Сказки на ночь

      Женщина с кожей, серой, как мертвый пепел Вварденфелла, толчет в ступке цветы.       Зажатый в дрожащей руке пестик размалывает головки роз и нежно-голубые горноцветы. Стебли пушицы лежат рядом, перепутанные, точно девичьи волосы на заре; над пожелтевшей ретортой поднимается пар.       Карлия Индорил швыряет травы в воду и снимает зелье с огня, не дожидаясь кипения. В мутной сероватой жидкости плавают клочки лепестков. Она выпивает его одним судорожным глотком: снадобье течет по подбородку, обрывки листьев лезвиями царапают горло.       Сосуд выскальзывает из пальцев и со звоном разбивается о камень.       Ей все равно. Она встает из-за стола; осколки впиваются в босые ступни, на грязном гостиничном полу остаются капли крови.       Она делает несколько шагов и падает на кровать.       Снотворное действует ровно через минуту. Карлия готова смешать дюжину самых опасных ядов — лишь бы только выжечь разрывающие ее разум видения, забыться, нырнуть в спасительную темноту.       Но она снова проигрывает.       Как только дыхание успокаивается, а сердце — загнанная лошадь — чуть замедляет стук, вокруг стенами вырастают сны. Они давят, как стенки гроба, ржавыми зубьями капканов рвут незажившие раны, смыкаются на шее петлей.       Когда Карлия засыпает, старуха Вермина садится у изголовья, берет в руки иглу и вышивает ее кошмары.       Все начинается здесь, у Снежной Завесы.       Простой пересказ событий: утро, снег, крепко сжатые в леденеющих пальцах поводья. Мысль: только бы успеть прежде. Минуты болезненного ожидания среди забытых надгробий. Пыль в воздухе. Доносящиеся сверху — из-под небес — голоса.       Затем — скрежет, падение, хруст.       Оглушительный хруст. Всепроникающий. Он заслоняет собой пространство, заглушает звуки мира, будто бы все кости Земли разом переломились пополам. Плащ — словно крылья подстреленной птицы; она бросается к нему, и руки ее встречают теплое, влажное, безвольное.       Глаза, которые она любила.       Губы, которых касалась губами.       Ее жизнь разрубают пополам: все, что еще на рассвете было настоящим, — шепот, тихое дыхание, еле заметная дрожь ресниц, — отброшено, отрезано, осталось до; и с этой минуты, с этого окончательного удара ведет отсчет после.       Он все еще дышит. Его глаза широко раскрыты. Вместо зрачков — черные выколотые точки: тавро смерти. Она склоняется над ним, пытаясь остановить кровотечение, и ее ладони натыкаются на взрезавшие грудь ребра.       Кровь повсюду. На руках, на полу, на одежде. На клинке, который валяется рядом с ними.       Из глубины зала доносятся шаги.       Тьма медленно расступается, и в тенях возникает лицо Мерсера Фрея.       В этот момент что-то идет не так. Карлия помнит это проклятое утро наизусть, до последней детали; помнит, сколько шагов сделал предатель, прежде чем свет упал на его лицо; помнит свой крик, выстрел, удар и темноту. Помнит, как потеряла сознание и очнулась под пристальным взглядом мертвеца.       Но здесь, перед своим сном, она беззащитна.       Она поднимается на ноги, и тысячи клинков пронзают ее тело, а сломанные ребра копьями прокалывают насквозь. Что-то горячее струится по груди и животу, одежда прилипает к коже.       Боль, сторукая ведьма, обнимает Карлию изнутри, тетивой натягивает нервы, шепчет: это только начало.       Мерсер подходит к ней — бабочке, наколотой на множество гигантских игл — и запускает руку в ее грудную клетку.       Мерзкое хлюпанье расступающейся плоти. Карлия чувствует, как пальцы касаются артерий, будто струн. Одно легкое проткнуто. Сердце в ужасе сжимается, подскакивает к горлу, комком бьется где-то на уровне шейных позвонков.       Силуэт теряет очертания, растворяется в кровавом сумраке, и из туманных смазанных линий складывается новая фигура.       Вермина.       Седая, костлявая, с почерневшими глазницами. На концах ее пальцев — когти. Она вдавливает руку глубже, и Карлия чувствует, как острые полумесяцы впиваются в ее сердце.       Отсюда, из Снежной завесы, Прядильщица Пышных Одежд пускает когти в ее сны. Каждую ночь Карлия видела одно и то же: утро, снег, гробница, падение, зрачки, кровь, — и из образовавшейся бреши потоком хлынули жуткие создания. Сама Вермина пришла, как стервятник, на запах ее кошмаров, и теперь каждую ночь терзает ее изнутри, скребется по стенкам черепа, разрывает в клочья, вновь и вновь.       Когда Карлии удается потерять сознание, она просыпается в своей постели — дрожащая, сжавшаяся, мокрая от пота — и проводит остаток ночи в слезах, едких, как щелочь.       А утром она бежит.       Закрывает за собой двери, стирает наспех придуманные имена, выжигает любые следы своего присутствия. Ее путь лежит на юг, к морю, и по пятам за ней следуют Мерсеровы наемники. Каждый вор Скайрима знает ее в лицо. Каждый трактирщик Сиродила, стоит ей только отойти, достает из сундука бумагу с портретом и зыркает в ее сторону, напряженно поводя бровями.       У нее слишком заметные глаза. Серебристые белки, громадная лиловая радужка. Галл отказывался признавать их фиолетовыми и сравнивал с северным рассветом — прохладным, нежно-розовым.       Он любил их. Целовал закрытые веки, едва касаясь; пальцем проводил по ресницам и смотрел, как смотрит искатель жемчуга в прозрачную океанскую лазурь. Теперь эти глаза стали для Карлии проклятием.       Каждое утро она кладет ладони на виски, небольшим усилием воли срывает с кончиков пальцев магическую искру, и от всплеска давления сосуды в глазных яблоках лопаются. Те, кто встретят ее теперь, увидят перед собой лишь худую, изможденную, чуть нервную данмерку с самыми обыкновенными красными глазами.       Люди любят сравнивать глаза темных эльфов с кровью.       Единицам довелось увидеть, как эта кровь скапливается на ресницах, точно слезы, и течет вниз, оставляя на щеке темно-алые следы.       Ноктюрнал наблюдает за Соловьем со смесью досады и настороженности.       Вороны на плечах недобро щелкают клювами. Хозяйка Тайн гладит их по черным блестящим перьям; взгляд ее устремлен сквозь пустоту, сквозь звездное небо, в Нирн.       Ее не заботит ни горе Карлии, ни боль ее. Всегда должен быть кто-то, на чьи плечи ляжет вина за свершившееся. Принцесса даэдра смотрит на смертную, отдавшую смерть в обмен на покровительство и защиту, и не делает ничего, чтобы облегчить ее страдания.       Ноктюрнал спокойна: Карлия — та, кому достанутся все тяготы наказания, и она же — та, в чьих силах восстановить справедливость. К чему держать щит перед той, кто сама в состоянии сражаться?       Но стоит только Непостижимой заметить ядовитые когти, тянущиеся из Трясины, как странное чувство охватывает ее сердце.       Вермина вышла на охоту. И добычей выбрала ее, Ноктюрнал, собственность.       Госпожу Теней забавляет, когда у нее крадут люди. Но когда ее обворовывает даэдра — это серьезный вызов.       Она расправляет темно-синий бархат крыльев, зажигает на небе гирлянды звезд и отправляется в полет сквозь ночь, полную кошмаров.       Следующий сюжет: Карлия Индорил склоняется над прозекторским столом.       На сером мраморе виднеются буроватые подтеки. В воздухе стоит запах крови, явственно отдающий железом; к нему примешивается сера, копоть и горький дым свечи.       В голубоватой, исхудавшей до костей руке зажат скальпель. Карлия проводит большим пальцем по лезвию, и вдоль позвоночника пробегает холод.       На столе перед ней — тело молодой темной эльфийки. Вощеная, кое-где в коричневых пятнах простыня покрывает его с пят до ключиц; справа она сползла, обнажив маленькую грудь, увенчанную сине-серым соском.       Карлия не может оторваться от ее лица. Покойная похожа на нее, как две капли воды: тот же нежный рисунок губ, те же скулы, волосы. Она поднимает простыню, на глаз сверяя пропорции трупа со своими, и прикладывает свою ладонь к мертвой — чтобы увидеть, что даже длина их пальцев совпадает.       Она не хочет даже думать, откуда у ее клиентов нашлось столь подходящее тело. У нее достаточно познаний в анатомии для определения причины смерти, но мысль о том, что ее собственное подставное убийство может стоить жизни другой женщины, парализует ее. Боги, пусть это будет болезнь. Или яд. Разумеется, выпитый случайно. Или несчастный случай.       Кончиками пальцев Карлия приподнимает ледяное веко. Помертвевший ярко-алый глаз смотрит в потолок с выражением бессмысленного непонимания.       Обычный глаз. Иначе и быть не может. Для того, чтобы превратить безымянную мертвую данмерку в то, что заставит Мерсера сойти со следа, требуется небольшая коррекция.       Руки вдруг холодеют и начинают дрожать.       Кое-как справившись с ходящим ходуном лезвием, Карлия подносит скальпель к глазницам покойницы.       — Ну? Чего ждешь?       Из груди против воли вырывается прерывистый вздох.       Вермина выступает из темноты, и Карлия видит улыбку на сухих старческих губах.       У нее длинный нос и спутанные ведьмины волосы. Кожа натянута, как пергамент; в одной руке она держит посох, в другой — череп с вживленными в него рубинами, сверкающими в темноте, будто злые птичьи глаза. Фиолетовый атлас мантии потоками спускается с плеч.       — Сделай это, — шипит Вермина, хватает Карлию за запястье и вонзает скальпель.       Звук, с которым лезвие входит в глазницу, заполняет ее голову целиком, эхом откатывается от стенок черепа.       Там, под пальцами, что-то влажное и мягкое, как желе нетча, расступается перед заточенной сталью. Карлия хочет закричать, вырваться, бросить скальпель и поскорее сбежать из очередного кошмара, но когтистая лапа ухватила ее намертво.       Она вырезает с наслаждением и точностью, с которой мастер-скульптор высекает на дереве орнамент рукой своего ученика.       — Возьми, — заботливо произносит Госпожа Кошмаров, вкладывая ягодно-алый шар в обледеневшую руку Соловья.       Карлия сжимает зубы и поднимает глаза к потолку.       Мертвый глаз покоится на ладони, как невиданных размеров жемчужина. Что-то жидкое стекает на запястье.       Густой ядовитый воздух распирает легкие, сдавливает изнутри гортань. Она может отвернуться, зажмуриться, не смотреть, но смыть ощущение с кожи не получится уже никогда.       Внезапно под потолком раздается странный звук.       Хлопанье крыльев.       Неизвестно откуда взявшийся ворон налетает из темноты, хватает с дрожащей серой руки кровавый шар и уносится прочь, в раскрытое окно.       Вермина гневно вскрикивает и отпускает запястье.       Этого достаточно, чтобы Карлия проснулась в своем спальном мешке с застывшим поперек горла криком.       За стенами палатки кричат скальные наездники. Угли умирающего костра выбрасывают в воздух снопы искр; пепел забился в уши и нос, волосы прилипли ко лбу.       Дрожь так сильна, что вода из фляги, предусмотрительно положенной рядом, касается глотки лишь с третьего раза.       Все позади. Все давно позади. И подвал с круглым окошком под потолком, и стол, и свечи, и умершая сутки назад данмерская женщина с нежным рисунком губ.       Только скальпель, отмытый от крови, все еще лежит на дне рюкзака.       Поняв, что снотворное бесполезно, Карлия вообще отказывается от сна. Она сидит в повозке, везущей ее ко внутреннему побережью Морровинда, и не слышит обращенную к ней речь. Внутри ее тела, от головы и вниз, через шею, сквозь грудную клетку — каменный столб; как только веки смыкаются, воля — единственное, что осталось на дне опустошенного сосуда — заставляет открыть воспалившиеся глаза и смотреть на горизонт, туда, откуда ветер доносит пригоршни удушливого пепла.       Ее истощение достигает крайней степени. Мир вокруг стирается, исчезает в красноватой дымке, и реальность сама становится похожей на ночной кошмар. После того, как Карлия едва не была убита в Сенчале, она повернула на северо-восток. Мерсер сдержал обещание: во всем Тамриэле для нее теперь не осталось покоя. Ее не спрячут ни густые кроны Валенвуда, ни пустыни Хаммерфелла, ни туман Чернотопья. Куда бы она ни стремилась, всюду ее ждут кровожадные пасти ищеек и сталь клинков.       И даже спальни в придорожных тавернах превратились в пыточную.       Одна на целом свете, на всей поверхности Нирна.       У кого искать защиты?       Иногда Карлия бросает взгляд на ночное небо, а затем утыкается в свои подрагивающие ладони. Губы в багровых шрамах роняют одно-единственное слово:       — …Ноктюрнал.       Когда-то она знала ритуал призыва наизусть. Помнила все титулы леди даэдра, все эпитеты, сверкающие, как самоцветы в короне, которыми наградили Ее ушедшие поколения. Но теперь в голове Соловья осталась лишь звенящая пустота.       Да и что она скажет в свое оправдание?       Битва дюжины воинств. Шпионы, доносчики и убийцы с одной стороны, собственные страхи и кровоточащие воспоминания — с другой.       И над всем этим, как стервятник, кружит Вермина, ожидая, когда остановится измученное ранами сердце, станет легкой добычей душа.       Однако лордам даэдра стоит усвоить: Карлия Индорил не сдается.       Она не спит уже почти четверо суток, еле способна различать голоса и, кажется, уже не удержит в руке лук. Но под ребрами у нее теплится пламя. Ее путь пролегает туда, куда не посмеет сунуться ни одно разумное существо: на Вварденфелл.       Если Карлию не спрятали леса и пески, так пусть прячут пепел и мор.       Соловей клянется сражаться до последнего, но не понимает, что это не ее война.       Ноктюрнал спускается к трону Прядильщицы Пышных Одежд, и черный шелк ее собственной мантии шлейфом ложится у ног.       — Оставь ее.       Между Лордами не приняты церемонии: равный обращается к равному.       Однако равенство — вещь, в Обливионе иллюзорная ровно в той же степени, как и в Нирне.       — Прекрати, Ночная, — фыркает Вермина, подбрасывая в ладони змеиный череп. — Она тебе не нужна.       Реальность Госпожи Кошмаров меняется по движению ее руки. С каждой петлей, что описывает в воздухе жуткая ее игрушка, небо Квигмайра меняет цвет от пурпурного до трупно-серого.       — Это моя смертная. Ищи себе другую.       Вермина хохочет:       — Твоя? Разве? Ты прокляла ее. А я всего лишь… подбираю мусор.       Из-под костей, составляющих основание трона, выползают три змеи. Их медные шкуры слабо поблескивают в сиянии сменяющих друг друга лун; они свиваются в кольцо, выгибают шеи и шипят, выставляя в сторону сумрачной гостьи раздвоенные алые языки.       Вороны на запястьях Ноктюрнал издают угрожающий клекот.       — Я прокляла, и я, если захочу, уничтожу. Я, Вермина. Не ты.       Плетельщица Снов встает, и змеи смиренно сворачиваются возле ее ног. Змеиный череп в когтистой руке превращается в человеческий.       — Хочешь полюбоваться моей победой, Ночная? Эта душа уже не принадлежит тебе. Ты отказалась — я забрала.       Она вскидывает вверх руку, когтистыми пальцами взрезает ткань Трясины, и из образовавшейся трещины веет пеплом, дымом и смертью.       Сквозь гром и бурю доносится торжествующий глас Королевы Кошмаров.       — Смотри же! — восклицает она, и вороны в страхе хлопают крыльями. — Вот он, мой грандиозный театр. Все готово к финальному представлению!       Квигмайр растворяется, будто погруженный в кислоту, и вместо него перед взглядом Ноктюрнал возникает Красная Гора.       Последняя сцена: Карлия поднимается на склон вулкана.       Ее босые ступни покрыты угольной коркой ожогов, но она не чувствует боли. Она перестала чувствовать очень, очень давно, еще у Снежной Завесы. Не там ли, в конце концов, она умерла по-настоящему?       Земля трясется, объятая ужасом. Гора — гигантских размеров дракон, прячущийся в недрах Нирна — извергает в воздух столбы черного дыма. Куски скалы, каждый из которых может оставить от маленькой сгорбленной женщины на склоне одно лишь кровавое пятно, с грохотом несутся вниз. Буря, рвущая небо на части, — киноварная ярость, — пожирает последний оплот рухнувшего мира.       Вселенная тонет в огне.       Карлия цепляется за раскаленные камни. Глаза слезятся, а воздух, будто в сердце необъятного горна, прожигает легкие насквозь.       Это ее собственный Красный Год. Ее личный армагеддон. Все, что успело случиться — Завеса, бегство, бессчетные ночи и чудовища разума — было репетицией, игрой, прелюдией к финалу.       Вот она, истина.       Вот то, что убило Карлию Индорил.       До извержения остаются считанные минуты. Она мечтает оказаться на самом краю, заглянуть в жерло, увидеть, как жидкое золото лавы взорвется прямо под ногами, опалив до костей. Оно сотрет воспоминания, смоет всю кровь, выжжет все, что осталось в глубине темной от горя и копоти души.       Пламя несет покой и очищение.       Когда Карлия, устав карабкаться, шатко встает на ноги на одном из выступов, что-то ударяет ее в спину. Могучие крылья с бьют по позвоночнику, птичий крик оглушает, укол клюва крадет равновесие, и она падает.       Она катится вниз по склону, разрывая кожу на острых камнях, и в ушах стоит до дрожи знакомый хруст.       Ломающиеся ребра. Кости Земли. Взрезанный хребет Нирна.       Падение.       Опять.       Снова.       Но в этот раз у нее не хватает сил.       Императрица Ночи парит в ярко-алом небе, окруженная ревущими вихрями мора, а под ней, в пепле, стоит Плетельщица Снов.       Она взмывает ввысь, оставляя за собой след темно-зеленого морока. Земля внизу заполняется змеями; они выползают из раскрывающихся трещин, появляются из разломов и скользят к телу, застывшему меж камней.       Ноктюрнал взмахивает рукавом, и в воздух выстреливает стая птиц. Они пикируют вниз, хватают извивающихся тварей, поднимают их и бросают о раскаленные камни. Вермина кружится в облаках — сама, как Мор, как кошмар, как чума.       И смеется.       Ноктюрнал смотрит назад.       Красная Гора взрывается.       Гром раскалывает небо и землю пополам; огонь выплескивается и течет по склонам стремительными лавовыми потоками. Дым застилает небо, осколки градом катятся вниз. Воздух становится пламенем и поджигает поверхность вулкана, будто промасленную бумагу.       Прядильщица торжествует; спланированный ей спектакль идет как по нотам, и даже случайные зрители останутся в восторге.       Хозяйка Тайны подлетает к самому ее уху и отодвигает от лица прядь пахнущих серой седых волос.       — Насчет души, Вермина, — шепчет она, едва не касаясь кожи. — Ты ошиблась. Это моя территория. И правила здесь устанавливаю я, а не ты.       Госпожа Кошмаров вздрагивает и смотрит на Госпожу Теней плещущими огнем глазами.       — Она моя. Ее голова — моя. Ее сны — мои. И смерть ее тоже будет моей.       С этими словами Ноктюрнал хватает небо за край, подобно странице в книге, и с треском дергает на себя.       Слышала, Ткачиха, Снотворица, Одержимая?       Моя.       Буря слетает, как позолота.       Под ней оказывается ночное небо. Текучая темнота проливается вниз, на ревущие камни, и вместе с ней Гору накрывает холод. Звезды срываются со своих мест, связывают руки и ноги Вермины серебристыми цепями.       Сумрак смывает смерть и гасит огонь.       Плетельщица застывает, с макушки до пят оплетенная искрящимися нитями. Посох выскальзывает из руки и падает вниз, во мрак.       Ноктюрнал делает знак, и стаи птиц возвращаются к ней.       Лава из оранжевой становится бархатно-синей. А Красная Гора — трепещущая, рычащая от боли, кашляющая гневом и пламенем — замолкает, тает на глазах, превращается в озеро, наполненное жидкими сумерками.       Последний вздох мора растворяется в небытии, и бывший вулкан погружается в темноту и тишину. На куполе небес мерцают звезды.       Вермина смотрит на свои костистые руки и видит, как они рассыпаются в пепел.       — Душа Карлии Индорил, моя дорогая, — произносит Ноктюрнал, и голос, расслоившийся вдруг на множество голосов, заполняет собой пустоту, — не Красная Гора. Ее душа — это Черное Озеро.       Тьма черным саваном накрывает поле битвы.       — И она, чтобы ты не забыла, — моя.       Королева ночных кошмаров раскрывает рот, чтобы возразить — или закричать? — и осыпается вниз кучкой пепла, который тут же исчезает во тьме.       В воцарившейся вечной тени Ноктюрнал находит человеческое тело.       — Смертные, — вздыхает она, берет Карлию на руки и взлетает с ней в небо.       Бой выигран. Земля переходит во владение истинного Лорда. Теперь остается лишь излечить этой край, истерзанный войной.       Ее Избранная оказывается легкой и хрупкой, как птица в ладонях.       Темнота снаружи, темнота внутри — для Госпожи Теней нет разницы. Она оборачивается маленьким плавающим сумраком и проникает во мрак, заключенный в стенках грудной клетки.       Тот род тьмы, что живет и плещется внутри живых созданий, вовсе не похож на прохладный простор Вечнотени. Ноктюрнал подходит вплотную к красной точке, замершей посреди черноты.       Точка не двигается.       — Еще чего, — с недовольством говорит принцесса даэдра и ударяет по ней пальцами.       Маленький алый шар вздрагивает, загорается слабым огнем и начинает биться вновь, точно замерший маятник часов от касания руки хозяина.       Карлия приходит в себя в неизвестной ей гостинице.       С трудом разлепляя веки (каждое из которых, наверное, весит несколько пудов), она ухитряется различить в полумраке вытянутый темный силуэт с молочно-белыми запястьями.       Когда эльфийка осознает, кто стоит у ее постели, она перестает дышать.       — Боишься? — произносит Ноктюрнал с оттенком легкого сожаления.       Принцесса даэдра вынуждена признаться себе в том, что страх — отнюдь не то, что она хотела бы видеть на лице своей смертной. Она упивается им, да. Наслаждается. Торжествует.       Но почему-то… не сейчас.       Отвечать Ноктюрнал — дело рискованное и даже опасное, поэтому Карлия лишь сильнее вжимается в подушку.       — Перестань, — то ли вздыхает, то ли приказывает Непостижимая и садится на край постели.       В комнате темно и прохладно. Пахнет свежим деревом. Соловей жмурится, пытаясь унять предательски бегущую по телу дрожь, и шепчет:       — Разве я не подвела вас, миледи?       Ноктюрнал, подумав, кивает:       — Подвела, разумеется. И не единожды. — Ее задумчивое лицо под тенями капюшона пронизано изнутри неземным, каким-то лунным сиянием. — Будем считать, что твои молитвы были излишне… настойчивыми.       Карлия чувствует, как губы трогает предательская улыбка.       Молитвы? Она не могла выдавить из себя ничего, кроме Имени.       — Поэтому, дитя мое, — продолжает Хозяйка Тайн, скользя руками по спутанным волосам, — заключим еще один договор, для ясности. Я приду к тебе, но только тогда, когда все, что ты должна сделать, будет сделано. Понятно?       Эльфийка слабо кивает в ответ.       — Да, миледи.       За окном негромко шумит сад. Карлия, почти успокоившись, безмысленно смотрит в потолок.       Ноктюрнал борется с неизвестно откуда взявшимся желанием провести пальцем по ее скулам.       Смертные. Надоедливые, слабые, изнеженные смертные. Она нужна им.       А они — ей.       И неизвестно, кого в этой таинственной пропорции больше.       Устав сражаться с неведомой и странной слабостью, Ноктюрнал протягивает руку и нащупывает выступающую на лице кость.       Теплая кожа. Не холодная.       — Спи, Соловей, — говорит Госпожа Тени. — И прощай.       Карлия согласно закрывает бледно-лиловые глаза, ловит неповторимое прикосновение.       Ноктюрнал укрывает ее восхитительно-черной, вышитой звездами ночью без снов.