселее, — так же облокачиваясь на спинку кровати, доставая свой смартфон, словно передразнивая молодого человека, Пелагея действительно не понимала такого всплеска эмоций (а она была уверена, что за его безэмоциональностью скрывалось как раз-таки огромное буйство разных эмоций). — Сама иди ешь, — пробубнил Билан, но телефон из рук так и не убрал. — Чего? — переспросила Пелагея, не понимая, действительно ли это сказал он или же ей просто послышалось. — Говорю, что если я не иду есть, то это еще не повод морить голодом себя и ребенка, поэтому иди ешь, — с каждым словом раздражаясь все больше, Дима, кажется, вовсе перестал отдавать отчет за свои слова. Он просто переживал, что она ничего не поела и, по видимому, не собирается. — Без тебя не пойду, только вместе, — переводя свой взгляд на Билана, который хоть и продолжал смотреть в телефон, уже явно не интересовался тем, что отображалось в новостной ленте, Поля была настроена решительно. Без него она есть не пойдет. — Хочешь есть, корми другого? Так что ли получается? — усмехнувшись, спросил молодой человек, в следующий момент не сумев скрыть улыбку на своем лице. — Вот, видишь, ты улыбнулся, а значит уже и не обижаешься! — выдохнула Пелагея, мертвой хваткой схватившись за руку мужчины. — Как ты там говорила… Я видеть тебя не могу, не то, чтобы за одним столом пищу принимать, — произнес Билан, вновь вспоминай разговор блондинки и ее мужа. Он, кажется, тоже. Тоже не может видеть ее, но и уйти не может. — Что ты сказал? — не веря тому, что сейчас сказал Дима и не понимая сказал ли он это на полном серьезе, а может очередная шутка, Поля резко убрала свою руку от его, которая от чего-т в этот же момент похолодела и стала влажной. — Есть пошли, горе ты мое луковое, — перехватывая ее ладонь и тут же поднимаясь с кровати, при этом стаскивая с нее и блондинку, Дима решил, что легче сейчас все перевести в шутку, пока и его глупые обиды не переросли в крупную ссору. Слишком много серьезных разговоров для обычного декабрьского утра.