Big and little wolf

За все эти пять лет Хоуп не болела. А вот с Хейли бывало, и когда произойдет — пиши пропало, черным по белому. Самым черным, что в палитре Клауса есть. Как в заколдованном лесу — оглянешься назад, а дороги уже нет. Когда обшарила всё болото, занося трясину с сапогов прямо в дом; когда все легкие ветром выдуло, когда казалось, что надежды вовсе бы и нет. Когда над головой нависает вымазанное серой краской небо и угольно-пепельные тучи-облака. И веру смыло ливнями, наверняка. А как иначе? Привыкла, разве нет? Стаскивает прилипшую, мокрую одежду с тела, влажными волосами трясет. Ребра торчат, выпирающие кости скривленного позвоночника можно в легкую пересчитать. — Мамочка, я скучала. И что ответить ей — не знает. Не хочет оголять свою слабость на показ. — Я знаю, милая. Пойдем спать? — в ее голосе нотки холодной тоски, тщательно спрятанные за все-хорошо улыбкой, измученный отблеск в глазах. Все равно что волк мамой козленочка притворяется, голос совсем не тот (а где еще шестеро? съела небось?). — Без сказки?.. Хорошо. Берет ее на руки, перебирая пальцами все возможные книжные переплеты, что у них дома есть. И не найдя ничего лучше красной шапочки, севшим голосом начинает рассказ: — Жил-был на свете один король... — Мама, а он и сейчас король? — Нет, он...принц, милая. — её король, совсем не чужой. Как карточная масть, та, что с невезением и означает смерть. — Это история про Новый Орлеан? Тени от капель дождя, бегущих по оконному стеклу, отражались на ее лице. — Верно. До чего же блёклой уже третий год без Майклсонов ты выглядеть начала. Где твои рыцари в каменных доспехах? Расскажи. — И была у него большая-большая семья... — кашляет, сплевывая на пол кровь. Шкурой чувствует, до весны ей не прожить. И к тому, как долго она протянет без Клауса — вполне животный интерес. Давайте называть вещи своими именами, она как собака дворовая сегодня приползла, битая-перебитая, усталость в голосе звенит. Констатация фактов просто, продолжай. — Много-много лет он был один, будучи с людьми... Пока однажды... — давайте честно, хреновая сказочница из нее. — не узнал, что у него будет дочь. Самая прекрасная дочь на свете, за которую славный принц был готов и трон и жизнь отдать... за которую сражалась вся его семья... Её ломает. Вытрясывает до основания. И, кажется, если она сейчас сведет лопатки — что-то треснет по швам, на детали расформируется, оставит только шкуру безликую и волчий хвост. Ты Хейли чертова Маршалл, живи. — Сейчас он спит, в своем уме её представляя. И, веришь? Ждет встречи с самой родной. Его душой. И из всех перспектив на будущее она бы выбрала самое цветное, там, где вся семья вместе, а под ногами Новый Орлеан. — Принц любил, конечно, этот город больше всего. Но знаешь, что гораздо сильнее? — Что? — Кого. Свою дочь. — вряд ли улыбку вымучить сможет после этих слов. Самобичеванием заниматься точно не будет, выхаркает себя до основания, до конца доведет. Завтра опять отправится на поиски треклятых стай волков. — Конец. Постель уже ожидает. И кому теперь врать? Отпечаток этого самого конца (когда он прощался) надолго засел в груди. Конца, которого ты не хотела, не давала ему ярко-красной чертой подвести. Можешь попытаться вышибить, выскоблить все оттуда, но Клаус застрял гораздо глубже чем в твоем четырехкамерном. Глубже, чем ты себе представить могла. Только на полную луну не вой. — Мама, а как же принца зовут? — Я лучше скажу, кто его дочь. Хейли сегодня и не подумает ложиться спать.