Tinfoil

Мне снилась зима. Не лето, не весна, не моя любимая осень. Именно зима. Прохладные снежинки приятно оседали на лице, покалывая щеки. Я потерла шерстяными варежками, которые оказались в руках, замерзший нос и огляделась. Вокруг — заснеженный двор и детская площадка.  — Мама! — из подъезда с радостным визгом выбегает девочка лет семи. Светлые волосы до плеч разметались сзади по курточке, шапка смешно съехала на бок, а ребенок весело хватал снег руками.  — Ино, надень варежки, иначе заболеешь! — кричит женщина малышке. Я удивленно вздрагиваю. Эта девочка — я? Кроха хватает из рук родительницы шерстяные рукавички и несется в самые глубокие сугробы, падает на спину и размахивает руками и ногами, делая ангела.  — Мама, а я когда-нибудь стану ангелом? — девочка аккуратно встает, чтобы не нарушить силуэт на снегу. Женщина снисходительно улыбается, думая, что ответить. Потом оборачивается, глядя на меня в упор такими же голубыми глазами, и отзывается:  — Станешь, конечно. Только это будет совсем не скоро. Малышка счастливо улыбается и падает в очередной сугроб. Женщина одними губами добавляет, словно обращаясь ко мне:  — Это будет еще очень не скоро, девочка моя, совсем не скоро… Ино… Зимняя картинка начинает исчезать, размываясь пятнами, темнея, становясь прозрачнее. Я протягиваю руку, стремясь дотянуться до чего-нибудь, ухватиться и не упасть в воронку, но в висках лишь эхом стучит мое имя. «Ино… Ино… Ино…»  — Ино! Ино! — зовет кто-то. Отчетливее, чем эхо в голове. Голос звучит так, будто я — под водой, а человек — над ней.  — Показатели какие?! — рычит все тот же голос. А потом много других, что-то взволнованно сообщающих, и все сливаются в ужасный шум, давящий на барабанные перепонки. Опять проваливаюсь в какую-то мягкую черную бездну, не ощущая тяжести своего тела, но слишком резкий запах, ударяющий в нос, заставляет вынырнуть оттуда.  — Ино! Черт тебя подери! — продолжает кричать голос, и я пытаюсь ухватиться за него. Хочется открыть глаза, но они не слушаются. То же и с телом, но оно хотя бы стало ощутимее. Что-то холодное лежало на груди и, кажется, еще на животе. Как будто небольшие льдинки в нескольких местах.  — Она реагирует, — сообщает другой голос. И снова на голову обрушивается ужасный шум из голосов, каких-то звуков и криков.  — Ино, очнись, — первый голос уже не рычит, он будто просит. Так тихо и отчаянно, что хочется плакать. Я, кажется, даже чувствую, как по щеке сползает слеза. Или это игра воображения?  — Ино, слышишь ме… — изо всех сил вслушиваюсь, но окончание фразы просто растворяется во всеобщем шуме, который громче с каждой секундой. «Господи, перестаньте орать, голова сейчас лопнет», — хочется заткнуть их, но вместо связной речи вырывается хрип. Голоса умолкли. Остались только звуки, но они были тихие. Они не мешали.  — Вышли все! — рявкнул все тот же голос. Кому он принадлежит? Женщине? Мужчине? Не понимаю… Что-то зашуршало, загремело и стихло. «Кто ты?» — и снова хрип. «Почему я не могу говорить?» — на этот раз уже стон.  — Ино, не пытайся ничего сказать, — просит голос, а я слышу в нем столько горечи, столько боли, что снова хочется плакать. Реветь даже. Но не получается — темнота снова появляется вокруг, затягивая в пустую воронку. И я отчаянно пытаюсь бороться, но сил нет вообще. «Говори со мной» — отчаянно прошу я тот голос. Почему-то кажется, что на его звук я смогу выйти. Что он вытянет из бездны.  — Слышишь? Я здесь. Ино, пожалуйста. Пожалуйста, — слышатся истеричные нотки. Мужской голос — мелькает мысль в сознании. И до боли знакомый. Настолько, что хочется вдохнуть. Настолько, что хочется жить. Хочется открыть глаза. Просто хочется… И я иду. По темноте, где нет дорог — лишь пустое пространство. По каким-то лабиринтам, смутно знакомым. По нечетким очертаниям комнат и ступеней, по дворикам, где я гуляла… Ведь правда — была тут. Снова резкий запах ударяет в нос, заставляя приоткрыть веки. Голова нещадно болела, раскалываясь на мелкие кусочки. Глаза слепило от яркого света.  — Ино, — выдохнул голос мне на ухо, и что-то теплое уткнулось в шею. До слуха донеслись сдавленные хрипы, а на кожу что-то закапало. А я просто дышала. Наслаждаясь вкусом кислорода, наслаждаясь глубокими вдохами и выдохами. Ощущениями. Что-то щекотало щеку. Где-то тоненько пикали датчики приборов. Тело холодило от прикрепленных к нему металлических пластинок, от которых тянулись провода. Я легонько дернула рукой, пытаясь пошевелить замерзшей конечностью. Как это здорово — ощущать. Как это классно — чувствовать. Я заплакала. Не потому, что мне было больно. Я была счастлива.

***

Когда я повторно вынырнула из темной бездны, чувства вернулись уже полностью, а тело реагировало на каждый импульс. Зрение без проблем фокусировалось. Я лежала в какой-то незнакомой комнате с кафельными белыми стенами. По-прежнему пищали приборы. Неприятно пахло нашатырным спиртом. Я повернула голову на бок и обнаружила копну алых волос. Сердце застучало как бешенное. Молодой врач сидел на ветхом стульчике, склонив голову на край кровати.  — Гаара, — позвала я и удивилась, насколько слабо звучит голос. Едва слышно. Парень дернулся и поднял голову. На меня измученно смотрели потухшим взглядом. Глаза необычного морского цвета, так мною любимые, посерели и сейчас отражали такой водоворот эмоций, что можно было сойти с ума от одного взгляда. Горечь, страх, боль, подавленность, зарождающаяся радость — их было слишком много. Всегда бледное лицо сейчас было белее мела. Под глазами четко виднелись темные тени, а на лбу залегла морщинка. Усталое, мрачное, измученное выражение лица. Губы, напряженно сжатые в полоску, утратили природный цвет и теперь казались такими же бледными, как и кожа. Даже ярко-бардовые волосы словно потеряли цвет и потускнели. Помятая рубашка, расстегнутая на верхних пуговицах, снятый галстук, торчащий из кармана медицинского халата выдавали состояние молодого мужчины. Мой взгляд опустился на его руки — костяшки на кулаках нещадно разбиты. Врач отрешенно окинул меня взглядом.  — Гаара, — снова позвала я и дотронулась до его руки, как всегда ледяной, вкладывая в этот жест все силы. Он обессилено откинулся на спинку стула, не выпуская моей руки, и выдохнул:  — Все позади… До меня донесся сдавленный смешок — похоже, что это было от нервов. Но он быстро вернул себе самообладание.  — Ино, я так переживал, — наклонившись ближе ко мне, едва слышно сказал парень.  — Что случилось? — а я ведь и правда не знаю. Явно что-то нехорошее — судя по моему побитому состоянию, да и по всем событиям в целом. Помню тот сон с зимней картинкой, темноту и мягкую бездну, но вряд ли это имело место быть в реальности. Гаара помрачнел.  — Тебе ввели другой антибиотик при последней капельнице… В твоей карте я расписывал возможные варианты лечения, и по окончанию курса с предыдущим антибиотиком могла возникнуть потребность в назначении другого. — Он нахмурился еще больше и продолжил, — Ханна должна была оповестить меня о том, что в этот день схема лечения менялась, но она распорядилась сама, не согласовывая ничего со мной, а кроме того не проверила реакцию твоего организма на новое лекарство, поэтому… ты здесь.  — А что, это аллергия или как? Я не понимаю… — доктор явно умолчал о чем-то.  — Давай я потом расскажу, ладно? Поспи пока, — увильнул он от ответа. — Я кое-что улажу… и вернусь. Парень резко встал со стула и, окинув меня беспокойным взглядом, все же покинул помещение. Я натянула одеяло едва ли не до носа и свернулась калачиком. Высплюсь, наберусь сил и потом все обязательно выясню. Монотонные попискивания приборов успокаивали лучше любых колыбельных.