А все-таки бывает солнце

Я повернула в двери ключ. Раз поворот, два… Перешагиваю через порог. Дома вкусно пахнет - еда. Я проголодалась. Ох, Господи, как я хочу есть. Голод заглушил мои грустные мысли. Я сняла обувь, куртку и медленно прошла в кухню. Мамы там не было. Я заглянула в зал. Мама сидела на диване и что-то читала. Меня она видеть не могла, потому что я стояла за ее спиной. Все-таки решив рискнуть, я поздоровалась с ней: — Привет, мам… Она обернулась… Мама ОБЕРНУЛАСЬ ко мне! Я СЧАСТЛИВА!!! — Привет, дочь, — ответила она. — Есть, поди, хочешь. Сейчас соображу. Раздевайся пока. У меня бешено бьется сердце… Мама ГОВОРИТ со мной, она не кричит, не хмурится. Неужели это правда? Нет, я сплю. Меня начинает трясти, дыхание сбивается с ритма, падает с плеча сумка. С разбегу прыгаю на маму, которая уже встала с дивана, и мы падаем на пол. У меня льются слезы, Господи… Как же я люблю свою маму! Как я люблю жизнь! Почему я раньше не ценила свою семью? Как я могла не радоваться тому, что со мной обращались, как с человеком, что меня ЛЮБИЛИ и, оказывается, все еще любят? Мы валяемся с мамой. Смеемся. Она щекотит меня, а я извиваюсь и дрыгаю ногами. Что может быть лучше? Моя мама — женщина грузная, — поэтому быстро запыхалась и устала. — Хватит, — запыхавшись выговаривает она. Мне этого очень хватило на то, чтобы оставаться счастливой. — Мам, давай помогу? — улыбаясь и тяжело дыша, спрашиваю я. — Я что, сама не встану? Иди давай, — отвечает мама прикрикивая. Но это не злой голос. В нем так много ноток доброты, силы и любви. Мамина сила и поднимала меня на ноги, но и она же сбивала меня с ног, роняя лицом в пол… Иногда мне жаль, что я имею с мамой такую неразделимую связь, но сейчас я этому безумно рада. РАДА! РАДА! РАДА! На тот момент я даже не вспомнила о физруке. Зайдя в комнату, быстро снимаю с себя одежду и одеваюсь в домашнее. По привычке причесываю волосы и взмахиваю головой. Волосы падает за спину и на плечо, с которого они медленно скатываются, потому что тяжелые и густые и длинные. Я русая, светло-русая. У меня большие синие глаза, как у мамы. Я видела ее фотографии до того момента, как она родила меня. Она очень красивая… У нее тоже густые русые волосы и большие синие глаза. о у нас различие. Одно большое различие — губы. У мамы они тонкие, еле заметные, а у меня они полные, но тоже светлые и почти неразличимые с цветом кожи. Я небольшого роста, но у меня выделяются бедра и грудь. Мама часто мне говорила: «Не смей надеть короткую юбку!», но я и не собиралась. Меня привлекали только штаны, шорты и бриджи. У меня худые руки и выпирают ключицы. Меня можно считать худой девочкой, которая любит покушать и побегать. — Ты умерла, что ли? — слышу я голос мамы. Похоже, что она снова впала в свое обычное состояние, но я надеялась, что эта мысль ошибочна. Быстро вошла на кухню. — Садись, — говорит мама. Я сажусь за стол. Мама оборачивается ко мне и глядит на меня. Долго на меня смотрит. Ее взгляд выдержать легко. Мне. Я к нему привыкла. От чего-то она вздохнула, но продолжила дальше ставить всякую еду передо мной. — Мам, а кто мой папа? Реакция мамы меня удивила, очень удивила. — Заткнись и ешь, — резко ответила она и вышла из кухни. — Но, мам, я имею права знать! — крикнула я ей вслед. Она глянула из коридора на меня. — Не имеешь! Жри! И ушла. Черт-черт-черт, что я натворила? Зачем я с этим полезла к ней? Теперь все испортила. НЕНАВИЖУ! После злости, которая во мне вскипела, я начала думать, почему же мама так отреагировала, почему она никогда не говорила о нем. Никогда она не говорила, что он умер, что он улетел на луну, что меня нашли в капусте. Когда мне было семь лет, я спросила у нее, откуда берутся дети. Тогда ее ответ не вызвал у меня никаких эмоции, так как я была маленькой и ничего не понимала. — Из пиз*ы их тянут врачи-акушеры. Я тогда только кивнула, ничего не поняв. Зато мама всегда говорила мне ТОЛЬКО правду, называя все вещи своими именами. Или молчала, когда не хотела врать. Это было ее достоинством. Тогда, что такого было в моем отце, чтобы молчать о нем? А если я сама найду его? Эта идея прибавила мне энергии, и я стала есть быстрее, после чего быстро помыла посуду и отправилась в комнату. Уткнулась в учебники. Скучно. Я не любила учиться, мне все давалось легко, потому и не любила, но учиться приходилось, ведь надо мной нависала и нависает мама. — Уроки мне покажешь! — рявкнула она, резко открыв дверь. — А можно потише? — психанула я. — Я тебе сказала: уроки! — уже громко крикнула мама. Во мне вскипела злость, раскаленная, как расплавленное железо и оголенная, как проволока. — Ты достала меня, понимаешь? ДОСТАЛА! — крикнула я, смотря ей в глаза. Ее брови сдвинулись сильнее, губ стало невидно вообще. Я ощущала, как она вскипает изнутри, как тяжело и глубоко дышит. Я опять сглупила, но сейчас моя злость была сильнее. Почему она обращается со мной, как с какой-нибудь рабыней? Почему так? — Достала, значит, — процедила женщина сквозь зубы, взяла что-то с моего стола и пустила это в меня. Я как всегда увернулась, так и не разглядев, что же это было. Это что-то разбилось где-то сзади меня. В отметку на это я схватила с полки первое, что попало мне под руку и запустила этим в маму. Она была менее проворной, поэтому предмет попал в нее, ей в плечо. Этот предмет упал, но не разбился. И этим предметом была железная баночка из-под консервы, в которой я хранила оберег, подаренный мне Иркой. — Когда что-то болит, к уху клади. Там шумит море, — сказала тогда мне Ира и протянула мне ракушку. Мы были в пятом классе. Она ездила на Черное море и привезла этот оберег мне. Я действительно прикладываю ее к уху и слышу, как шумит кровь в моей голове, а ведь раньше думала, что это правда шумит море. Это делает мне легче, спокойнее — действительно оберег, оберегает, как может. Что, по сути, может обычная ракушка? Ничего. Но я верила, что эта вещь уносит мои беды в море и жить становилось легче. Самовнушение. И сейчас я это себе внушаю, но выходит плохо, потому что перестаю верить. — Неблагодарная тварь! — сквозь слезы крикнула мама и быстро подойдя ко мне, ударила меня по щеке. Я метнула в нее разгневанное лицо. — За что? — задыхаясь, спросила я. — За что ты меня так ненавидишь? Моя мама ударила меня еще раз. На этот раз удар был настолько силен, что я пошатнулась. Закрыв лицо руками, медленно осела на пол. Мама толкнула меня ногой и быстро вышла из комнаты. Из моего носа капала кровь. Я ее вытерла. Ненавижу тебя! НЕНАВИЖУ! Ты мне не мать и никогда не будешь ею больше! Зажимаю нос рукой. Что же делать теперь? Как мне с ней дальше жить? У меня нет больше терпения и сил. Не знаю, как мне быть. Как мы сможем жить вместе, когда я ее боюсь, а она не верит мне? Никак. Или все будет так, как сейчас. Встаю, беру платок, тихо закрываю дверь комнаты. Щеки горят, болит голова от крика, ноет плечо от маминой ноги. Сажусь за уроки, но ничего не делаю. Скинула учебники в сумку и легла на кровать. Слушаю музыку. Снова льются слезы. Да, я люблю добивать себя музыкой, потому что мне нравится самобичевание, как и многим недалеким подросткам. Раз мама обращается со мной, как с какой-нибудь тварью, как она меня назвала, я стану тварью, чтобы не так обидно было. Она еще не знает, на что я способна. Сама виновата! Тогда во мне кипела злость и обида, боль. Мне вовремя не пришло в голову, что нельзя делать «вызов» маме. Я не понимала, что этим сделаю хуже ТОЛЬКО себе, только я буду от этого страдать. И заставлю в последствии страдать других. Да, это и будет для меня пыткой — страдания других из-за меня. Все-таки не только себе я сделаю хуже. Но об этом постепенно… Мама так и не зашла проверять мои уроки, я так и не спустилась на ужин. Уснула в наушниках… Проснулась я ночью, мама уже спала. На часах было 3. Встала, направилась в ванну. Посмотрелась в зеркало. М-да. Размазанная под носом и по щекам кровь, мешки под глазами, красная щека, синяк на плече. «Красивая», нечего сказать. Сова льются слезы. Понимаю, что утром меня ничего хорошего не ждет. Во рту неприятно сухо, поганое ощущение; все тело болит, как будто меня избивали семеро, топчась по мне; болит тяжелая голова, гул в ушах. Ох, Господи! Села на край ванны, взяла бритву, посмотрела еще раз в зеркало. Сделав глубокий вдох, сделала первый порез. Показалась красная тонкая линия. Это день первый. Сполоснула бритву и положила на место. Надела на руку напульсник, взяла тетрадь и внесла запись: «День первый», закрыла тетрадь и, раздевшись, снова легла спать уже без наушников…